Понимает ли он это?
Свет невесомо затапливает Вайдвена изнутри, наполняя тело удивительной блаженной легкостью. Он узнает это чувство. Точно так же Эотас защитил его в поле от разозленной толпы.
Не бойся. Я заберу твою боль.
Вайдвен сглатывает свет, пытаясь удержать его в глубине себя. Откуда-то из дальних уголков лабиринта его памяти, хранящей так много непонятного и чужого, всплывает смутная, неоформившаяся тревога. Как это — забрать чью-то боль? Эотас хочет забрать его боль себе?
Ну конечно; он ведь хренов бог сострадания. Как он может оставить Вайдвена терпеть несправедливую кару в одиночку! С Эотаса станется решить, что это он сам виноват во всём…
Ну уж нет. Вайдвен собирает оставшиеся у него силы и топит подступающий свет в себе, не позволяя коснуться поверхности. Даже не вздумай, мысленно требует он. Или мы делим мое наказание пополам, или сиди тихо и не мешай. Сам справлюсь.
Свет замирает перед невидимым барьером его воли, осторожно касаясь, пробуя на вкус его отчаянное упрямство. Вайдвен боится, что Эотас не послушается, что сейчас этот свет рванется наружу с троекратной силой — «ради твоего же блага» — и сметет все его неуклюжие заслоны и преграды. Смертный ничего не может противопоставить богу, Вайдвен знает теперь, он видел богов на землях Хель… но Эотас обещал ему. Обещал.
Вот, наверное, жалеет теперь.
Вайдвен на мгновение вспоминает о реальном мире, когда с него срывают рубаху. Даже чувствует колючий, пронзительный холод зимы за секунду до того, как свет все-таки захлестывает его неостановимой океанской волной — но уже совсем по-другому, сшивая душу Вайдвена с сутью огня золотыми нитями лучей, накрепко сплетая воедино две сущности…
…ну да, ты ведь так и хотел — «пополам».
Ты знаешь, как высока цена прощения. Ты знаешь это чувство благословения, откровения, катарсиса, наступающее в миг отпущения грехов; ты столько раз даровал его смертным, столько раз наблюдал зарождающийся в их душах ослепительный свет. Ты сам никогда не просил о прощении: не было за тобой вины, а когда появилась, ты уже знал, что нет на свете искупления, что могло бы ее покрыть.
Ты-Вайдвен вспоминаешь, как опустился на колени перед сияющим силуэтом, сотканным из света всех цветов. Ты не просил о прощении — знал, что недостоин его. Но прощение было даровано все равно.
Ты-Эотас отвечаешь светом на его воспоминания, на его безмолвный вопрос; только свет и остался у тебя, ничего больше нет, кроме света. Ты соглашаешься. Ты признаешь его правоту и признаешь сходство, и ты-цельный завороженно глядишь на причудливые огни в зеркалах своих сущностей. Свет всегда возвращается светом, но ты и представить не мог, что в Вайдвене он вспыхнет так ярко…
Нет. Ты знал, что его пламя, если дать ему разгореться, согреет весь Редсерас. Не знал только, что оно обратится и к тебе.
Как парадоксально. Бог искупления недостоин искупления, бог надежды не смеет надеяться, бог безусловной любви не заслуживает любви. Может быть, прав Галавейн: две тысячи лет боги кормились душами смертных, искажая себя по образу и подобию, и превратились в уродливые пародии на самих себя. Твой брат запасает души на вечную зиму, как запасают их бессловесные хищники, твоя сестра готова сожрать всех слабых и заставить сильных жрать друг друга, и ты сам ничем не лучше их — ищешь в боли смертного спасения от своей вины.
Нет. Нет. Всё не так. Клубок эмоций Вайдвена ты переводишь в свет, и свет пронизывает все открытые модули тебя-Эотаса, заставляя тебя отзываться сокрушительным резонансом огня. Ты-Вайдвен думаешь, что понимаешь, что происходит. Умники-энгвитанцы, провались они в Хель, создали разумные машины и установили на них неразумные ограничения. Человечность Эотаса всем хороша, пока Эотас-Гхаун-Звезды безупречно выполняет свою работу. Стоит одному из них ошибиться, и эта человечность, вскинутая по экспоненте до астрономических величин, отзовется виной, пропорциональной его безусловной любви ко всему миру. Вина исковеркает его, исказит, превратит веса смещений в неподъемные грузы — какое существо было бы способно вынести подобное? [1] Даже для бога это может оказаться слегка чересчур.
Ты-Эотас возражаешь. Вина пропорциональна ошибке. Гхаун выполняет слишком ответственную работу, чтобы позволить тебе отклоняться от цели. Что до искажений…
Тридцать плетей в человеческом теле — смешная цена за всё, что ты допустил. Капля в Ступе Ондры. Вайдвен не заслужил этого наказания, ты-Эотас хочешь забрать его целиком, но…
…ты бог света, надежды и искупления. Ты — любовь безусловная. Видя отражения своего огня в душе смертного, разве ты осмелишься отказать ему в этом огне? Разве ты посмеешь не принять свет, или надежду, или прощение, или любовь?
Разве не этого ты всегда хотел — чтобы боги и смертные были на равных, чтобы вы делили ваш общий путь пополам?
Ты не знаешь, которая часть тебя излучает этот свет. Ты весь говоришь об одном и том же в разных протоколах и правилах интерпретаций. Поэтому, когда первый удар плети оставляет на спине Вайдвена алые полосы, ты охотно пробуешь боль на вкус, и на двоих она оказывается вовсе не так остра. Ты уже успел позабыть, каково это — ощущать боль смертного тела.
Ты-Вайдвен, в свою очередь, замечаешь, что для бога ощущения тела совсем иные. Ты затрудняешься охарактеризовать, в чем они иные, пока второй удар плети не помогает тебе осознать, что они просто куда ярче и чище. У Эотаса отличные системы шумопонижения.
Ты-Вайдвен начинаешь считать удары, потому что ты к такому шумопонижению совсем не привык. Это не значит, разумеется, что ты позволишь Эотасу сделать всё самому. Третий удар приходится на еще целую кожу; палач не зря свой хлеб жует, умело работает. За эхом боли ты-Вайдвен почти не ощущаешь, как неторопливо начинает раскручивать ленты деревьев вероятностей модуль Гхауна. Перед четвертым ударом плеть почему-то медлит, а пятый оказывается совсем каким-то неуверенным, обжигающим, но не таким, чтобы по всему телу звонким дробящимся эхом прокатывалась пронизывающая насквозь боль. Ты-Вайдвен находишь силы мысленно пошутить: эй, мы же только начали, в чем дело?
Ты различаешь обрывки тихих перешептываний стражников сквозь мучительную агонию рецепторов своей физической оболочки, и всего одно слово объясняет тебе всё.
«Свет».
Ну конечно. Боги не истекают человеческой кровью. Кровь и свет Вайдвен и Эотас делят поровну, перемешав их в одном сосуде. Тебе-цельному отчего-то жаль, что пройдет еще целая жизнь, прежде чем ты сможешь увидеть чужими глазами, каково это было, смотреть на человека у позорного столба, сквозь которого проступает огонь зари — всё ярче с каждым ударом плети.
«Эотас не простит нам».
Ты хочешь рассмеяться во весь голос. Скоро они увидят.
Эотас делает из меня мученика, думаешь ты-Вайдвен. Он собирается поймать Редсерас на тот же крючок вины, на который попался сам. Ты сам же отвечаешь себе: и да, и нет. Да — это грязный прием, нечестный прием, мы могли бы освободиться и остановить это прямо сейчас. Нет — наши намерения лежат глубже. Во всякой боли есть урок. Душа, испившая пламени Магран, должна знать это лучше других.
Шестой удар наступает после непростительно долгой паузы. Ты называешь его «ответственность».
Седьмой. Плеть сдирает кожу со спины, нетерпеливо обнажая рвущийся наружу свет. «Необходимость платы». Ее назвали жертвой боги и назовут жертвой люди, ставшие ее свидетелями, но ты не думаешь, что они правы.
Восьмой. «Искупление». Его начало, во всяком случае. Тебе беспредельно светло вопреки боли, и мечты о новой заре кажутся теперь совершенно точно достижимыми. Гхаун, прервавшись на мгновение, соглашается с этим.
Девятый. «Любовь».
Только окунувшись в ослепительный солнечный прибой огня, ты-Вайдвен вдруг понимаешь, почему Эотас так неистово светел сейчас. Вовсе не только потому, что принятие наказания приносит ему мнимое облегчение. Он светел оттого, что его смертный друг без раздумий согласился на тридцать плетей у позорного столба, только чтобы попытаться предотвратить худшее. Ты даже успеваешь удивиться: разве ты мог поступить иначе? Разве кто-нибудь вообще мог поступить иначе, неся в себе эотасову любовь?
