— Жизнь вообще штука несправедливая, — Саймон заставляет себя подняться, несмотря на ватные ноги и общую слабость. — Мистер Андерсон! — зовет он под нечто похожее на обиженное «предатель» и запоздало отмечает, что по-прежнему считает андроида ребенком.

— Больше не смей так делать, слышишь меня? — выдыхает мистер Андерсон, когда подходит к ним поближе. Мужчина наклоняется над Коннором, берет упрямца за подбородок, растягивает слова по слогам и произносит голосом, не терпящим пререкательства, — Коннор, больше никогда. Ты меня понял?

Слезы в карих глазах Саймону кажутся самыми что ни на есть настоящими, чего точно быть не должно. Он ведь изучал спецификации: андроиды не способны к такому проявлению чувств, они, черт возьми, обычные машины, начиненные биокомпонентами, что состоят из микросхем и проводов, с проецируемыми скинами, которые поддерживают иллюзию кожи благодаря текстуре видоизменяемого карбона и пластика. Искусственные слезы нужны разве что для промывки оптических блоков. Но как, зачем, почему?..

— Что «почему»? — резко бросает мистер Андерсон и поворачивается к нему вполоборота.

Саймону правда хочется спросить — «как вы добились подобного результата от машины?», «зачем вы привели это сюда?», «почему ваш андроид ведет себя будто настоящий мальчик?», — только когда он глядит на заплаканное лицо Коннора, язык не поворачивается такое произнести. Коннор смотрит на него испуганно и качает головой. Крохотные капельки цепляются за реснички, припухлость у глаз так похожа на естественную реакцию человеческого организма, как и слегка заметный румянец, который озарил щеки.

— Почему вы не отвели Коннора в детскую комнату? С нами, — Саймон обводит рукой беззастенчиво пялящихся на них посетителей кофейни, и те быстро возвращаются к своим занятиям, — он уже успел заскучать.

Андерсон оглядывается, достает из заднего кармана кепку, надевает на мальчишку, успокаивающе похлопывает по плечу и садится на свободным стул.

Тяжелый взгляд впивается в его лицо, глаза, оббегает руки, и Саймон впервые за время после выпуска со школы хочет уложить их ровнехонько на стол и выпрямить спину, чтобы соответствовать ожиданиям и стандартам. Веселая мысль поддевает нервозность, и он едва сдерживается от смеха.

— Незачем спрашивать то, на что у тебя уже есть ответ, — Андерсон сидит так, будто готовится отражать удары — спиной прикрывает Коннора, точно Саймон ни с того ни с сего бросится к ребенку с кулаками, — мистер?..

Значит, Андерсон понял, что он знает. Да, так даже проще.

— Саймон Филлипс, — отвечает он на протянутую руку.

Ладонь крепкая, мозолистая, теплее его собственной.

— О. — Андерсон смотрит на сына с укором, на что тот лишь пожимает плечами. — Филлипс?

— Ну вроде с утра им был, — холодный кофе приятно тянется по горлу, сладость оседает на корне языка.

Да, черт возьми, тот самый Филлипс, именно он, нет, не однофамилец, да, родной брат. Злость царапает что-то внутри короткими коготками, но от этого становится не менее паршиво.

— Спасибо, что посидели с моим мальчиком, Саймон, — в голосе звучит нечто похожее на благодарность, и подобие стыда загорается в районе загривка.

Нянька с него получилась так себе, мог бы быть человечнее, что ли.

Он только неопределенно кивает, растирает ледяные руки, но все равно не хочет мириться с пониманием, что отец с сыном скоро уйдут: ему нечего предложить, кроме, конечно, задушевного разговора с братом-близнецом убийцы. Удивительно, что Хэнк, когда узнал, кто он, не схватил Коннора и не поспешил к выходу, не вызвал наряд охраны, спецназа и дезинфекторов на всякий случай.

Но за спрос ведь денег не возьмут, верно?

— Коннор, угощайся, — он проводит рукой над голограммной свечкой, и та исчезает.

Когда-то в далеком детстве ему, да и Даниэлю, казалось, что нет ничего лучше настоящих свечей на торте в день рождения. Сейчас же… Саймон сглатывает горчащую слюну и правда позволяет себе впервые за пару месяцев помечтать, что хотя бы в день рождения он не останется один.

Коннор улыбается так мягко, что трепет в больном сердце звучит словно птичий щебет.

— Прости, Саймон, — огорченно тянет мальчишка, смотрит на отца и поднимается. — У меня аллергия на шоколад.

Хэнк еще раз благодарит его, пожимает руку на прощание и ведет Коннора к выходу, после того как тот вырывает из скетчбука лист, складывает пополам, оставляет на столе и заговорщицки подмигивает.

Саймон довольно долго рассматривает подношение, и когда отец с сыном скрываются за поворотом, все-таки решается развернуть рисунок.

Окутанный солнечными лучами медвежонок сидит на изумрудной траве в окружении надписи:

«С днем рождения! Не забудь загадать желание, Саймон!»

Он не отказывает себе в удовольствии провести кончиками пальцев по надписи, пока назойливая мысль скребется изнутри и пытается ему открыть простую истину: Коннор закончил рисунок раньше, чем Саймон назвал свое имя.

Но все-таки незачем себе врать — волшебство дня рождения вряд ли сработает: ничто не вернет мертвеца к жизни.

Комментарий к Тест 1. — Загадай желание

Johann Johannsson — A Song For Europa

========== Тест 2. — Шаги к бессмертию ==========

[2160046800]

Странный сон пульсирует под веками, разгоняет по жилам кровь, но в то же время пробуждает усталость. Саймон трет лицо и едва не погружается носом в чашку с кофе. Желудок привычно молчит, меню покоится на краю стола, хотя сегодня он не был бы против шарлотки.

Неделя прокралась так тихо, на самих носочках, и быстро как ветер. Забыть бы поскорее все, что произошло за эти семь дней. Удивительно, но ни на автоответчике, ни на почте, ни в одном из полутора десятка мессенджеров о нем никто не вспомнил. В принципе, ему не за что и некого винить: вот есть человек — а будто и нет на самом деле. Ничего удивительного. Благо хоть работа не позволила впасть в уныние, но взяла немалую плату — остатки почти закончившихся сил.

Самойн хмыкает и прислоняет чашку ко лбу: голова раскалывается, да и еще чертов сон, который превратил пробуждение в сущую пытку. На мгновение ему показалось, что это не выверты воображения, а правда. И хорошо, что показалось, ведь лежать на каталке в прозекторской — сомнительная разновидность удовольствия.

Он слабо помнит, как добрел до «Иерихона», но судьба действительно была к нему благосклонна: любимый столик Даниэля на фудкорте, тот самый, в дальнем углу, оказался свободным.

Месяц, второй, третий. А не поменялось ничего, горечи не стало меньше. Единственный близкий человек, которого он, как выяснилось, и не знал-то толком, больше не пошутит, не пнет поувесистей, не заставит что-то изменить в своей чертовой пресной жизни.

И если бы только понять, зачем Даниэль это сделал… Может, он смог бы смириться. Единственное, что отчасти радует — пропала необходимость встреч с бывшим одноклассником, детективом Гэвином Ридом, который даже со свидетелями по делу вел себя как распоследняя скотина.

— А вот и посмотришь! — раздраженно выкрикивает рыжеволосая девушка, поднимается из-за стола, за которым остается смуглый парень, и зачем-то направляется к нему.

Саймон не успевает даже опротестовать решение девушки, как она плюхается за его столик и подзывает официантку. Холодок бежит по лопаткам: на мгновение показалось, что та все это время торчала за спиной.

— Чизкейк и зеленый чай, — она не отводит от Саймона взгляда, от чего ему становится до крайней степени неуютно, особенно когда разноцветные глаза ее коллеги — парня? мужа? — прожигают в нем дыру.

— Я извиняюсь, но…

— Ага, извиняйся, — резко отвечает она и ухмыляется, в карих глазах столько неприкрытой злости.

Парень за соседним столом достает портмоне, выкладывает пару купюр на счет, но почему-то не уходит, словно ждет продолжения цирка. Плечи будто еще сильнее опускаются под тяжестью пиджака, явно большего на пару размеров.

— Слушай, я не собираюсь участвовать в чем бы ты ни задумала, милая, — как можно мягче говорит он и натыкается на полный презрения взгляд.