Но Вайдвену удается поймать один луч солнца, запертый в лабиринте осколков. Он отслеживает его начало — и собирает осколок за осколком, пока вьюга не ослепила его до конца.

— Воден, — наконец произносит Вайдвен. — Он был твоим другом?

Дух Хранителя, уже померкший и отдалившийся, вновь вспыхивает сияющим маяком. Он отвечает не словами — скомканными видениями собственной и чужой памяти. Вайдвен видит себя самого на краткое мгновение — и еще успевает удивиться, как ярок и светел тогда был эотасов огонь… еще не отравленный виной и болью.

Нет, вина была. Эотас просто никому не позволял ее видеть. Даже Вайдвену открыл ее лишь однажды, в руинах мертвого города энгвитанцев.

— Так, значит, мы стали причиной гибели брата человека, который вытащил меня из Белой Пустоты. — Вайдвен вздыхает. — Замечательный сегодня день. Уже забыл, когда я слышал столько хороших новостей разом.

Дух Хранителя вспыхивает почти виновато.

— Кроме тебя, никто из живых и мертвых не знает правды. А Эотас не отвечает смертным уже двадцать лет.

— Я не знаю, что тебе ответить, — искренне говорит Вайдвен. — Он хотел поступить правильно. Мы хотели поступить правильно. Разве не об этом была вся эта война? И вообще, всё эотасианство? Не на каждую вину найдется плата, но разве это остановит тебя от того, чтобы попытаться искупить ее хоть частично?

Пламя сияющего маяка становится жестче. Горячей.

— Я спрашиваю тебя не о религии. Что ты сказал Водену?

— Это не религия, — хмыкает Вайдвен, — это кое-что посерьезней. Но если тебя интересует, что мы сказали… мы сказали, что мы пройдем по Дирвуду и сожжем всех, кто преградит нам дорогу, ради всеобщего блага. Это если вкратце. Ты Хранитель — отчего спрашиваешь? Прочти всё, что хочешь, в моей душе.

— В твоей душе только огонь и пепел. Я ничего не могу разглядеть.

— Тогда тебе придется довольствоваться словами о том, что ты называешь религией.

Хранитель, помолчав, тихо усмехается. Огонь, пылающий в его душе, чуть успокаивается.

— Мне кажется, ты многому научился от своего бога, святой Вайдвен. Но я прошу тебя ответить. Двадцать лет мой друг пытался найти ответ на этот вопрос, и я сам уже не в первый раз пытаюсь вызнать его у мертвецов. Боюсь, что ты последний, кому мы можем его задать.

Вайдвен пытается вспомнить, как ярко сияла душа Водена, стоящего пред Божественным Троном. Даже этот свет, бережно хранимый в его памяти, едва пробивается сквозь остывший пепел, кажется, уже покрывшийся призрачной коркой льдов Хель.

— Он просил меня… о Холодном Утре, — зачем-то говорит Вайдвен. — А потом по моему приказу убивал невинных в Долине Милосердия. Я не знаю, что с ним стало потом, но если его тело было найдено на юге, значит, он и правда присоединился к тем отрядам… Я думаю, что он просто не знал, как искупить все то, в чем мы были виновны. А что до того, о чем мы говорили тогда… он спросил, от кого Эотас хочет освобождать Дирвуд. Эотас ответил что-то непонятное про тьму над Эорой, и мы объявили, что сожжем всех непокорных в Дирвуде, а потом пойдем дальше. Воден спросил, уверены ли мы, что это принесет всем благо в итоге. Мы решили, что мы уверены. Он хотел вернуться в Дирвуд, чтобы рассказать об этом своим друзьям и родным, но до Позолоченной Долины путь неблизкий, поэтому Водену пришлось остаться и помочь общему благу, убивая невинных. И прежде чем ты скажешь, что я насмехаюсь над тобой — честное слово, так все и было.

Хранитель молчит несколько долгих секунд.

— Знаешь, святой Вайдвен… больше всего я изумлен, что ты не лжешь ни единым словом, — медленно произносит он. — Лучше бы ты, конечно, наврал мне про религию. Эдер прикончит меня, если я ему вот это перескажу.

— Ты Эдеру лучше другое скажи, — мудро советует Вайдвен. — Раз уж ему все равно придется свидеться с Эотасом рано или поздно, пусть заканчивает вопрошать мертвецов и поговорит наконец с собственным богом начистоту. Сам ведь наверняка понимает, что дело не в Водене.

— А может, и не в Эотасе, — едва слышно добавляет лорд Каэд Нуа. Вайдвен усмехается.

— Теперь уже ты заговорил о религии, Хранитель?

Призрачный образ Хранителя обреченно блекнет.

— Не знаю, сколько Эотас перенял от тебя, но, на мой взгляд, ты перенял от него слишком много.

На Границе не получается считать дни. Другие духи сторонятся Вайдвена — и после слов Хранителя ему становится ясно, почему. Другие духи — живые, в них человеческие радости и человеческое горе. Душа Вайдвена — переломанный каркас, внутри которого клокочет неизбывное пламя Молота Бога.

И пепел. На Границе идет нескончаемый дождь из пепла. Снегопад из пепла. Он еще не обрел прежней силы слепящей вьюги, но с каждым мгновением в Вайдвене остается все меньше света, и с каждым мгновением пепел подступает ближе. Вайдвен пробует укрыться в адровом фонаре, но подобное вместилище душ призвано вести мертвых сквозь тьму, а не исцелять духовные раны. Ни молитвы Зоти, ни умения Хранителя не помогают ему. Когда свет Эотаса иссякнет до конца, душа Вайдвена распадется на осколки и растает во тьме Границы.

— Я спросил у Зоти про Утренний Совет, — однажды говорит ему лорд Каэд Нуа. — В Совете заседают пятеро эрлов: Сайкем, Ивиин, Морай, Келгорром и Маэрен. Все, кроме Келгоррома, ветераны Войны Святого.

Вайдвен пытается проследить путь солнечного луча, уходящего в глубины памяти, но пепельный снегопад обжигает его холодом Белой Пустоты, отталкивает прочь в темноту. Вайдвен блуждает среди витражей, опечатанных золой, не в силах больше различить в них ни лиц, ни имен.

— Спасибо, — отвечает Вайдвен. — Я не знаю этих людей, но все равно — спасибо.

— Сайкем был твоим советником, — недоверчиво произносит Хранитель. — Он прошел с тобой весь Дирвуд.

— Наверное, жалел все время, что выбрал себе такого сюзерена. — Шутка дается с трудом, и лорд Каэд Нуа не отвечает на нее даже теплым сиянием слабой улыбки. Вайдвен разглядывает с любопытством попавшийся под отраженный луч света осколок другой части памяти — еще яркий, детальный, не обесцвеченный пеплом. — В прошлый раз ты рассказывал о Наследии, но так и не закончил… чем закончилось дело с пусторожденными? Если за всем этим стояла Воэдика, наверняка должны были начаться новые Чистки…

Дух Хранителя мерцает тревожными огнями вины и сомнений. Вайдвен уже перестал обращать на них внимание: в такое время куда сложнее отыскать души, не терзающиеся виной и сомнениями.

— После того, как пусторожденные перестали появляться, в Дирвуде стало спокойней, — наконец отвечает Хранитель. — Многие сочли, что боги смилостивились над ними. О причастности Воэдики к Наследию, как и об истинной природе богов, почти никому не известно.

Вайдвен едва удерживает внутри горячо вспыхнувшее пламя.

— Тебе не поверили? Но ты ведь Хранитель, и в Дирвуде немало сайферов помимо Данрид Роу, такие доказательства нелегко…

— Я солгал.

Пепел медленно кружится в темноте. Мерное сияние адровых жил окрашивает его огнистым оттенком остывающих углей.

— Ты все правильно сказал, святой Вайдвен. Мы не хотели новой смуты и новых Чисток. Оболганное имя Эотаса казалось мне приемлемой ценой за сотни человеческих жизней. За истину, что нам открылась, начались бы войны куда более кровопролитные, чем твой священный поход. Могущество Старого Энгвита… какой владыка отказался бы от подобного?

Вайдвен качает головой. Сквозь лихорадочное мерцание маяка души Хранителя он все еще может разглядеть тень.

— Ты боялся хаоса, а не крови. Кровь проливают все так же, иначе эотасианцам не приходилось бы скрываться и придумывать тайные общества, чтобы выживать на родной земле. Ты боялся хаоса так же, как боялась его Воэдика. — Вайдвен усмехается, не в силах скрыть горечь. — Забавно… вы, дирвудцы, чествуете Дюжину как величайших героев, а сами так и не поняли, что такое на самом деле — Дюжина.

Лиловое пламя, мятущееся в душе Хранителя Каэд Нуа, взметается сверкающим столпом.