На самом деле Пашуканис говорит куда больше, его рассуждение звучит следующим образом:
Но в то время как цивилистика, имеющая дело с основным первичным правовым слоем, широко и уверенно пользуется понятием субъективных прав, в теории публичного права применение этого понятия порождает на каждом шагу недоразумения и противоречия. Поэтому система гражданского права отличается простотой, ясностью и законченностью, в то время как теории государственного права изобилуют натянутыми, искусственными, односторонними до уродливости построениями. Форма права с ее аспектом субъективной управомочности рождается в обществе, состоящем из обособленных носителей частных, эгоистических интересов112.
Очевидно, что Пашуканис был знаком с работой «К еврейскому вопросу» Маркса, и стоит сказать, только что процитированный фрагмент очень напоминает то, что Маркс говорил о «правах человека»:
Ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т. е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого113.
В следующем же абзаце Маркс с иронией недоумевал от загадочности того, что во французских Декларациях 1791 и 1793 гг., «наконец, не человек как citoyen, а человек как bourgeois считается собственно человеком и настоящим человеком»114.
ОГРАНИЧЕНИЯ ПАШУКАНИСА
Я тоже большой поклонник ранних работ Пашуканиса. Однако я сильно сомневаюсь, что его работа по товарной теории права действительно может служить основой для новой теории международного права. Сам Мьевиль в нескольких местах признает ограниченность и противоречивость Пашуканиса. Вот несколько важных возражений.
Во-первых, теория Пашуканиса явным образом говорит, что что до развития товарной формы, которая появилась только с развитием капитализма, права в том виде, в каком он его определяет, не существовало. Это стоит признать либо ошибкой, либо порочным кругом, определением, зависящим от самого себя. Мьевиль не пренебрегает этой проблемой и убедительно критикует Пашуканиса за «устранение» различия между логическим движением от простого к капиталистическому товарному обмену и историческим движением от товарного обмена в докапиталистических обществах к таковому непосредственно при капитализме115. Мьевилю приходится заявить: «История развития правовой формы может быть развита при помощи теории Пашуканиса»116. Крис Артур предлагает другую точку зрения на эту проблему в своем «Введении»:
Трудность, возникающая с марксистской точки зрения, состоит в том, что буржуазный режим есть режим товарного производства, принявшего всеобщий характер; то есть он рассматривает рабочую силу как товар и выкачивает из наемных работников прибавочный труд. Однако Пашуканис говорит о товарообмене, не учитывая различные формы производства, которые могут существовать…117
Иначе говоря, Пашуканис не учел всей докапиталистической истории человечества.
Во-вторых, как мне представляется, Мьевиль проявляет недостаточное внимание к критическим замечаниям Боба Файна, которые затрагивают ключевой момент этого возрождения Пашуканиса. Начнем с того, что, как отмечает Файн, «в то время как Маркс выводил право из отношений товарного производства, Пашуканис выводил его из товарного обмена»118. Это, по словам Файна, приводит Пашуканиса к явно ошибочному выводу:
Вместо того чтобы рассматривать и содержание, и формы права как определяемые и изменяющиеся с развитием производственных отношений, Пашуканис отделил право от его содержания и свел совершенно разные формы права, выражающие качественно различные общественные отношения, к единственной, статичной и иллюзорной «правовой форме»119.
А всякая «правовая форма» должна быть буржуазна. Как объясняет Файн, это привело Пашуканиса в 1924 г. к заключению, что Советский Союз времен новой экономической политики (НЭП) еще не готов к отмене права и что, так как право всегда буржуазно, пролетарского права не может быть. Более того, сама логика позиции Пашуканиса обязывала его видеть переход от капитализма к социализму просто как замену товарного обмена плановым производством, то есть замену буржуазных (правовых) форм социалистическими (техническими формами)120. Таким образом, как отмечает Файн, в 1929 г. он принял точку зрения Сталина, что коммунизм достигается через первый пятилетний план121. Мьевиль читал Файна122, но, кажется, совершенно упустил суть его критики.
В-третьих, воспроизведение и анализ Мьевилем короткой статьи Пашуканиса о международном праве123 от 1925 г. не учитывает не только интеллектуального пути Пашуканиса вплоть до его смерти от рук Сталина в 1937 г., но, что еще более важно, того образа, каким этот путь уже был определен ранним приспособлением Пашуканиса к советскому техницизму. Действительно, эта статья вошла в трехтомную «Энциклопедию государства и права», выпущенную по инициативе и под редакцией Стучки. Работа Пашуканиса полностью соответствовала общей линии и политике Стучки. Но причины этого уходили куда глубже обычного стремления к подчинению, которое в любом случае было не в характере Пашуканиса. Как объясняет Файн, «Пашуканис не только перевернул отношения между правом и бюрократией, сформулированные Марксом, он потерял из виду демократический характер критики Марксом государства, согласно которой его отмирание должно было быть результатом его все более радикальной демократизации»124.
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПУТЬ ПАШУКАНИСА
Пашуканис был убежденным сторонником режима – скорее по своим взглядам, нежели под каким-то давлением. Так что к 1932 г. Пашуканис, к тому времени главный редактор официального юридического журнала «Советское государство», смог воздать хвалу письму Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма»125. Основная работа Пашуканиса по международному праву, «Очерки по международному праву», появилась в 1935 г.126 А через два года он был мертв, после того как «Правда» сообщила 20 января 1937 г., что он признан врагом народа, – всего через два месяца после того, как был назначен режимом руководить пересмотром всей системы кодексов советского права. Анализ Майкла Хэда позволяет дать критическую оценку наследия Пашуканиса:
Он предложил глубокое понимание экономических корней правовой формы, хотя и продемонстрировал ряд фундаментальных заблуждений относительно марксистской экономики. Однако он был слабее в вопросах идеологической и репрессивной роли права и государственного аппарата. А ключевые аспекты его теории служили интересам нарождающейся сталинистской бюрократии, к которой он присоединялся против левой оппозиции127.
Действительно, исследователи вроде Кристины Сипноуич, представляющей Пашуканиса ортодоксальным марксистом, связывая «Маркса и Пашуканиса»128, и Ронни Уоррингтона129, вслед за американским ученым Робертом Шарлетом считавшего Пашуканиса ортодоксальным «старым большевиком»130, упускают из виду, до какой степени теории Пашуканиса неумолимо вели его к поддержке сталинской политики.
