Послышался странный звук, похожий на слабый шум прибоя; в нем угадывались далекие отзвуки выстрелов артиллерии. Таремир заметил:

- Последний раз я слышал их три недели назад. Отвык порядком, надо сказать. Когда они стреляют, в нас на короткое время пропадает наша постылая флегматичность. Возвращают нас в действительность – хотя бы какой-то прок от врага, - улыбнулся он и с такой миной застыл в кресле. Лицо медленно меняло выражение на диаметрально противоположное.

- Не по нам ли? – с тревогой, сдавленным голосом спросил он, вжав голову в плечи.

- Я ведь сказал, пока еще рано тревожиться. Нет, это не по ваши души.

Вновь повисла пауза.

- Ты нормально добрался в город?

- Да. Заплатил слегка торговцу, он меня провез как батрака. Ваши посты тоже не сильно меня осматривали.

- Это тоже элемент нашей «витрины». Мол, сюда вхож всяк желающий. Если бы мы жестко фильтровали всех, это только повредило бы нашей репутации.

- Репутации? Все это время я ни разу не слышал о «красотах Капулана».

- Жаль, - поник Таремир, - а я думал, что наши передвижные репродукторы в полях дадут хоть какой-нибудь результат. Только время и людей тратим, получается.

И снова пауза. Стрельба не прекращалась, и оба слушали ее. Один боялся, что шальные снаряды вдруг начнут падать на голову, другой уже подумывал, как будет выбираться из города, если внутри объявят тревогу.

- Останешься до утра, - словно прочел его мысли друг. – Сейчас и мне ходу не дадут, а с утра дам тебе солдат в сопровождение, и ты сможешь пройти через блокпосты без приключений.

- Зачем? Я выберусь так же, как попал сюда. Мне не нужно лишнее внимание.

- Еще раз, как ты попал в город?

- Поясни, - помотал он непонимающе.

- Видишь ли, город у нас находится на военном положении, и доносительство поставлено на поток и всячески поощряется, к тому же доносчик может при определенных условиях получить часть того, что имеет при себе преступник.

- И что это за условия?

- Не перебивай. Как раз твой случай – шпионаж. Весьма потрепанный крестьянин с военной выправкой, должен был быть обобран по пути в город до нитки, однако у него находится несколько старых золотых монет старой чеканки, и наверняка еще осталось – не кажется ли это тебе странным?

- А у меня выбора не было, - глухо отозвался Ритемус, - Я им сначала предложил королевскими, но они сказали, что они жутко обесценились, в чем я и сам позднее убедился. А за золотые они меня сразу согласились довезти хоть до края света.

- Имей в виду. Я скажу своим людям, что находишься на особом счету у коменданта, они поймут, что к чему, и никто тебя и пальцем не тронет.

Последующие два часа прошли в дружеских беседах, и вся тяжесть, заполнявшая его, исчезла, и ему стало вдруг легко и приятно, как уже давно не было. Впервые он смог поговорить с кем-то на отвлеченные от вездесущей войны темы. Таремир оставил его ночевать в своем кабинете, строго-настрого воспретив заходить посторонним внутрь без его соглашения. Ночью, казалось, никто даже не приближался к двери, но Ритемус постоянно просыпался, ожидая мягкого топота сапог по коврам и оглушительного стука, но не слышал ничего, кроме мерного сопения Таремира и приглушенных криков с улицы. От страха хотелось забраться под одеяло с головой, словно это могло его спасти, и он в какой-то момент так и поступил, и тут же сдернул одеяло – не пристало офицеру отворачивать лицо от опасности! Но от этого легче не стало – спать в самом сердце логова врага и сознавать, что ты практически беззащитен - ощущение не самое приятное. В какой-то момент сон одолел его и, едва закрыв глаза, он ощутил, как кто-то легко трясет его за плечо. Оконная рама и стены были подсвечены слабым розовым светом; где-то пронзительно кричали петухи. Несколько секунд Ритемус спросонья просил оставить его в покое, а затем внутри что-то щелкнуло, и во мгновение ока оказался на ногах, и скоро уже натягивал вещи.

- Как ты и просил – сейчас на улице меньше всего людей. Комендантский час закончится через полчаса, - сказал Таремир, подавая ему стакан воды и тарелку с бутербродами. Ритемус за минуту утрамбовал их в себя, высушил графин и оставшееся время просто пялился в одну точку. Он заставлял себя подумать хоть о чем-нибудь, но внутри было пусто, как в заброшенном амбаре. Таремир в это время сел за стол и работал с бумагами, пока Ритемус не спросил наконец:

- Ты уже решил, как поступишь?

- Нет, - как отрезал тот и продолжил писать. Когда время пришло, он поманил Ритемуса в коридор, где по углам расселись десяток солдат. При их приближении они вытянулись во весь рост, отдавая честь, и Таремир что-то прошептал на ухо одному из них. Лицо того изменилось на изумленно-послушное. Таремир закончил говорить, и, заключив в крепкие объятья Ритемуса, расцеловал:

- Ну что ж, прощай друг мой, - похлопал он его по спине.

- Отчего же «прощай»? Встретимся, если будешь благоразумен, - он вырвался из его объятий, пожал руку и быстро пошел с двумя спутниками прочь, не оборачиваясь. По артериям вместо крови побежал свинец, холодный от накатывающей тревоги. Куда бы он не взглянул, всюду ему виделись картины будущего: по улицам катились огромными катками с молотильными цепями всполохи взрывов, точно такого же ало-желтоватого цвета, исходившего от искомканного подола рассветного неба, и всполохи эти бросались вверх, в затянутое багровой мантией дыма неба, словно души, пытающиеся избежать адского огня. Дома горели и складывались внутрь себя, словно внезапно потеряв равновесие, перед смертью разбрасывая в стороны копны искр и пепла.

Они шли тем же путем, каким он вчера шел сюда. Оба его спутника были безмолвны, лишь перекидывались иногда многозначительными взглядами. Прохожих поначалу почти не было – другие солдаты иногда шли им на встречу, без интереса поглядывая на Ритемуса, но понемногу улицы наполнялись жизнью, выплескивая из домов и подворотен людей. Скоро уже раздавался привычный шум, открылись почти все лавки, сияли отраженным солнечным блеском витрины. И вновь все представали перед ним эти картины, сотканные из снов и фантазий – каждого прохожего он внезапно видел лежащим на земле без движения у воронки, разорвавшей асфальт, появляющихся в окнах людей – погребенными под завалами и глухими отчаянными голосами зовущими на помощь, а детей, выходящих поиграть на крыльцо – распластанными на ступеньках, словно брошенные куклы, с ручейками темной субстанции, бегущей от лица и по одежде вниз на земле, скапливаясь в маленькие лужи…

- Этот? Вы уверены? – вдруг услышал он голос сзади. Спина покрылась холодным потом, но он рассудил, что эта фраза могла относиться и не к нему, и продолжил идти.

- Точно, он! – голос был знакомый, - Это он украл наши вещи!

- Ребята, а кого вы ведете? – захлопали сзади по брусчатке сапоги. Ритемус обернулся и увидел патрульного, позади которого стояли двое из тех, что привезли его сюда в своей телеге.

- В чем же меня обвиняют? – высокомерно усмехнулся Ритемус и подбоченился, наклонив голову.

- В краже, - ответил патрульный. В голосе почувствовалось легкое недоумение. Сопровождающий Ритемуса подошел к нему и прошептал что-то на ухо. Реакция была та же, что и у говорящего после Таремира. Патрульный резко обернулся и заорал на торговца, приказав, чтобы ноги его здесь больше не было никогда, не то он будет висеть на некой Аллее дезертиров, и двое крестьян вначале остолбенело смотрели то на Ритемуса, то на представителя власти, и затем попятились задом, в полном замешательстве принося извинения обоим. Патрульный также извинился. Сопровождающий молча тронул Ритемуса за плечо, и они продолжили свой путь. На выходе из города сцена с перешептыванием, на этот раз с охраной блокпоста, повторилась, и когда он собирался принести свою благодарность, из ниоткуда возник человек в офицерском мундире и с нашивкой, всегда вызывавшей у простых людей неприязненные ассоциации. Офицер тайной полиции, как на подбор высокий и подтянутый, мягко взял его за локоть и отвел в сторону. Ритемус не сопротивлялся, потому что знал – такие личности поодиночке не ходят. Вырвется – на него налетит стая таких же молодчиков, изобьет, кинет в возникший из воздуха экипаж, а дальше по сценарию с пытками и прочим. Фалькенарская война и этой структуре принесла свою гнилую славу.