- Да? - переспросил Луи, придвигаясь к нему. - Ты сам понимаешь, не могу же я ограничиться такими пустяками.
Луи ничего не ответил. Он шел под руку с Фердинандом, понурив голову, уставясь взглядом в землю, и молча слушал брата, начавшего рассказывать ему во всех подробностях недавнюю сцену.
В охотничьем павильоне, как всегда и везде, братья спали в одной комнате. В тот вечер Луи видел, что Фердинанд заснул мгновенно, но сам не смыкал глаз до рассвета. Проснулся же он раньше Фердинанда. А как только тот открыл глаза, Луи сказал ему:
- Послушай, Фердинанд. Я все обдумал. Можешь говорить со мной откровенно, но только не все говори... Не рассказывай, что вы делаете, когда бываете одни...
- Почему? - спросил Фердинанд, еще не проснувшись как следует.
- Да, признаться... мне немножко противно.
- Вот еще! - Фердинанд сел на постели, снял ночной колпак, пригладил
- О-о! - воскликнул Луи и дернул головой, словно отбрасывая в далекое будущее подобную возможность.
И действительно, должно было пройти много лет, прежде чем Луи решился в свою очередь переступить порог, через который его брат перескочил с такой легкостью.
Тем не менее, Луи стал наперсником, гонцом, сообщником и прислужником брата в этой деревенской интрижке. Его присутствие в качестве третьего лица облегчало ее развитие.
Фердинанд умел этим пользоваться. Не раз, подтолкнув брата локтем, он заставлял его бросить несколько успокоительных слов вдобавок к речам, которыми соблазнитель утешал при нем юную судомойку, когда ее охватывали угрызения совести. Ведь Фердинанд не выпускал свою добычу, завладевал ею при малейшей возможности и без всякого стеснения. Познав женщину, он познал и самого себя, вожделения своего тела, научился утолять желание и наслаждаться.
В июне месяце Фердинанд тайком от всех написал отцу, умоляя разрешить ему срочно приехать из Гранси в Париж, одному или в сопровождении кого-либо, но просил, чтобы этому сопровождающему лицу приказано было не осведомляться о причинах поездки. Оказывается, Фердинанду необходимо было сделать главе семьи чрезвычайно важное сообщение, от которого зависела честь их имени и которое не могло быть доверено почте. Буссардель хорошо знал своего любимца и понимал, что он не станет зря играть такими громкими словами. В то время Париж находился на осадном положении, и это влекло за собою всякого рода трудности, препятствовавшие юноше проникнуть в столицу, не говоря уже о холере, которая все еще там свирепствовала. Отец ответил, что при первой же возможности сам приедет в Гранси.
Наконец он сообщил точно о дне своего прибытия. В письме он приказал, чтобы Фердинанд один выехал его встречать в Сансер утром, в такой-то час, и ждал в гостинице "Щит". И вот старший из близнецов выехал с мальчишкой-конюхом в тележке - единственном экипаже, имевшемся в каретном сарае Сольдремона при покупке усадьбы.
Вес эти таинственные распоряжения не лишили старуху Рамело обычного ее флегматичного спокойствия, хотя она и замечала, какой озабоченный вид появился с некоторого времени Фердинанда. Зато Аделина была крайне раздосадована, как будто выраженное отцом желание, чтобы его встретил один Фердинанд, было направлено против нее; Луи ничему не удивился, так как он, разумеется, был посвящен в тайны своего брата.
От Гранси до Сансера всего лишь два с половиной лье. Так как отец вызвал Фердинанда на ранний час, в доме полагали, что они приедут к завтраку. Но время шло, а их все не было, пришлось звонить в колокол, чтобы позвать Луи, который вышел на дорогу поджидать там тележку.
Отец с сыном приехали во второй половине дня. Оба были бледны. Маклер, поглощенный какими-то своими мыслями, сослался на деловые заботы и на усталость от слишком быстрого путешествия: не имея возможности надолго оставить без присмотра контору, он мчался на перекладных без отдыха. Все если в комнате, служившей гостиной. Не было ни веселья, ни расспросов, ни оживленных разговоров, обычно происходивших и те минуты, когда вся семья бывала в сборе. Даже плоские деревянные панели на стенах без карнизов и без штофных обоев над ними, разрозненная мебель, которую собрали здесь и поставили просто для удобства, без всякой заботы о красоте, так как изящество и материальные затраты предназначались для будущего большого дома, - все придавало этому свиданию характер холодности и принужденности. В воздухе словно нависло несчастье. Буссардель попросил снять с него сапоги.
- Бедный папенька! - заахала Аделина. - А ты хоть позавтракал?
- Да, мы позавтракали в гостинице. Но это давно было, рано утром, и если Жозефа оставила нам закусить...
- Как! Ты с самого утра сидел в Сансере? - спросила Аделина.
- Да, - нетерпеливо отрезал Буссардель. - Я уже сказал, что мне надо было отдохнуть. Поэтому мы и не выехали сразу же... Ну как, скоро подадут на стол?
Репетитор Мориссон вышел передать распоряжение, радуясь, что, оказывая услугу своему покровителю, может вместе с тем и улизнуть.
- Папенька, - сказал Фердинанд, - если позволишь, Я пойду к себе, мне не хочется есть.
- Нет, я именно для тебя приказал подать на стол. Покушай, пожалуйста. Нынче утром в гостинице ты ни до чего не дотронулся.
Лишь только они закусили, Буссардель отодвинул от стола свое кресло, хлопнул себя по коленям ладонями и сказал Рамело, молча наблюдавшей за ним:
- Пройдемте ко мне, голубушка Рамело, мне надо с вами поговорить.
Аделина промолвила с обычным своим скромным видом:
- Так я пройду на птичник... У меня несушки сидят на яйцах... Того и гляди цыплята вылупятся, - добавила она.
Отец никак не откликнулся на эту новость, и тогда Аделина с достоинством отвернулась, но не вышла из комнаты, а встала у окна. Буссардель, пропустив впереди себя Рамело, вышел в соседнюю комнату, служившую ему спальней.
- Ступайте, мальчики, - сказал он сыновьям. - Сходите вместе с сестрой на птичник. - И, глядя на Фердинанда, он подчеркнул слова: "вместе с сестрой".
На птичнике братья принялись перешептываться, но Аделина не сделала им никакого замечания, а через несколько минут они заметили, что она исчезла.
