Остановил он свое чтение на следующем размышлении: "В своем доме люди во имя семейных интересов выказывают больше энергии, доброй воли, самоотверженности и стойкого мужества, нежели отдают их стране на служение нации".

"Сохраню эту тетрадь, - решил Фердинанд, - попрошу, чтоб ее отдали мне. Луи спорить не станет". Закрыв альбом, он держал его в руках, еще не защелкнув застежку. Поглаживая бархатный переплет, сын посмотрел на постель, где покоился умерший отец; альбом уже сам открывался на тех местах, где были - вырваны страницы, где остался пробел в этой хартии доброго буржуа, родоначальника семейства Буссардель.

XVIII

Старик умер слишком рано. Конечно, при жизни ему везло и все шло так, словно судьба хотела вознаградить Флорана Буссарделя за его добродетели и разумные действия, но внезапная кончина лишила его самого большого удовлетворения. Он ушел из жизни, когда все, о чем он мечтал, начало сбываться. Одно за другим следовали события, окончательно утвердившие богатство Буссарделей.

Череда знаменательных дат началась в 1860 году, то есть через два года после смерти Флорана Буссарделя. В последующий период эту дату называли в семье "годом отчуждений".

Действительно, 1 января 1860 года вошел в силу декрет, присоединявший к Парижу двадцать коммун и селений, находящихся между старым крепостным валом Главных откупщиков и укреплениями короля Луи-Филиппа. Приступили к "отчуждениям", которые старик Буссардель предчувствовал и на которых он строил свои расчеты. Земли Монсо, так же как Батиньоля, Терна и Вилье, оказались в числе отчуждаемых.

Такого рода перемена при всех случаях повлекла бы за собою серьезное увеличение стоимости земельных участков "Террасы", но тут присоединилось еще одно обстоятельство, а именно возрождение давнишнего плана проложить бульвар Малерб, о котором вспомнил Жорж Осман; этот бульвар, начатый еще при Наполеоне I, за пятьдесят лет протянули только на двести метров - до улицы Виль-л'Эвек. Префект, видя, какую пользу эта артерия могла бы принести для подвоза товаров к Главному рынку, решил провести ее через долину Монсо, теперь включенную в черту города.

Оказалось, что линия этого продолжения бульвара проходила через "Террасу". Оказалось даже, что второй бульвар, который должен был соединить заставу Монсо с Вилье, перерезал по диагонали бульвар Малерб как раз в северо-западном углу владения Буссарделя. На этом перекрестке, имевшем форму вытянутой буквы X, муниципалитет собирался устроить живописную площадь, украшенную четырьмя бассейнами или четырьмя скверами. За всю отчужденную землю была выплачена четырем наследникам Буссарделя весьма крупная сумма, которую они распределили между собой поровну, так как наследство, оставшееся им после отца, к тому времени еще не было поделено. Помимо того, поднялась ценность земель, прилегающих к этим двум бульварам: площадь Малерб обещала стать аристократическим центром, своего рода королевской площадью нового района.

Спекулянты хотели было накинуться на участки, соседствующие с двумя новыми городскими артериями. Но наследники Буссарделя, так же как банкир Перейр и некоторые Другие более давние собственники, предугадали это наступление и стойко его выдержали. Они уступили из своих владений только то количество земли, которое было необходимо городу. Братьям удалось уговорить Аделину ничего не продавать в частные руки, хотя ей не терпелось обратить земельную собственность в облигации государственной ренты. Старая дева верила только в ренту - это было ее второй религией, которой она служила почти столь же ревностно, как и первой.

- Уж если хочешь продавать свои участки, - убеждал ее Луи-нотариус, продай нам. Мы у тебя купим по той же цене, какую нам дал город при отчуждении.

Может быть, боязнь обогатить свою родню и удержала Аделину от продажи. После того как была заключена сделка с городом, четверо Буссарделей, братья и сестры, составив единый план действий, дружно отказывались от всяких переговоров по продаже земли частным лицам. То ли из хитрости, то ли из благородной скромности они старались держаться в тени и всегда выдвигали на первый план Эмиля Перейра, своего соперника. Именно ему они предоставляли играть в глазах общественного мнения роль воротилы в этой операции, прославившейся в ту лихорадочную эпоху земельной спекуляции, и таким образом газеты никогда не занимались ими, их имя никогда не вызывало любопытства публики и не фигурировало в конторах дельцов. Благоразумная сдержанность избавила их от всяческих неудобств, а также от широкой и опасной известности. Надо сказать, что у Буссарделей уже выработалась своего рода традиция и тактика: уверять, что они вовсе не так богаты, как это думают люди.

Они постарались также не следовать примеру тех честолюбцев, которые добивались, чтобы их имя было присвоено хоть какому-нибудь переулку, проложенному на месте их прежнего садика. Глубокая разница между Буссарделями и этой мелкой сошкой проявлялась в том, что в память своего отца, создавшего и окрестившего их прежнее владение, они исходатайствовали только, чтобы одна из улиц, ближайших к площади Малерб, была названа "улицей Террасы".

И словно по воле судьбы, желавшей, чтобы каждый член этой семьи в какой-либо важный момент сыграл свою роль, после братьев и сестер Буссарделей на первый план выступила Теодорина. Случилось это в связи с одним из тех весьма редких событий, когда история семьи Буссардель смешалась с историей всей страны.

С июля 1859 года в Женевском кантоне стало неспокойно. Сначала поднялась волна адресов, петиций и манифестов, выражавших главным образом сепаратистские стремления, направленные против Италии. Французские газеты ограничивались лишь сочувствующими откликами на эту кампанию. Но вскоре волнения охватили всю Швейцарию и породили в некоторых районах Женевского кантона движение в защиту Савойи; опасность раскола, вызывавшая в памяти жителей края злосчастный раздел Польши, так напугала общественное мнение Савойи, что оно единодушно пришло к решению присоединиться к Франции.