- Как он?

- Сейчас он спит, - ответил командир отряда, минор-капрал. - Согласно расписанию, мы открывали его покои час назад.

Альдерус кивнул и посмотрел на часы.

- Ждем Тарвеламара, а затем разбудим его. Пусть знает врага в лицо, - Ритемус снова не понял, как трактовать последнюю фразу, - как иронию или как безрадостный факт.

Тарвеламар приехал спустя четверть часа с десятком офицеров, в чьих руках были чемоданы, двое из них держали в руках треногу с фотоаппаратом. Следом вошел майор-генерал Ниремис, приехавший ночью со свитой

- Итак, господа офицеры, сейчас вы увидите олицетворение того, с чем вы боролись два с лишним года. Наша задача – заставить нашего когда-то всеми любимого и обожаемого, а ныне презираемого и униженного государя записать обращение к арлакерийскому народу о тщетности борьбы с республиканской армией. Прежде, разумеется, мы дадим ему время собраться с духом и телом, - здесь кто-то из присутствующих коротко хихикнул, - и в это время вы можете подготовить аппаратуру. Лишний раз не разговаривать, лишних вопросов не задавать, давление не оказывать – последнее буду осуществлять я, если придется. Все ясно?

- Так точно, - ответили все присутствующие разом, и Альдерус попросил начальника охраны открыть дверь.

- Ритемус, господин губернатор и господин Ниремис со мной, остальные пусть пока подождут здесь, - сказал он и ступил в темноту. В полутьме угадывалось, что помещение было очень большой комнатой, разделенной надвое тонкой перегородкой. Альдерус щелкнул выключателем, и свет явил глазам новые детали – великолепие мебели не переставало удивлять мебели. Почти с самого начала войны он провел время в условиях, далеких от идеальных, и пределом его мечтаний была жесткая казарменная койка. В привычных когда-то глазу кроватях с матрасами и перинами он стал спать совсем недавно – со дня приезда в столицу, когда он несколько ночей подряд засыпал лишь под утро, потому что тело словно бы утопало в мягкости, и он чувствовал легкое удушье. Потом он свыкся, что в обычной кровати куда легче спать, но благоденствие продлилось месяц – и вновь он спал на раскладушках или же на расстеленной на земле шинели, подложив под голову рюкзак или седло, как это было в последние несколько дней марша.

За перегородкой что-то судорожно шуршало, шелестел шепот Альдеруса, а ему отвечал сонный низкий голос.

- Цирюльника сюда вызовите. Через двадцать минут чтобы все было готово, - рублено скомандовал он солдатам, охранявшим дверь. Внутрь внесли фотоаппарат с треногой, и Ритемус заинтересованно наблюдал за приведением его в рабочее состояние. В пустом углу спальни рядом с перегородкой разместилась ширма с несколькими комплектами одежды на стульях; из спальни принесли стол, и офицер поставил на него массивный чемодан, в котором оказался диктофон с множеством клавиш, - примерно такой же, как использовали на допросе Ритемуса почти восемь лет назад, - и подсоединил к нему подставку с микрофоном. Вошедшие солдаты принесли бумаги и бережно раскладывали их на столе вместе с письменными принадлежностями, и скоро в комнате было не продохнуть – фотографы завершали установку светоотражающего зонта, Ритемус помогал растягивать вдоль стены белое полотно и выбирал ракурс для съемки, из комнаты в коридор бегали цирюльники с бритвами и помазками. Наконец послышались тяжелые медленные шаги, и в гостиную вышел король, одетый в парадный фрак и мантию поверх плеч. Смотрелось это одновременно внушающе и… жалко. Король пытался держать спину ровно и не сутулиться, но спустя какое-то время его огромный и нисколько не исхудавший живот, едва сдерживаемый ремнем и пуговицами фрака, перевешивал его. Достоинство сохранять было не перед кем - «простолюдины» отказывались замечать его, занятые обустройством комнаты, и поднятый по привычке не то тройной, не то счетверенный подбородок грузно опускался вниз. Почти замаскированный пудрой лиловый синяк на скуле также не добавлял ему важности, и он стоял под аркой, согбенный, поникший и никому не нужный. Его утопающие в жировых складках лица маленькие глаза выдавали все эмоции – он чувствовал, что уже стоит на пороге своей кончины, и когда она наступит, зависит не от него. Впрочем, как и все остальное в его державе, которая и не его вовсе…

В комнату вошли солдаты, ведшие под конвоем двух генералов королевской армии, роль которых сегодня была более чем мала – от них требовалось поставить две подписи в акте о капитуляции. Ритемус знал лишь одного из них – командира личной гвардии короля, как знал и то, что его влияние уже ничего не стоит – после того как его рука оставит роспись, от него можно избавиться, и о нем никто не вспомнит. Их отвели в дальний угол комнаты и заслонили так, чтобы они не имели даже визуального контакта со своим государем.

Ритемус смотрел искоса на короля и не чувствовал ничего. Этот самодовольный размякший боров почти сливался со светло-бежевой стеной позади из-за поразившей его бледноты и беспокойно бегал глазами по пространству, цепляясь за каждую фигуру взглядом. С одной стороны, ему воздалось по заслугам, а с другой… не он один повинен в том, что было до этой войны и в том, что творится сейчас, и с его смертью проблемы не решатся во мгновение ока – война продолжится, и руины сами собой не соберутся в здания, и перерытые артиллерией поля не начнут давать плоды для голодающих, и мертвые не оживут, - как бы не твердили об обратном газеты и народная молва.

- Все готово? – зашел Альдерус, нервно барабаня пальцами по планшету. - Ритемус, губернатор и операторы техники остаются, остальным - покинуть помещение.

Комната опустела за считанные секунды, осталось только десять человек, не считая двух охранников у двери. Фотографы поставили короля у холста и сделали несколько снимков в профиль и вполоборота. Он едва держался то ли от страха, то ли накатившей слабости, и теперь опирался на принесенную резную костяную трость. В комнате отчетливо запахло порохом, и Альдерус распорядился приоткрыть дверь – не чищенная долгое время вытяжка плохо справлялась со своей задачей. В щель поползла струйка сизого дыма. Фотографы вместе с аппаратом ушли, а Альдерус пригласил короля и генералов сесть за стол. Стул под бывшим главой государства тотчас жалобно скрипнул, что вызвало еле слышный смешок у охранников.

Король принял из рук Альдеруса лист с текстом и прошелся по нему глазами. С каждой секундой его выражение лица менялось до неузнаваемости: от осторожности до тревоги и следом почти до ужаса.

- Что значит «все имущество королевского режима»? То есть и личное имущество каждого верного мне человека будет отдано в вашу собственность?

- Не нашу, а народную, - уточнил Ниремис. – И во-вторых, все имущество. Абсолютно. Что касается вас, то ваша участь будет решаться только Верховным судом республики. Нам нет нужды убивать вас. Но если вы и останетесь по его воле в живых, то вы станете рядовым гражданином республики без всяких привилегий, - Альдерус сжал кулаки и с каплей гнева в голосе продолжил. - Учитывая все ваши «заслуги» перед нашей страной, я смел бы предположить, что вы не заслуживаете этого, но ваша судьба, к сожалению, находится не в моих руках. И на вашем месте я согласился бы на такое щедрое предложение.

- Эта страна уже не моя собственность, - выдохнул король. – Представленные здесь условия полностью справедливы к моим подданным, и я рад, что вы решили сохранить им жизнь. Теперь могу ли я задать вопрос: что будет со мной до суда?

- Пока вы будете содержаться здесь без права общения с кем-либо до тех пор, пока республиканское правительство не вынесет следующее распоряжение относительно вас. Большего я не могу сказать.

- В таком случае, приступим к ратификации нашего соглашения. Надеюсь, господа солидарны с данным решением?

Генералы ответили положительно, и документ пустили по столу. Скоро на нем красовались, блестя свежими чернилами, шесть подписей. Представители прежней власти сидели с равнодушными лицами, за которыми едва ли можно было прочитать что-либо еще.