Порученец сделал паузу. Чуть посидел, склонив голову. Продолжил тихо:

– Да-а-а… Я необычен для вас… Да-а-а. Но… я… не совсем человек! Бываю насмешлив, высокомерен, неожиданен, циничен, ядовит, провакационен! Многолик! Служба! А иногда, ах – лицо его стало грустным – просыпается то давнее во мне, «человеческое, слишком человеческое». Ценное! Ах, я уже слезлив… Да-а-а… Я – художник-оборотень с тонкой душевной организацией. Что вам-то, художникам объяснять… Мы – выдумщики, наш излюбленный приёмчик – парадоксы, «кувырки-перевёртыши» и в голове и в жизни. Да-с… Бываем пошлячками-с… – голос его стал вкрадчивым, скребущим по маскам лиц, сверлящим и проникающим, как ножевое ранение. – О себе-то я позже-с, позже-с! Не назвал бы я нашу прогулочку внутри себя слишком уж опасной или, э-э-э…, психотравматической, хотя от вас-с зависит-с. Вы же Алла, и вы, Владислав, любите сюр-с и абсурд-с. Да-с? Желаете, любезные мои-с, заглянуть в «чистилище», м-да,… краешком-с глаза? А? Хе-хе…маски наши, да намордники снимем-с. А может даже кожу с налипшей грязью… Да-а-а… Некроз! Вижу насквозь вас… вижу, кто и как напроказничал… Психорадар! Ну-ну, не кукситесь. Хорошее-то в людях тоже вижу. И ценю! Помню… человеческое и стараюсь быть… э… координатором, даже покровителем своим, хе, подзащитным – Воловьев осклабился в заунывной и капризной улыбке снял на секунду очёчки, протёр их и продолжил свой пространный монолог. – Должность-то у меня маленькая. Мала-с! Не выслужился… Куды уж! Я всюду – настройщик! Играть – другим-с!

Кирилл Алексеевич ближе подошёл к «рулетке» и внимательно вглядывался в «свой» сектор. «Ницше называют троллем… А Сталин – кто? И этот тоже, наверное…» – подумал он.

– Что вы! Что вы! Куда ужо! Мал-с, мал-с для Тролля-с! Но знакомство с ними вожу… Порученьица их выполняю… И вам, господа, доведётся… познакомиться, прочувствовать… «оковы нашего гостеприимства». И перспективы! Хочется, небось, подтянуться… ну до Гёте, Гоголя, Баха, Дали. Заглянуть за горизонты пространства и времени. И воображения! Хе-хе! Шанс-с! Три вещи как известно, не возвращается: время, слово, возможность. А мы можем вернуть. Можем-с! А вам, ха-ха, дадим порученьице тоже – вернуться в ваши грехи-с! Так нады! Полезно-с! – его косоглазие и это жутковатое «соло» словно искусственного (или чужого) глаза пугали. Пугали-с!

«Страхи… страхи. И женщины… Они ведь тоже, как и мы, мужики, всегда (ха, лет до семидесяти!) сексуализируют свои представления, мотивы и поведение… А попробуй «вытащи» из неё! Не скажет правду! Только то, что ей выгодно, что её выгодно маскирует!» – размышлял Владислав Фёдорович.

– Так… так…, мой режиссер… Женщины очень скрытны. Они бояться разочарования, невыразимости. Они не желают «вляпаться» в стыд, в смятение души, они сокрушённость своего сердца воспринимают как насмешку Судьбы, чуть ли не как глумление… Да-с. Это – забирает. А они должны родить, сберечь… чтобы не выковырнул из жизни чужой человек, чужой страх!… М-да… Есть печальное… Как без него! Никак-с! Ницше перед смертью лаял в железной клетке. Ха! Вот вам и тролль. Подтянулся, да не вытянул, заглянул за горизонт и… Нелегки бывают наши поручения… И не мы виноваты… Дерзки бывают люди в соревновании с Лукавым! А тот, Другой Создатель, всё наблюдает, взвешивает всё людишек, взвесит… да и бросит перед стеной невыразимого… лёгок-с, видите-ли-с! – пауза – Но ближе к делу! Мы предлагаем вам ЭВАКУАЦИЮ… из себя, из обыденной яви… К нам! Ненадолго, для обоюдной пользы-с! Нам – новый экспериментик-с, вам – новый горизонтик-с. Ха!

Этот новый «харон» – перевозчик-эвакуаторшик достал из видавшего виды саквояжа волчок. Он был выполнен в виде фигурки смеющегося тролля с длинным носом-стрелкой. Опробовал. Оказалось, что при вращении волчок-тролль гогочет и строит рожицы.

– Пра-а-шу… кружочком-с – Витольд сел первым. Координатор-настройщик-крупье. Следом присели остальные. – По старшинству-с! Вы, почтеннейший и драматургичный. Вам первому вскрывать драматургию «рулеточки».

Ростислав Всеволодович подумал «Надо быть смелым…», крутанул волчок и внимательно посмотрел на стрелку: «Трусость». «Да! Ты угадал, носатый! И ты, кривой подселенец-координатор прав! Вот оно – то, внешнее… И правильно: как драматург без драмы в сердце…»

– Чудненько! Я хочу лишь предупредить гостей наших дорогих, что не стоит быть «одномерными» и наши пороки-с могут принимать самые разные формочки-с: трусость – не воина-защитника, а, например, измена самому себе, своей свободе и назначению. Может она быть-с предательством, подлостью, малодушием. Клеветой, ха! Двуличие, лжесвидетельство! Давайте уменьшать грехи до пороков, слабостей человеческих. Молодец, драматургичный вы наш смельчак! Далее: «зависть» и «алчность» монтируются со «злобой», «воровством», «жадностью», а «гнев» и «уныние» с «обидой» и «раненым сердцем». А уж «гордыня»-то! Хо-хо! И не из хвастовства, эгоизма и зазнайства вовсе, а из призвания своего высокого. И не путаем с тщеславием, честолюбием. Она, гордынюшка – внутрь! Как змея подколодная. Она – высокомерие. Но высокая мера и внутрь себя может быть направлена. Э-хе-хе… Букетик-с! А любострастие? То вовсе «за-блуд-илось» между блудом и любовью. Ха! Следующий! Вы – депутат!

– А чё я-то! У меня вообще депутатская неприкосновенность! И я не сам… Я вместо брата… Да заплачу я за вашу путёвку!

– О неприкасаемости своей хре… ты своим дружкам ментам, «оборотням в погонах» лепи. За борт его! Мешок с баблом на шею и к едр…, на самое дно! – направил большой палец вниз Владислав.

– Зачем вы так? – огорчилась Алёна.

«Избранник народный» нажал волчок. Чуть не плача, высморкавшись, наблюдал. Стрелка «избрала» сначала «зависть», затем, дрогнула, и перепрыгнула (!) в «алчность».

– Браво! Как у вас там: «Легче верблюду влезть в игольное ушко, чем сребролюбцу попасть в Царствие Небесное». Точно-с! Теперь вы, господин учёный.

– Ух ты! Вы тоже «богач»! Заставили «Тролля нос воротить» в «алчность» и в «гордыню». Да-а-а. Я понимаю-с, знаю-с, вижу-с связь… почему-то с уважением сказал координатор. – Прошу вас Аллочка. – пауза – Да-с. «Гордыня». Очевидно-с! Поздравляю. Вы, дорогая Алёна Игоревна, прошу.

Стрелочка опять поиграла в «классики», ткнув и в «уныние» и в «гнев».

– Да-с, милая. Где обида – там и гнев, и уныние… – резюмировал настройщик рулеток. – Деборочка, солнце моё – вы!

– О! Прелестно! Завидую! «Любострастие»! Ох, и балова́л я лет двести назад, в мои младые человеческие годы! Помню: в Хорватии… Ой, что я… Вопрос всем: стоит ли «крутить» режиссеру? На лицо его гляньте… Да, крутите-крутите, «крутой» наш. Не обижайтесь, «Э-ф-рос, Эрос». Опаньки! Ха! «Любострастие»! Ещё раз позавидую! С Деби, деткой, вам Судьба… Да-с!

Деби-деточка о чём-то размышляла. Вслух:

– Знаете… я думаю вот: если напротив этих секторов… Впрочем…

Бывшая «кают-компания» обратилась в «неуют-компанию»: духота, сумрак и инфернальность. Хорошие люди сидели с опущенными глазами и потупив очи. Не вставали. Их «вжало» в кресла. Молчание нарушил Воловьев:

– Последнее… Нет-нет! Не «четыре последние вещи». Вам начнут сниться ваши сны! Сны-видения, сновидения. Непростые, специальные, но выбранные вашими Ид, Эго и Суперэго. Семь дней подряд. И просоночные состояния – непростые. Но это – ваш Урок! Без этого анализа не состоится Визит к нам! Тот, что должен случиться в вашей Судьбе! Не киснуть, избранники! Всё. Мы поработали. А сейчас танцы!

Он ушёл.

Лица гостей начали светлеть.

Первым поднялся драматург: он был задумчиво-деятелен. Сказал:

– Нам предложена Игра! Пусть! И пусть она связанна с… некоей демонизацией… инъекцией демонизма… не знаю, внутреннего… магнетизма, чего-то магического, мистического… И нами… поиграют… Обещают неопасно. Хм… Укрепиться наш Дух? Сломится? Ясно, что будет Драма. Но выпуклым образ может сделать только ирга света и тени. Добра и Зла. Я – за! За «врата запретные».