Еще один контрапункт задается ироническим аккомпанементом самого солнечного оптимиста, нормативного либерала par excellence, истинного адепта легитимности норм и правил международного права Томаса Франка198.

Эта глава посвящена главным образом научным трудам, касающимся трех вышеназванных событий. Я имею в виду откровенную критику, которую дает Хилари Чарльзуорт развитию международного правоведения, исследуя его «кризисы»199; здесь я должен признать себя виноватым. Однако сама Чарльзуорт предлагает следующее: «Один из путей продвижения вперед – переориентация международного права на проблемы структурного правосудия, лежащего в основе повседневной жизни. Как может выглядеть международное право повседневности?»200 Одна из целей настоящего анализа будет состоять в том, чтобы попытаться показать, как международные права человека и международное право, включающее в себя права человека, могут быть защищены, если они понимаются не как дискурс, в котором «упадочное видение социального мира» служит «поддержанию веры в себя правящего класса»201, но как продукт и катализатор реальной борьбы. Это и есть тот содержательный взгляд на права человека, о котором я буду говорить далее в этой книге.

Не в последнюю очередь эта глава стремится подкрепить вывод Майкла Байерса, который в 2002 г. дал оценку предыдущему десятилетию насильственных мер против Ирака: «Хотя право неизбежно является результатом и отражением политики, оно, однако, сохраняет специфику и сопротивляется краткосрочным переменам, что позволяет ему сдерживать внезапные изменения в относительной мощи и внезапные изменения в политике, обусловленные последовательной эволюцией восприятия возможностей и собственных интересов»202. Это особенно верно в случае, когда право является результатом и отражением не только силы, но и борьбы и сопротивления: возможно, именно так само право сможет оказывать сопротивление.

Международное право не просто деградировало, оно было нарушено, причем нарушено, судя по всему, при его полном энтузиазма участии. Три примера применения вооруженной силы – против Ирака, Сербии и, наконец, Афганистана – выглядят тремя актами трагедии жестокого обмана в отношениях между правом и властью, которые могут быть уподоблены макабрическим отношениям вампира и его невесты. Эти три стадии могут быть описаны следующим образом. Первая – консумация (доказательство брачных отношений), когда право и власть, освобожденные к концу холодной войны, казалось, были готовы к долгожданному счастливому союзу; вторая – совращение, когда власть стремилась овладеть средствами формирования права, т. е. международным обычаем; и третья – отвержение, когда власть, завладев правом и обчистив его, развернулась и ушла прочь.

Антонио Кассезе в своем первом замечании относительно американского ответа на 11 сентября указал еще на одно свойство вампиров – воспроизводиться посредством ядовитого укуса. «Итак, реакция на ужасную трагедию 11 сентября может послужить приемлемым правовым изменениям в международном сообществе только в случае принятия разумных мер, насколько это возможно на коллективной основе, которые противоречат общепринятым принципам этого сообщества. В противном случае будет открыта дорога установлению той анархии в международном сообществе, к которой так рьяно стремятся террористы»203. То есть, выражаясь более прямо, терроризм породил терроризм; оказалось, что его жертва, его собственный заклятый враг, слишком охотно повторяет цикл смерти и разрушения.

По одному вопросу эта глава занимает решительно позитивистскую, исторически укорененную позицию – революционный консерватизм. Я имею в виду простые слова Устава ООН, взятые вместе с тяжело доставшейся государственной практикой и opinio juris относительно применения силы, «неотъемлемым» правом на самозащиту и в особенности доктриной «упреждающей» самообороны, ведущей на скользкую дорожку204.

С 1945 г. однозначным принципом международного права было, что Организация Объединенных Наций обладает, за одним строго оговоренным исключением, монополией на применение силы в международных отношениях. Он был закреплен в статье 2.4 Устава ООН, которая запрещает «угрозу силой или ее применение как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций».

Все члены ООН строго связаны этой статьей, ибо Устав ООН – это обязательный договор, а сама ООН была основана для того, чтобы предотвратить повторения ужасов Второй мировой войны.

Только Совет Безопасности Организации Объединенных Наций, действуя во исполнение главы VII Устава, имеет право «предпринимать такие действия воздушными, морскими или сухопутными силами, какие окажутся необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности» (статья 42). Совет Безопасности, как в случае Войны в Заливе, может делегировать право действовать подобным образом государствам или группам государств. Но он должен сделать это абсолютно прозрачно, оставаясь контролирующей инстанцией.

Единственное исключение из этого принципа содержится в статье 51 Устава ООН: право на самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации. Обычное международное право, значительно более старое, нежели Устав ООН205, говорит, что самооборона дает право только на меры, пропорциональные вооруженному нападению и необходимые для ответа на него. Этот принцип и статус доктрины самообороны как обычного права, независимого от Устава ООН, были подтверждены Международным судом в деле «Никарагуа против США» в 1986 г.206

Кроме того, статья 51 также гласит, что самооборона может осуществляться только «до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности».

Притом что в принципе общеизвестным является факт, что Совет Безопасности, его состав и функции нуждаются в демократической реформе, а Международный суд должен иметь возможность пересматривать решения Совета касательно определения фактов угрозы или нарушения международного мира и безопасности, сам Совет Безопасности также нуждается в защите. Говоря словами профессора Куигли, он рискует стать «беспомощным заложником»207. Куигли отмечает, приводя при этом важные компрометирующие доказательства: