Все это да послужит уроком нашим современным пуристам, которые даже в самом умеренном тяготении к иностранным словам видят чуть ли не измену России и в сердечной простоте полагают, что русский советский патриотизм несовместим с усыновлением иностранных речений.

Кроме того, мы должны постоянно учитывать, к какому читателю обращена та или иная литературная речь, каков его умственный уровень, какова степень его развития, образования, начитанности. Этим — в значительной степени — решается вопрос о допустимости чужеязычных речений в ту или иную эпоху.

Петрашевский, Белинский и Герцен (в 40-х годах) обращались исключительно к интеллигенции: к разночинной молодежи, к передовым дворянам, студентам, офицерам, чиновникам. Мечтая о тех временах, когда мужик

Некрасов хорошо понимал, что это “желанное времечко” наступит еще очень не скоро. Да и Белинский в самых своих дерзновенных мечтах, конечно, не смел и надеяться, что ему выпадет счастье обращаться непосредственно к народу.

Если бы он дожил до этого счастья, он непременно изгнал бы из своего словаря многие иноязычные термины и заговорил бы на том ясном, простом, понятном для всех языке, которым владел с таким непревзойденным искусством величайший народный трибун — В.И. Ленин.

Конечно, В.И. Ленин не был бы вождем миллионов, если бы не обладал гениальной способностью обращаться к массам с наипростейшею речью. Но и Ленин в тех теоретических, научно-философских трудах, которые были обращены не к широкой читательской массе, а к образованным, просвещенным читателям, пользовался специальными научными и философскими терминами, доступными в ту пору лишь узкому кругу людей.

Такова, например, его книга “Материализм и эмпириокритицизм”, направленная против реакционной теории русских махистов.

Правда, иные из терминов, которые встречаются в ней, были чужды его словарю, и ему пришлось иметь с ними дело лишь потому, что они были взяты на вооружение неприятельским лагерем: таковы эмпириомонизм, панпсихизм, панматериализм, трансцениус и т.д. Но и там, где В.И. Ленин говорит от себя, он не избегает таких выражений, как субъективный идеализм, гносеологическая схоластика, имманентная школа и т.д. [В.И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 61, 94, 108, 151.]. Эта лексика была вполне доступна тому квалифицированному кругу читателей, к которому обращался Ленин со своим философским трудом.

Здесь, повторяю, все дело именно в том, к кому, к какой аудитории адресуется автор.

В знаменитом памфлете “Шаг вперед, два шага назад” Ленин уже на первых страницах пользуется такими словами, как дискредитировать, суверенный, анонс, превалировать, квалифицировать, эвфемистически, гипертрофия централизма и т.д. [В.И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 191, 192, 193, 230, 231.].

Так как статья была предназначена главным образом для читателя с высоким образовательным цензом, Ленин обильно вводил в ее текст без всякого перевода на русский язык даже такие слова, как quasi, a priori, credo, versumpft, pruderie, Zwischenruf, ipso facto [Там же, Соч., т. 7, стр. 195, 196, 203, 209, 241.].

Если же аудиторией Ленина была миллионная — в то время темная, отсталая, неграмотная (или полуграмотная) — деревенская Русь, словарный состав ленинского языка был совершенно иным, хотя самый язык оставался все тем же — ленинским “набатным” языком. Из него, естественно, изгонялись все малопонятные слова, он становился высочайшим образцом простоты и прозрачности, идеально доступным для всех — даже обойденных культурой — умов. Отсюда беспрестанные требования Владимира Ильича к “пропагандистам и агитаторам”:

говорить “без книжных слов, просто, по-человечески” [Там же. Соч., т. 27, стр. 434. ],

говорить с крестьянами “не по-книжному, а на понятном мужику языке” [Там же, т. 29, стр. 190.],

“Для масс надо писать, — твердил он, — без таких новых терминов, кои требуют особого объяснения” [Там же, т. 32, стр. 60. ] и т.д. и т.д.

“Употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу)” [Там же, т. 30, стр. 274.].

Именно ради наибольшего влияния на массу Ленин неустанно, настойчиво требовал, чтобы во всех обращениях к крестьянам, красноармейцам, “городской, фабричной “улице” [Там же, т. 31, стр. 88.] звучал безыскусственный, свободный от всяких напыщенных вычур, правильный русский язык.

В первой Государственной думе один депутат-крестьянин употребил иностранное слово “прерогативы”, ошибочно полагая, что оно означает “рогатки”. Ленин отнесся к этой ошибке без всякого гнева. “Ошибка была тем простительнее, — заметил он, — что разные “прерогативы”... являются на самом деле рогатками для русской жизни”. Но с величайшим негодованием высмеял Владимир Ильич думского октябриста Люца, который, желая щегольнуть иностранным словцом, безграмотно употребил глагол будировать.Будировать (от французского будэ) означает дуться, сердиться. А Люц (как и многие неучи) вообразил, будто это значит возбуждать, тормошить, будить, и брякнул перед всеми депутатами, будто большевики стремятся будировать (!) чувства рабочих [Сам Ленин охотно употреблял это слово, например: “Левые кадеты недовольны поражением в Гельсингфорсе и будируют...” (Соч., т. 11, стр. 251.)].

Это было в 1913 году. Ленин тогда же восстал против этой вопиющей безграмотности. И снова вспомнил о ней уже в советское время — в статье “Об очистке русского языка”.

“Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но, во-первых, не доучился, а, во-вторых, коверкал русский язык” [В.И. Ленин, Соч., т. 30. стр. 274.]. Найдя в одной из статей выражение сенсуалистический феноменализм, Ленин написал на полях: “Эк его!” [В.И. Ленин, Философские тетради. М., 1947, стр. 403.].

И когда на следующей странице Ленину встретился “метафеноменалистический”, он на полях написал: “Уф!” [Там же, стр. 404.]. В обстоятельной статье Б.В. Яковлева “Классики марксизма-ленинизма о языке и стиле” приводятся многочисленные примеры того, с какой великолепной находчивостью В.И. Ленин заменял в своих и чужих рукописях иноязычные слова и выражения русскими.

Например, бреттерство заменил он наездничеством, прожектерство — праздномыслием, кокетничание — заигрыванием, характерный инцидент — поучительным происшествием.

Вместо: толпа сымпровизировала — толпа составила без всякой подготовки.

Вместо: не делает себе иллюзий — не боится смотреть в глаза правде.

Вместо: квази парламентская-игрушечно парламентская.

Иногда он переводил одно иностранное слово тремя-четырьмя русскими: написав слово ликвидировать, он поставил в скобках: “т. е. распустить, разрушить, отменить, прекратить” [“Язык газеты”. М.-Л., 1941, стр. 97-111.].

“К чему говорить “дефекты”, — возмущался он, — когда можно сказать недочеты, или недостатки, или пробелы” [В.И. Ленин, Соч., т. 30, стр. 274.].

Французская пословица: “Les bеаuх esprits se rencontrent” передавалась буквалистами так: “Умники часто встречаются мыслями”. Ленин, воспроизведя эту пословицу в подлиннике, тут же придал ей русский национальный характер:

— “Свой своему поневоле брат”.

И вторично, в другом сочинении:

— “Рыбак рыбака видит издалека” [Впервые указано Б. М. Эйхенбаумом в статье “Ораторский стиль Ленина”. Перепечатано в его книге “Литература”. Л., 1927, стр. 252. Первая цитата — Соч., т. 6, стр. 393, вторая — т. 10, стр. 246.].

Другую французскую пословицу: “A la guerre comme a la guerre” — нередко передавали бессмысленной для русского уха фразой: “На войне как на войне”. И нужно было до такой степени проникнуться духом своего языка, как проникся Владимир Ильич, чтобы, сохранив крылатость французского текста, дать следующий перевод этой фразы: