Да еще и ко всему первая попавшаяся Маргарита в Москве, почему-то не подходила на должность королевы бала. «Установилась традиция, – говорил далее Коровьев, – хозяйка бала должна непременно носить имя Маргариты, во-первых, а во-вторых, она должна быть местной уроженкой. А мы, как изволите видеть, путешествуем и в данное время находимся в Москве. Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве, и, верите ли, – тут Коровьев с отчаянием хлопнул себя по ляжке, – ни одна не подходит. И, наконец, счастливая судьба…»

Вот и остается у Воланда единственный вариант – продать отнятое.

«Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно:

– Ну, интерес-то очень большой… Вы воспользуетесь случаем…

– Что? – воскликнула Маргарита, и глаза ее округлились, – если я вас правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем?

Азазелло, молча, кивнул головой».

Странно, но пока мастер писал роман о Понтии Пилате, то не знал проблем. «Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик…». Произведение было окончено в августе. После же завершения напасти посыпались на бывшего историка как из рога изобилия. Мастер стал меняться и вместе с ним менялась Маргарита.

Хотя в одной редакции отказали в публикации, но «какой-то другой редактор напечатал большой отрывок из романа». За это члены первой редакционной коллегии критики Латунский и Ариман и литератор Лаврович обрушились с резкими замечаниями и на роман и на опубликовавшего его редактора. Удивительно, но разгромные статьи после этого почему-то не прекратились. Над первыми мастер смеялся. Вторая стадия вызвала у него удивление. На третьей стадии его охватил страх. Он стал бояться темноты. «Словом, наступила стадия психического заболевания. Стоило мне перед сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами».

Эти перемены с мастером отразились и на Маргарите. «Моя возлюбленная очень изменилась …, похудела и побледнела, перестала смеяться и все просила меня простить ее за то, что она советовала мне, чтобы я напечатал отрывок».

В середине октября болезнь мастера усилилась. «Проснулся я от ощущения, что спрут здесь. Шаря в темноте, я еле сумел зажечь лампу. Карманные часы показывали два часа ночи. Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату, и я захлебнусь в ней, как в чернилах. Я стал человеком, который уже не владеет собой». Мысленные обращения мастера к Маргарите не помогли: «Догадайся, что со мною случилась беда. Приди, приди, приди!» И тогда он сжег все копии произведения. «Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь». «Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно».

Сожжение произведения вызвало у Маргариты новое чувство вины. «Я тебя вылечу, вылечу, – бормотала она, впиваясь мне в плечи, – ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!»

Она захотела загладить вину перед мастером. «Вот как приходится платить за ложь, – говорила она, – и больше я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя и сейчас, но мне не хочется это делать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти, что я убежала от него ночью. Он не сделал мне никогда никакого зла. Его вызвали внезапно, у них на заводе пожар. Но он вернется скоро. Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь к тебе». «Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя». Но выполнить свое обещание она не смогла. После ухода Маргариты мастера арестовали по доносу Алоизия Могарыча. «Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? – спросил Азазелло».

После освобождения в середине января мастер узнает, что его квартира занята. Он не пожелал делать Маргариту несчастной и не подал ей о себе никаких вестей. «Нет, сделать ее несчастной? На это я не способен». Мастер укрывается в психиатрической больнице.

Еще раз укажем на переживания Маргариты.

Во-первых, она винит себя, что настояла на публикации романа. Печать даже отрывка привела к травле произведения критиками и болезни автора. Во-вторых, Маргарита винит себя, что не оставила у себя один экземпляр романа. И, в-третьих, она не исполнила обещания и не успела вернуться к мастеру. Потеряв любимого и роман, Маргарита «несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза». Кроме того, «Дело в том, что во время своих зимних мучений она никогда не видела во сне мастера. Ночью он оставлял ее, и мучилась она только в дневные часы». И вот «В таких мучениях прожила Маргарита Николаевна всю зиму и дожила до весны». Теперь она готова на все, чтобы вернуть любовника.

Поэтому она соглашается на предложение Воланда стать королевой на Великом бале у сатаны.

«Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно:

– Ну, интерес-то очень большой… Вы воспользуетесь случаем…

– Что? – воскликнула Маргарита, и глаза ее округлились, – если я вас правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем?

Азазелло молча кивнул головой.

– Еду! – с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку, – еду, куда угодно!»

Для написания романа о Понтии Пилате Воланд тайно воздействовал на мастера. Для распространения своих взглядов об Иисусе профессор черной магии появляется в Москве на Патриарших прудах.

Его визит преследовал несколько целей.

Во-вторых, получение квартиры для проживания Воланда со свитой в Москве. Этот процесс будет рассмотрен в 5-м действии.

А, во-первых, приобрести нового ученика в лице Ивана Бездомного. Возможно, из-за благоприятного сочетания внутренних и внешних качеств поэта.

Воланд и Иван Николаевич сходились во взглядах на Иисуса. «Иисус в его изображении [в поэме – А.Я.] получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж».

«И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:

– Имейте в виду, что Иисус существовал».

Вот, правда, отрицание дьявола поэтом не подходило для Воланда.

– А дьявола тоже нет? – вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича.

– И дьявола…

Невежественному поэту легче навязать «правильную» точку зрения. «Видите ли, он вас потряс – и вы свихнулись, так как у вас, очевидно, подходящая для этого почва».

У Ивана Николаевича был, вероятно, и нужный характер – агрессивный.

«А какого черта ему надо? – подумал Бездомный и нахмурился.

– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

– Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…»

Да и внешне Иван Бездомный имел подходящие черты: рыжеват с бойкими зелеными глазами.

Таким образом, невежественный и агрессивный поэт с рыжими волосами и зелеными глазами правильно смотрел на Иисуса и неверно на дьявола. Первый взгляд нужно Воланду закрепить в Иване Николаевиче, а второе исправить.

Итак, Бездомный услышал историю смерти человека Иешуа Га-Ноцри сначала от Воланда как очевидца тех событий и затем от мастера в доме для душевнобольных. Встреча с Воландом и потом погоня за ним так подействовали на поэта, что последний дал обещание мастеру больше не писать стихов. И свое слово Иван сдержал. Он стал сотрудником института истории и философии. Более того, за очень короткое время становится профессором Иваном Николаевичем Поныревым. Можно предположить, что такой быстрый карьерный рост не обошелся без помощи Воланда. И также можно предположить, что этот взлет произошел, потому что Иван Николаевич выражал «правильные взгляды». Так за короткое время бывший поэт превратился в раннего мастера и по взглядам, и по речи.