– Марта, князь, моя невеста, а по сути – уже жена, – ответил, немного подумав, Андрей. – У нас с ней сын Леонид, и главное, что мы друг друга любим. Хотели бы мы всё по-человечески устроить, чтобы супружество наше было бы освещено церковью, а для этого она прежде приняла бы крещение по нашему православному обряду, ну и уже потом мы бы смогли с ней обвенчаться. Понимаю, что из-за её титула это может быть непросто, поэтому и обращаюсь я к тебе, князь, за помощью. Сам я, ты знаешь, в высших новгородских кругах не вращаюсь, и никакого желания нырять в сей мутный омут, честно говоря, у меня и вовсе даже нет. Да и бумагу я три года назад ещё подавал, ту, в которой наперёд отрекался ото всякой светской, мирской власти на нашей земле, дабы только не возбуждать против себя здесь завистников.

– Да знаю я, – отмахнулся Всеволодович. – Потому и не тащу тебя на все эти советы. Ведь не совладаешь ты на них с собой, не сдержишься, надерзишь тамошним склочникам, улаживай опосля их слезливые жалобы и разбирай всю эту гнилую возню. Думаю я, что с Владыкой можно будет поговорить и о крещении герцогини, и об вашем с ней венчании. И ты ещё о сыне своём никак позабыл, а, тятенька? Лёнька-то твой, чать, тоже ещё пока без креста? Ладно, ладно, понимаю я, что не до того вам пока было. Ну, так я сам ему теперь крёстным буду, чай, не откажешь своему князю в такой просьбе? – и Ярослав с усмешкой поглядел на Андрея.

Сотник аж поперхнулся от неожиданности.

– Почту за великую честь, князь! Не смел даже надеяться на такую великую милость!

– Ну ладно, ладно, будя. – Улыбнулся Ярослав. – Чай, и я сам не у простого мальца в крёстных отцах буду! В нём ведь кровь и наших князей русских, и шведских с датскими монархами есть. А от батеньки ему так и вовсе благородная баронская досталась! – и он, хлопнув Андрея по плечу, громко расхохотался.

Как ни спешили в поместье управиться досрочно с уборочной, а всё-таки не совладали со всей той горой дел, что навалилась на все хозяйства. Сотник загодя потребовал от Парфёна подготовиться к грядущему ненастью, ибо точных сроков его начала он не знал, помня лишь, что сплошные дожди должны зарядить уже в самом конце лета. Как это обычно бывает, когда сильно спешишь, что-то обязательно упустишь. Выяснилось, что кому-то не хватило инвентаря, где-то захромала кобыла или же тягловый бык, кто-то на недавнем сенокосе распорол себе ногу, а у кого и вообще дранкой или тёсом не был покрыт сверху амбар или овин. Вот и носился главный управляющий по всему огромному поместью со многими своими помощниками, всюду распекая нерадивых или же недостаточно расторопных работников. Поместные поля с уборкой запаздывали. Крестьяне в первую очередь старались прибрать своё личное добро. Слух о предсказаниях Хозяина о трёх страшных годах был на слуху у каждого.

– Архип, вот не совестно тебе? Андрей Иванович ведь вон какое вспоможение твоему хозяйству дал. От зерновых посевов на две трети освободил, переведя всё на твой любимый овощ да на пряные травы, а ты вишь как, свой овин не хочешь под сушку зерновых снопов отдавать. Эвон у соседей всё уже под завязку там забито, они обмолачивать их не успевают, а ты вон всё поперёшничаешь здесь. Ну вот что ты за человек-то, право слово, Архип?!

– Ну, ладно тебе, Парфён Васильевич, наговаривать-то на меня! – вскинулся огородник. – Я же не отказывался вовсе от вспоможения, просто свою рожь с пшеницей и с овсом я уже всю высушил, а сейчас вон их обмолот заканчиваю. Ну а чтобы ничего просто так в хозяйстве не простаивало, у меня там горох с бобами и с кукурузикой пока подсушивается. Ежели их сейчас сырыми на долгое хранение заложить, то ведь глазом не успеешь моргнуть, как всё плесенью и гнилью пойдёт, только и останется опосля, что выкидывать. Да вон сам ты, Парфён Васильевич, своими глазами погляди на моё гумно! – и крестьянин кивнул на большое строение с прилегающими к нему сараями и навесами, стоявшее в самом углу большого двора.

Здесь, на отгороженном от земель остального обширного хутора утоптанном месте, стояли скирды ещё не обмолоченного пока жита. На этом участке, называемом гумном, проводился его обмолот, а также шло последующее веянье зерна. Тут же рядом стояли и большие навесы, где хранились оберегаемые от непогоды ранее сжатые снопы. Рядом с гумном высилось большое бревенчатое сооружение – овин, в котором и производилась основная сушка снопов, шёл их обмолот, а далее происходило подсушивание уже обмолоченного зерна. В овине сейчас было жарко, из него при виде высоких гостей порскнули младшие чумазые Архиповичи, делом которых был пригляд за сушкой, поддержание высокой температуры внутри строения, и самое главное – это общий пригляд, чтобы не дай Бог ничего бы не вспыхнуло в этом огромном натопленном сооружении. Ибо овин состоял, кроме самих огромных бревенчатых строений, ещё и из ямы, где располагалась большая очаговая печь без трубы, которая-то и создавала здесь высокую температуру, потребную для просушки урожая.

На верхних ярусах и по всем бокам овина лежали сейчас снопы сжатой пшеницы, убранной самой последней из всех зерновых. Центр нижнего яруса с полом из плотно утоптанной глины был занят горками зерновых культур, лущёного гороха, бобов и кукурузы.

Парфён запустил руку в гору с горохом, внутри её было горячо и сухо.

– Ого, как просушил-то ты его, однако! А не взопреет ли он у тебя от суши-то такой сильной?

– Да не-ет, Васильевич, – протянул уверенно Архип. – Посуху сбирали ведь его, влаги-то потому и нет у меня на урожае. Правда, вот это золотое зерно, что Хозяин кукурузикой назвал, не вызрело ведь ещё вовсе, с молоком это евойное зерно на корню стоит. Поди, с месяц, а то даже и с полтора ещё ему нужно будет, чтобы оно совсем вызрело да в початке затвердело. Тако же и с семечком подсолнечным, его я и вовсе не стал пока вообще с поля собирать. С него-то, с недозрелого, никакого ведь масла пока не выжмешь, и кукурузику тоже половину я пока в поле оставил, а ну как будет у нас ещё месяц, да и останется всё-таки добрая погода?

– Ну, ну. – Кивнул управляющий имения. – Смотри сам, ты же у нас сам себе голова, Архипка. Тебе-то хорошо, у тебя вон, целых три теплицы под стекло давеча плотницкие выставили, ежели вдруг ненастье зарядит надолго, ты весь овощ туды на просушку утянешь, а вот у всех остальных-то и этого в хозяйстве даже нет.

И оценив дела у Архипа в его Лосиной пади, Парфён поехал на соседнее росчище к главе большой семьи Первуше Кривому, который был сам из псковских крестьян и вёл полеводство совместно с тремя своими взрослыми и семейными братьями.

Всё население хутора старше восьми-десяти лет трудилось сейчас на уборке яровой пшеницы, ячменя и овса. Жалобы у всех были одни и те же: урожай хороший, колос полное зерно набрал, и теперь его нужно было весь сжать, свезти на гумно, подсушить там, затем обмолотить, провеять, ну а потом ещё раз всё подсушить и закладывать уже в самом конце на хранение в амбары.

Мужики отложили косы и, смахивая с лица пот, столпились возле управляющего.

– Парфён Васильич, нам бы ещё кобылку какую на пару неделек в хозяйство. Моя-то Пятнушка ожеребилась давеча и не может тягло так уже бодро, как вон раньше, таскать. А Бурку, что ты нам давеча давал, твой Ильгизка позавчерась ишшо за реку Ямницу угнал. Тама, говорит, он нужнее будет, этот вот конь. Ну как так-то?! Ведь и мы не управимся без него теперича здесь. – Горестно махнул рукой Первак. А вслед за ним загомонили и все его три брата: Вторак, Третьяк и Четвертак.

– Всего неделя осталась нам до конца августа, а тут работы будет непочатый край!

И опять чуть понизив голос, задал старший из всех братьев уже такой привычный вопрос:

– Есть ещё время-то до ненастья, Парфён Васильич? Может, всё же обойдёт оно нас тут стороной?

Не обошло. И времени всё доделать у работников уже не было. В конце августа 1228 года от Рождества Христова на всю северную часть Руси небеса опрокинули бесконечные дожди, и шли они уже ледяные до самого декабря месяца. Урожай хлеба и всех зерновых культур крестьяне убрать с полей не смогли. Всё необходимое для зимовки скота сено либо полностью сгнило на лугах, либо и вовсе даже не было скошено или свезено на хозяйские дворы. Начинались страшные бедствия!