- На паутинку никого не приплетут.
Альбертина смотрела на него в упор и пыталась говорить твёрдо. Но в глазах выступили слёзы. Плачущих девчонок ещё не хватало!
- Ну, так... да, не приплетут. С чего ты решила, что они вообще сюда заберутся?
- Ко мне в дом забрались, - Альбертина умолкла, потупилась и тискала палец.
Миле отвернулся. Что ещё тут сказать?
Из всех нехитрых вещей в чемодане лежали коробочка с зубным порошком, щётка, полотенце и стопка одежды. Но было ещё кое-что. Миле немного подумал и вынул из-под полотенца дневник с авторучкой. Глупо, наверное, но из приюта он забрал свои записи, пусть они вообще никому не нужны, кроме него.
Миле поставил чемодан рядом с кроватью и сел на покрывало. Альбертина буравила его жидкой зеленью глаз и чего-то ждала. Нужно что-то сказать - именно ему, Миле, гостю в этой коморке, а не ей, кто пришла сюда первая.
- И когда к тебе домой забрались эти семиножки?
- Три дня назад.
- Ты три дня жила у подпольщиков на квартире?
Альбертина кивнула. За окном прозвенел трамвай.
- Я есть хочу... - попросила Альби.
- Готовить умеешь?
Она помотала головой.
- А что умеешь?
- Рисовать.
- И всё?
Альби кивнула.
- Ладно, тогда поднимайся, я тебя готовить научу.
Он подвёл её к столешнице в кухонном углу, взял глубокую миску, положил в неё картошки и залил водой.
- Вот, вымой.
- Не хочу, она грязная, - спрятала Альби руки.
- Грязную будешь есть?
Альбертина побледнела.
- Тогда вымой.
- Почему под краном не помыть?
- Труба землёй забьётся. В туалет выльем.
- Давай ты... сам.
- А ты чего, не будешь есть?
У Альби задрожали губы.
- Не буду! - обижено крикнула она. Чего Миле не хотел, на то и нарвался.
- Ну, вот ещё... ладно, сам сделаю. А ты садись, жди, - взялся он за миску с картошкой.
Но Альби не уходила. Он сам привёл её на кухню. Она топталась на месте, всхлипывала и тёрла глаза.
"Влип так влип..."
- А ты семиножек близко видела? - спросил Миле, как бы между делом.
- Нет, - изменилась в лице Альби.
- А я видел одну.
- Где?
- В приюте. Ну, не совсем в приюте, а на улице, через окно. В подворотне сидела.
Миле искоса глянул на Альби. Плакать она перестала, но побледнела так сильно, что в подробности он решил не вдаваться. Миле взял консервную банку и нож, ловко открыл селёдку в масле и отогнул крышку.
- Вот, разложи по тарелкам, - протянул он Альбертине вилку. Рановато, но лучше, чем терпеть плаксу под боком. Пока Альби неумело и с большой осторожностью вылавливала куски сочащейся маслом сельди и раскладывала по тарелкам, Миле помыл картошку и начал чистить.
- Мне это есть?.. - понюхала Альби рыбу.
- Попробуешь потом. Вкусно. А сейчас набери в чайник воды.
Спустя минут тридцать Миле достал из кипящей кастрюльки картошку. Вспомнилась жизнь в семье. Всё тогда делала мама, а он ничего не умел. Конечно, ему было девять, но всё равно злиться на Альби не стоило.
Рыба Альбертине совсем не понравилась, да и картошка не очень. Она тыкала вилкой в селёдку, пока Миле с голодухи смёл всё за пару минут, даже косточек не почуял.
- Слушай, а ты откуда? - долизывал он маслянистые крошки.
- Из управленческого.
- Ого!
- А ты из приюта, получается, да?
- Угу.
- Дай марку посмотреть? - отложила Альби вилку.
Миле закатал рукав и протянул руку. На запястье синела татуировка - шестерёнка и номер. Так Миле заклеймили, когда отняли у родителей.
- Три, девять, девять, ноль, четыре... значит на фермы.
- С чего ты взяла? - вытаращился Миле.
- Если есть четыре и девять, то это точно фермы, - покивала Альби сама себе. Она так легко рассуждала о том, о чём все ребята в приюте ломали головы: куда их отправят? Узнать, где заставят работать и в каком возрасте - невозможно. Те, кого забирали из групп, никогда больше не возвращались. Ходил слух, что тебя могут отправить на завод, либо в лесные лагеря, либо на сельские фермы. А может ещё куда подальше.