Воспоминания Гиппиус «Маленький Анин домик», напечатанные в 17 книге журнала и бывшие ее первой не стихотворной публикацией там, никаких видимых последствий не вызвали. Но уже следующая публикация, подписанная Антоном Крайним, – «Литературная запись. Полет в Европу», спровоцировала невероятный скандал и принесла немало неприятностей издателям. Они были вынуждены отвечать и на замечания П.Н. Милюкова417, на гневное письмо С.С. Юшкевича, появившиеся в «Последних новостях»418, и на письмо своего активного сотрудника Ф.А. Степуна, которое он отправил в редакцию журнала419, и иметь в виду позицию «Воли России»420, а также критиков статьи, опубликовавших свои письма в варшавской «За свободу!»421, и т.д. Даже М.В. Вишняк, внешне солидаризовавшийся с позицией Гиппиус422, в частном письме к ней, написанном 26 января 1924 г., очень решительно упрекал ее в несправедливости и предвзятости многих характеристик. Конечно, голоса протеста были не единственными: многие с удовольствием поддержали хотя бы часть обвинений, выдвинутых в этой статье. Но для журнала статья была в общем невыгодной: поднявшийся шум вовсе не способствовал укреплению репутации его как объективного, взвешенного органа как в политике, так и в литературе.
В какой-то степени такое развитие событий стало неожиданностью для редакции. 25 декабря 1923 г. Фондаминский писал Гиппиус почти что с восторгом: «Несмотря на то, что ты всех наших сотрудников сильно обижаешь, статью твою почти не тронули – только выпустили несколько строк об уголовных деяниях Горького (не под стиль журналу). Да и то просили меня заступиться, если ты рассердишься. Я ужасно радуюсь, что ты будешь вести свою “Литературную запись” и что первая статья редакции так понравилась» (Т. 3. С. 225).
Однако Гиппиус, судя по всему, даже такое вмешательство сочла цензурным, о чем и написала Фондаминскому в ответном письме, которое нам неизвестно, но ответ на которое вполне раскрывает суть дела: «Ты сердишься на цензуру. Насколько я знаю, цензура заключалась в том, что тебя просили выкинуть несколько строк и смягчить несколько отзывов о 2–3 наших сотрудниках. Если это цензура, то что же такое редакция? И как же ты могла быть годы цензором, издавая свой журнал?423 И как можно издавать журнал, не приводя весь материал в к[акое]-то хотя бы очень расплывчатое единство?» (Т. 3. С. 231; письмо от 11 января 1924).
Именно исходя из этой общей позиции Фондаминский защищал Гиппиус в письме к П.Н. Милюкову, отстаивая обвинение в адрес Горького в поддержке изъятия материальных, а не только духовных ценностей424, Вишняк и Гиппиус написали письма в «Последние новости», где объясняли позицию журнала и свою собственную, и так далее. Но урок на будущее был редакторами усвоен.
Когда Гиппиус собралась писать продолжение «Литературной записи» с подзаголовком «О молодых и средних», уже в самом первом письме Фондаминский предложил ей «честный договор», состоявший в следующем: «Будем вести дело непосредственно друг с другом. От тебя не требуется “аполитичности”, но ты сама знаешь, какую “политику” мы можем вытерпеть, какую нет. О темах будем сговариваться мы с тобой. Рукопись ты будешь присылать мне. Ты сама понимаешь, что более “либерального” редактора ты не найдешь. Если я тебя попрошу ч[то]-н[ибудь] устранить, ты мне поверишь, что этого мы “вместить”425 не можем. <…> Если ты почувствуешь, что тебе тесно, ты “Запись” прекратишь. Но, ради Бога, не надо “контрабанды” и “обхода цензора” – между нами этого не должно быть. Потому очень тебя прошу сообщить мне, о чем ты будешь писать (я думаю<,> о “Коне Вороном”426) и, если тема подходящая, принимайся теперь же за писание, чтобы успеть прислать мне рукопись» (Т. 3. С. 248).
И почти сразу же (в письме от 29 февраля 1924) сообщил ей такой список замечаний и требований вставок, который обескуражил бы любого. А параллельно сообщал коллегам по редакции: «Если вы не решили вопроса о ее дальнейшем участии, я вас очень убеждаю не спешить с его отрицательным решением. Может быть, опыт с Ант. Кр[айним] окажется неудачным, но чтобы узнать это, надо его проделать до конца. Надо, чтобы она могла приспособиться к журналу, почувствовать, что ему надо и, если всё-таки разногласия будут велики, только тогда расстаться. Лично я хорошо знаю З.Н. [Гиппиус], много с ней здесь говорил и убежден, что, в основном, она целиком с нами: выше всего ставит личность и свободу, ненавидит реакцию больше меня и в большом культурном смысле настоящая демократка. Но ведь надо спеться, сговориться, приладиться друг к другу. Если бы мы 3 года назад попробовали длительно срабатываться с рядом людей, мы бы теперь имели больше настоящих своих сотрудников» (Т. 1. С. 161; письмо от 1 марта 1924).
Вряд ли случайно Гиппиус написала Вишняку по этому поводу (письмо от 24 февраля 1924): «…поскольку я Пушкин, постольку есть у меня и Николай I, который сказал мне: “я сам буду твоим цензором”. Поэтому пошлите, прошу Вас, мою статью Илюше [Фондаминскому]» (Т. 3. С. 253).
Но Гиппиус была готова примириться даже и с этим, но не с полным отвержением ее статей. Когда Вишняк холодно сообщил ей: «Много[уважаемая] З[инаида] Н[иколаевна], мы сообща обсудили в редакции переданное Вад. Викт. Р[удневу] предложение Ваше дать для ближ[айшей] книжки воспоминания о Плещееве и Полонском и находим, что такая тема была бы мало современна для общего, а не специального историко-литературного журнала. Не предложите ли Вы что-нибудь другое, если не для этой книжки, то для следующей?» (Т. 3. С. 260, черновое), – она взбунтовалась (см. ее письма к Вишняку от 13 и 16 мая 1924) и вынудила редакцию на какое-то время установить перемирие427. Но только до очередного случая. Его пришлось ждать не очень долго: уже в марте 1925 г. в переписке появляются упоминания статьи, которая именуется то «Смысл любви» (по Вл. Соловьеву), то «О любви», то «Искусство и любовь», то как-то еще. И тут же она получает инструкции от Фондаминского: «Да, вот, чтобы не забыть, когда будешь писать “О любви”, будь осторожна с Иваном Алексеевичем [Буниным]» (Т. 3. С. 291; письмо от 15 марта 1925). И он как в воду глядел: статья эта в СЗ не пошла, и Гиппиус была вынуждена печатать ее в «Последних новостях». Вот как объяснял причины своего решения Фондаминский в письме к соредакторам: «Я телеграфировал вам, что статья Гиппиус не может быть напечатана в этом номере, и о том же известил Зин. Ник. Мотивы следующие. Когда мы решили печатать статью Гиппиус в том же номере, в к[о]т[о]р[ом] печатаем “Митину любовь”, мы боялись лишь одного: что критика будет чересчур хвалебной. Вышло наоборот. Критика З.Н. явно недобросовестная. Очевидно З.Н. за что-то сердита на Ив. Алекс. <…> и не удержалась от того, чтобы не выявить это в статье. Статья очень интересна, но явно несправедливая и обидная для Б[унина]. К тому же она не дала мне права прочесть её предварительно Ив. Алекс. и к тому же цитирует роман по рукописи, а между тем Ив. Ал. кое-что выбросил и как раз то, что она цитирует. Я сам решил, что печатать в таком виде её нельзя. Чтобы проверить себя, я по секрету дал её прочесть Ив. Алекс. Эффект был тот, к[о]т[о]р[ый] я ожидал. Он ужасно огорчился и взволновался. Потому я написал З.Н., что – по личному своему своеволию, за что буду нести ответственность перед редакцией – я решил отложить её печатание до следующего номера. Мотивы: 1. Неверный текст. 2. Некорректность печатать критику на печатаемое в том же номере произведение, не дав прочесть автору. 3. Недоброжелательность критики, что противоречит ее прежним печатным отзывам. Я надеюсь убедить здесь З.Н. кое-что обидное изменить и предварительно самой прочесть статью Ив. Алекс. Думаю всё дело уладить, так что в 25 номере можно будет её печатать» (Т. 1. С. 232428).
