Зонтаг пишет прежде всего об образах войн и коллективно совершенных преступлений – таких, как суд Линча. Для Котовой важны более повседневные образы болезней, в том числе ковида; семейного и вообще регулярного унижения; насилия, которое остаетстся незамеченным. Война для современного человека – не экзотика, но эксцесс; Котова делает следующий шаг и показывает повседневное унижение одного человека другим как спектакль власти, который в этом качестве должен быть разоблачен.

Еще один, важнейший аспект денормализации насилия – постоянная память о его укорененности в антропологических катастрофах ХХ века, в первую очередь – порожденных нацизмом, советской репрессивной политикой и колониализмом. В этой памяти о связи тоталитаризма и насилия Котова оказывается неожиданной «побочной наследницей» советских шестидесятников – только не поэтов, а скорее братьев Стругацких или кинорежиссеров – таких, как поздний Козинцев (шекспировские фильмы) и поздний Михаил Ромм («Обыкновенный фашизм») – и американских поэтов-битников.

Если говорить о поэтической стилистике и метафорике, то здесь важнейший собеседник Котовой – Андрей Сен-Сеньков, еще один доктор в современной русской поэзии3. Оба они представляют в своих стихотворениях телесную боль как составную часть и одновременно метафору глубинного сдвига в мироздании. Но делают они это совершенно по-разному. Связь телесного страдания, вообще телесного чувства со всем миром последовательно наделяется у Котовой политическим и социальным значением. Но эта политизация – следствие, а причина – в общем мировидении Котовой: мироздание в ее стихотворениях и поэмах предстает как длящийся, разворачивающийся во времени конфликт, или, точнее, сеть разнородных конфликтов. Человек всегда в них вовлечен – не столько ментально, сколько телесно – но не всегда об этом помнит. Поэзия для Котовой есть инструмент, нужный, чтобы помочь и автору, и читателю вспомнить и сделать осмысленным переживание этих конфликтов, в которых никто не может считать себя безгрешной «силой добра».

На уровне стилистики – «в плане выражения», как сказал бы Роман Якобсон – стремление заново осмыслить способность человека к привязанности и тоске по неотчужденной телесной свободе имеют у Котовой два очевидных коррелята. Первый из них можно было бы назвать адресной интертекстуальностью. В книге Котовой много стихотворений с посвящениями или с упоминаниями других авторов. Она может посвятить стихотворение уже покойному поэту – например, Алексею Парщикову – и обыграть его известные строки.

Это, конечно, аллюзия на строки из поэмы Парщикова «Новогодние строчки» (1984):

Оптимистическая интонация Парщикова, однако, сменяется у Котовой мрачным скепсисом. Эффектная метафора из «Новогодних строчек» была потом использована в, вероятно, памятном Котовой, как и автору этих строк, политическом доносе на сообщество поэтов-новаторов (в которое входил и Парщиков), «пригретых» писателем Кириллом Ковальджи в литературной студии при журнале «Юность». Один из критиков, разгромив публикацию этих поэтов под рубрикой «Испытательный стенд» в «Юности» № 4 за 1987 год, риторически вопрошал: «нужен ли идеолог „свалке велосипедных рулей“?» – подразумевая, что Ковальджи собрал совершенно бессмысленную «группировку», но властям стоит обратить на нее внимание. Рискну предположить, что стихотворение Котовой можно читать как аллюзию одновременно на поэму Парщикова и на печатные нападки такого рода: не столько «маркс опять в моде» (мода на Маркса среди интеллектуальной молодежи уже совсем другая, чем в советские времена, и это действительно мода, а не спущенная сверху директива), сколько происходит «вечное возвращение» советского.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.