Всего их, металлических, обтянутых мягким пластичным материалом и туго натянутыми днищами, поверх которых на клеёнчатых матрасах. застеленных простынями, под серыми байковыми одеялами лежали дети, было восемь штук.
Кровати стояли поперёк боковых стен помещения, в торце которого находился круглый столик, ввинченный в пол; вокруг столика стояли круглые же и тоже намертво прикреплённые табуреты. Над ними серело зарешечённое окошко, достаточное, чтобы пропускать свет в ясный погожий день.
Под потолком горела лампочка - синяя днём и жёлтая - ночью.
По меркам обитателей помещения, похожего на больничную палату, новенькой досталось одно из двух комфортабельным мест - у дальней от коридора стены, от которого палата не была ничем отгорожена. Распахнутые в проходе настежь полупрозрачные занавески намекали на то, что за обитателями палаты тщательно наблюдают.
Каждые пару минут мимо проходил человек в военной форме. В его обязанности входило внимательно смотреть за тем, что происходит в палатах, расположенных вдоль коридора в шахматном порядке.
Голова - влево, голова - вправо.
- Где я? - Эльвира открыла глаза, приподнялась на локтях и осмотрелась.
Вопрос повис в воздухе.
Девочка повернула голову и уставилась на бритого мальчика, лежащего на соседней койке и глядевшего на новенькую карими глазами.
- Где я? - переспросила Эльвира, обращаясь к нему конкретно.
- Тихо. Говори шёпотом, - мальчик почти не разжимал губ, - ты...мы...тебе повезло, нам, повезло. Мы - самые счастливые здесь люди. Нам выпала честь...Мы проживём столько, сколько сможем...
Он замолчал, переждав, пока промарширует патрульный.
- Наша кровь. Она особая. Она - для ихней элиты. У ихнего самого главного редкая группа, как у нас. Поэтому нас берегут, кормят, моют...только...
- Что только?
- Только нужно привыкнуть к тому, что из нас качают кровь. Это не больно. Потом слабеешь, можешь лишиться сознания, но умереть раньше времени ...
Молчание.
- Не дадут.
Эльвира провела рукой по волосам. Непослушные вихры топорщились в разные стороны. Одета она была уже не платьице, а в пижаму - полосатую.
- У меня были косички с васильковыми ленточками.
- У многих здесь было многое.
- Это больница?
- Это тюрьма. Это хуже тюрьмы.
- А что? Даже очень жить можно, - с противоположной стороны раздался громкий шёпот.
- Это жизнь, Макар?
- А что? Кормят, спишь, сколь хочешь, прогулка раз в день. Девчонок можно разглядеть во всех подробностях. Когда бы такая удача выпала...Подумаешь, крови своей им жалко...жрите да пейте больше...
Парень зевнув, повернулся на бок.
- Козёл...- Эльвира скорее прочла по губам соседа, чем услышала ругательство в адрес крупного подростка с противоположной стены.
- Как тебя зовут? - Эльвира снова обратилась к мальчику.
- Коля. А тебя?
- Эльвира.
- Эля?
- Да.
- Ты откуда. Ну, где жила до войны?
- В Литве. В Вильно. А ты?
- В Белоруссии. Деревенька Вороново.
- Тебе сколько лет?
- Двенадцать.
- А мне только десять.
Разговор был прерван. Принесли еду.
Завтрак это, обед или ужин - Эльвира не поняла. Есть не хотелось. Однако она пересилила себя. Безучастно жевала и с трудом глотала.
Две немки, в коричневых форменных узких юбках до колен и бежевых блузках, дождавшись, пока ребята закончат и улягутся, собрали тарелки в столик на колёсах и увезли.
- Коля...послушай... - девочка замялась.
- Хочешь в туалет? - на удивление Коля оказался сообразительным.
- Да, - Эльвира покраснела.
- Под кроватью горшок с крышкой, рядом бумага и таз с водой. Три раза в день меняют горшки на чистые, - Коля отвернулся.
- Коль, послушай...они же смотрят.
В палате из восьми человек шестеро были мальчики.
- Ааа, чёрт...Их бесполезно просить. Слушай, как только пройдёт часовой, я тебя отгорожу одеялом. Фрицы не любят, чтобы мы прятались...как только сделаешь дело, ложись сразу, горшок задвинешь потом.
Появился надзиратель...
- Коля, спасибо.
- Не за что.
- А что, сидеть в кровати и на табуретах нельзя?
