Голос Фрунзе звучал вначале глухо, но по мере чтения крепнул и становился звонче, призывней:
- "Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память. Всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много еще нищеты, неустройства в нашей стране. Хотите почтить имя Владимира Ильича - устраивайте ясли, детские сады, детские дома, школы, библиотеки, амбулатории, больницы, дома для инвалидов и так далее и самое главное - давайте во всем проводить в жизнь его заветы..."
- Давайте проводить в жизнь его заветы! - повторил в возбуждении Фурманов.
- Давайте проводить в жизнь его заветы! - повторил и Котовский.
- Народ, - продолжал Михаил Васильевич, - так и понимает свой долг. Почитайте, какие резолюции выносят на заводах, в воинских частях, в деревне, в научных учреждениях, в организациях писателей, в школах! "Клянемся следовать его примеру!", "Будем свято хранить его заветы!", "Пусть не злорадствуют враги: Ильич мертв, но живы рабочий класс и Коммунистическая партия!" Не беспокойтесь, народ все понимает! Народ не ошибется!
- Вы, конечно, слышали, какой приток начался в ряды партии? взволнованно говорил Фурманов. - Тысячи и тысячи заявлений кадровых, квалифицированных пролетариев, лучших представителей интеллигенции!
- Ленинский призыв! Как это многозначительно, как это ценно! подчеркнул Фрунзе.
Все были в приподнятом настроении. Посыпались рассказы о виденном и слышанном за эти дни, о высказываниях самых разнообразных людей, о различных газетных сообщениях и сообщениях радио.
- В Кантоне объявлен трехдневный траур.
- В Берлине, в Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке - повсюду траурные собрания и манифестации. Весь мир скорбит! Никакие репрессии не могут помешать честным людям выразить чувства солидарности с нами!
- Какое победное шествие ленинских идей!
- Да, но есть и толстокожие...
- А как же? Не без того! Без них никак не обойдется. Шкуры барабанные!
- По-моему, каждый коммунист, - задумчиво произнес Фурманов, - каждый коммунист и своей жизнью, и своей смертью должен призывать к победе, к счастью, к устроению жизни. Как Ленин.
7
Остро переживал смерть Ленина и Иван Сергеевич Крутояров, тем более остро, что он вообще был необычайно впечатлителен. Он воспринимал все по-своему. Воспринимал и помещал где-то в картотеке мозга, в огромном образохранилище, до востребования. Чего только не хранилось здесь бережно, нетленно: и какие-то детские истории, и факты, наблюдения, зарисовки из школьной жизни. Рядом с громадными замыслами, построениями каких-то произведений, может быть, романов, которые никогда не будут написаны, рядом с запасами излюбленных афоризмов или подхваченных на лету крылатых словечек, рядом со всем этим - тонкие, почти неуловимые, но вместе с тем немеркнуще яркие и выпуклые записи каких-то запахов, какой-то тишины, какой-то тропинки, по которой когда-то шел и вдруг увидел у самой дороги ядреный белый гриб... какого-то дождя, и как тогда пахло мокрыми листьями березы...
Крутояров садился за письменный стол поздним вечером. В доме воцарялась тишина, давно уже все спали. Только сытый кот Мурза, с тигровыми рыжими полосами, пышным загривком и белоснежными лапками, - с сознанием не только права, но даже и долга - располагался прямо на рукописях, под самой лампой с зеленым абажуром. И начиналась творческая работа. Оживали на белом листе бумаги и жили своей особенной жизнью герои романа. По непреложным законам сюжета, осторожно, но твердо направляемые путями творческого замысла, они шли к завершению своей судьбы. Неожиданно давний и, казалось бы, начисто забытый дождь вдруг срочно требовался со всеми своими мельчайшими приметами, не дождь вообще, а именно этот, конкретный, бережно хранимый в архивах памяти дождь. И теперь этот дождь промачивал насквозь героя романа и даже содействовал движению событий, раскрытию определенных черт, выявлению образа героя...
Однако уже скоро утро. Надо ложиться спать. Кот Мурза поднимает голову, щурится и смотрит недовольными зелеными глазами: "Что случилось? Что за беспорядок?"
Удивительное дело: Крутояров крепко спал, а мозг, видимо, продолжал свою работу - сопоставлял, анализировал. В момент пробуждения Крутояров, оказывается, отлично все знал и помнил, что-то сочинил, что-то исправил и бесповоротно решил, чем кончится глава, написанная ночью.
Даже какой-нибудь мелкий, казалось бы, незначительный случай - или мимолетный трамвайный разговор, или виденная на улице сценка, или сообщение, вычитанное в газете, - прочно врезались в его память, и долго ходил он под впечатлением этого, обдумывал, додумывал то, что осталось, так сказать, за рамками наблюдения, сочинял на этой почве целую историю и сам же бывал ею потрясен.
Что же сказать о крупных явлениях, о больших травмах?
Случаются в жизни человека события, которые производят полное опустошение, оставляют тяжелый, неизгладимый след. Такие раны долго не зарубцовываются. Иногда в результате подобной катастрофы изменяется весь ход мыслей, вся направленность, человек как бы прозревает, приобретает умудренность, переоценивает многие свои прежние взгляды. Некоторые под тяжестью неизбывного горя сгибаются, теряют душевное равновесие и больше уже никогда не могут оправиться от удара. Другие, наоборот, встречают испытание судьбы с гордо поднятой головой и в ответ дают клятву идти еще тверже, бороться еще настойчивей.
Крутояров обладал устойчивой психикой, но все в себя впитывал, все остро переживал и до осязаемости воплощался в тех, кто не сдается, в тех, кто падает духом, и таким образом жил тысячами жизней и радовался и терзался тысячами сердец.
События, которые охватили все огромное пространство Российской империи с первых же дней, с первых десятилетий двадцатого столетия, не оставили непричастным ни одного человека. Войны, революции, битвы, казни... Неслыханные подвиги и невиданные жестокости. Вершины благородства, самоотверженности и примеры небывалого предательства. Разлуки и находки, взлеты и падения. Бесчисленные случаи раздирающих душу драм и величавого, гордого проявления гуманизма. Расцвет дарований. Пробуждение народного гения. Утро страны. Утро человечества.
