На улице в пролетке помимо кучера ждал еще один цыган. Он хитро улыбнулся сыщику и протянул черную повязку.

— Глаза завяжите, Вашбродь.

— Это что шутка? — Яков Платонович обернулся на Захара. Тот лишь пожал плечами:

— Либо так, либо никак.

— Ты ж сказал, Косанский сам хочет меня видеть.

— Ну, мы можем и силу применить…

Штольман поудобнее перехватил трость, стараясь удерживать в поле зрения обоих молодчиков. Быстро распознав его настрой, Захар примирительно поднял руки.

— Пожалуйста, господин следователь, наденьте повязку и поедем уже.

— Вот уж, действительно, цирк, — сдался Яков Платонович и, сев в пролетку, позволил завязать ему глаза. Ситуация все больше повторяла дело Гроховского. Он отдавался на волю малоприятных и подозрительных личностей, окунался в чужую неизведанную среду, без какой-либо поддержки и помощи за спиной. Наполняясь тревогой, в ожидании потенциальных опасностей и возможного позора, в случае если цыгане его проведут, он тем не менее с готовностью шел на риск. Цель оправдывала всё.

Они тряслись в пролетке уже больше получаса, и у Штольмана даже закралась мысль, что его в итоге подвезут к гостинице и снова посмеются над тем, как пытались его запугать, катая кругами. Он бы уже, наверное, не удивился. Однако вскоре голоса людей и звуки улицы умолкли. На смену им пришли задорное щебетание птиц и благоухающие запахи лиственного леса. Еще четверть часа спустя повозка остановилась. Следователю позволили снять повязку, и его взгляд тут же наткнулся на деревянный забор, с выведенной на нем белой краской цифрой «10». Захар отворил калитку, пропуская гостя вперед.

Штольман шагнул и осмотрелся. Во дворе было еще трое рослых цыган. Один возился с чем-то у сарая, двое других курили, сидя на скамейке в тени раскидистой яблони. Захар повел сыщика в дом. Внутри Яков Платонович живо огляделся, подмечая любые мелочи, вроде расположения комнат, окон и дверей, подсчитывая общее количество представителей этой шайки, при этом головой старался не вертеть, шагал размеренно, вид сохранял спокойный, уверенный, а сдвинутые брови казались признаком раздражения, нежели внутреннего беспокойства. Анны Викторовны нигде не было видно.

— Добро пожаловать, господин полицейский. Аль следователь? — приветствовал его невысокий, но коренастый мужчина с густыми, едва тронутыми сединой, черными усами и живыми, будто с шальным блеском, карими глазами. Его чрезмерная самоуверенность, барственный тон и золотые перстни почти на каждом пальце выдавали в нем барона.

— Штольман Яков Платонович, начальник сыскного отделения Затонского управления полиции, — представился гость.

— О, какая важная персона к нам пожаловала, — усмехнулся Косанский и покосился на своих людей, проверяя поддержали ли они его шутку. — Захар сказал, у вас есть предложение ко мне?

— Да. Суть проста: вы отдаете мне девушку, а я через сутки возвращаю вам ваши украденные побрякушки. Либо, если они успели их сбыть, назову вам имена грабителей.

— Вот это бравада, — расхохотался барон, усаживаясь на стул, гостю присесть он не предложил. — Нравится мне твоя дерзость, фараон. У тебя в роду случаем цыган не было?

— Если и были, мне об этом не известно.

— Хлипкое у тебя предложение, но смелое, в этом тебе не откажешь.

— Господин Косанский, не забывайте, с кем вы говорите. Для меня понятия чести и долга не пустой звук. На мое слово можно положиться.

— Можно – не можно, какая разница, если через сутки ты все равно назовешь мне имя Зарки. Так пусть уж тут сидит.

Сердце Штольмана радостно встрепенулось – так она здесь, в доме.

— Я вам с полной уверенностью могу заявить, что Зара никоим образом не причастна к ограблению. Мне известны имена обоих подозреваемых, и в данный момент мои помощники проводят действия по задержанию мошенников.

Косанский хмыкнул, выражая тем самым сомнение. Медленно, чтобы никого не спровоцировать, Яков Платонович залез рукой в карман и вытащил на свет золотые часы.

— Ваши, полагаю.

Барон лишь взглянул на Захара, и тот живо перехватил находку и поднес владельцу. Косанский внимательно осмотрел их, с радостью и трепетом ребенка. Открыл крышку, провел пальцами по гравировке.

— Они еще моему деду принадлежали. У нас с ним инициалы одинаковые.

Штольман продолжил, переходя в наступление для убедительности.

— А посему дальнейшее удержание Зары против воли может быть расценено мною как похищение, что тут же переведет вас из разряда потерпевших в разряд преступников.

— Ха, — громко усмехнувшись, Артур Степанович хлопнул в ладоши и покачал головой. – Креме-ень, — протянул он, с проскальзывающим в голосе уважением. — Тертый калач у нас тут околачивается. Но знаешь, Яш, безрассудство – прямой путь к погибели.

«Чем не Гроховский со своими картами?» — подумал Штольман. Всё по-прежнему: держи лицо, блефуй в глаза страху и играй, пока жив.

— Верно. Не могу не согласиться. Нельзя недооценивать противника, — бесстрашно улыбнулся следователь, видя, что двусмысленность фразы не укрылась от Косанского.

Барон смотрел на него молча, что-то обдумывая, взвешивая, что-то решая для себя. И Штольман знал, что от этих решений могут зависеть как его жизнь, так и жизнь Анны.

— Нравишься ты мне, — глаза барона посерьезнели, хотя под смоляными усами еще хранилась тень улыбки. — Но не доверяю я тебе. Как и ты нам. Захар сказал, ты шавку к нему приставлял.

Штольман чувствовал, что вот он – переломный момент. Тот самый миг, в который решится дальнейшая судьба всего дела. Он не знал карт противника, но он умел просчитывать, знал, когда можно рисковать и идти ва-банк. Сейчас разыгрывалась решающая партия, и, если он выиграет, он уедет отсюда с Анной Викторовной.

— О моем вероятно излишнем к вам доверии говорит уже сам факт того, что я пришел в кабак на встречу и согласился на весь этот фарс с завязыванием глаз, вместо того чтобы нагрянуть сюда с отрядом городовых и запереть вас всех в арестантской по обвинению в похищении.

Косанский удивленно вздернул бровь.

— Рыбацкая слобода, улица Центральная дом десять, — произнес Штольман, собирая воедино все подброшенные ему подсказки и стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Судя по подозрительному взгляду, брошенному бароном на Захара и его стиснутым челюстям, сыщик попал в точку. — Раз вопрос с доверием решен, предлагаю вернуться к изначальному предложению: я забираю Зару и через сутки возвращаюсь с результатами.

Косанский поднялся со стула, пристально посмотрел на следователя и вдруг усмехнулся.

— Так это все из-за нее? А я не верил, когда Захар говорил, что начальник полицейский до безумия влюбился в нашу кралю. — Он еще раз хохотнул куда-то в усы и покачал головой. — Послушай моего совета, уж я-то ее знаю. Не пленись ее красотой. Девка она хитрая, расчетливая, вокруг пальца обведет и без штанов оставит.

— Буду иметь в виду.

Барон подошел к Штольману и протянул руку.

— Что ж, договорились. По рукам.

— Простите, но часы я вынужден пока забрать.

— Чего? – Косанский от недоумения вскинул брови.

— Это все еще улика, необходимая для предъявления обвинений злоумышленникам. Завтра я их вам верну.

Глаза цыгана вдруг недобро блеснули, и, понизив голос, он добавил:

— Но, если через сутки не явишься, я сам приду. Подложу Зару вон под Тимура, а тебя смотреть заставлю. Усек?