© Погонин И., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

«В Москве на днях имело место изумительно дерзкое ограбление.

В начале второго часа ночи компания, состоящая из двух дам, 12-летнего мальчика и мещанина Гуськова, возвращалась из ресторана Крынкина, на Воробьевых горах, в Москву.

Решено было ехать на лихачах через Потылиху.

На пути между кирпичным заводом Фомичева и Потылихой, на Воробьевых горах, шайка грабителей в 5 человек внезапно остановила извозчиков и, пригрозив револьверами, потребовала выдачи ценностей. При этом вооруженные заявили, что они будут стрелять при малейшей попытке сопротивления.

Двое грабителей взяли лошадей под уздцы и держали их. Грабители набросились на Гуськова, который принужден был отдать имевшиеся у него золотые часы с цепочкою, бриллиантовые кольца и кошелек с деньгами. Затем злоумышленники ограбили дам. С рук их были сняты золотые кольца и браслеты. Грабители пригрозили, что если дамы будут сопротивляться и не отдадут им имеющиеся у них в ушах золотые с бриллиантами и жемчугом серьги, то они сорвут их вместе с ушами. Дамы добровольно вынули серьги.

Ограбив всего на сумму более 1000 рублей, злоумышленники предложили своим жертвам продолжать дальнейший путь, не оглядываясь, чтобы не получить пулю в затылок, и ехать умеренною рысцой. Ограбленные поехали в Москву, а грабители со своею добычею поспешно скрылись.

Больше всех пострадал от разбоя мальчик, который до того испугался, что стал заикаться.

По получении об этом сведений в Москве на место разбоя немедленно выехали чины полиции; была устроена облава, но грабителей уже здесь не было и следа».

Начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко отложил в сторону нетолстую бумажную папку и внимательно посмотрел на соискателя места.

– Вот-с, запросил в Туле ваше личное дело, – сказал Кошко, хлопнув рукой по папке. – Интересная у вас карьера: такой быстрый взлет и бах – увольнение без прошения! Я читал рапорт полицмейстера, послуживший поводом к вашему увольнению. Легко отделались, скажу я вам, дело тюремным замком должно было кончиться. Я уж было собрался вам отказать, не вызывая на собеседование, а лист перевернул, гляжу – два месяца назад губернатор изменил приказ. Теперь вы считаетесь уволенным по прошению. И это более чем через два года после увольнения! Такой поворот меня заинтересовал, и я решил увидеть вас лично. Рассказывайте все как на духу. Шансов получить место, скажу прямо, у вас и так крайне мало, но если вы сейчас соврете, то их совсем не останется.

– Рассказ долгим будет, ваше высокородие.

– Ничего, я послушаю.

Тараканов стал рассказывать…

– Когда я получил письмо от Слепнева[1], то сразу поехал в Тулу, к Неверовым. А там выяснилось, что прокурору никаких писем от Слепнева не приходило. Я уж не знаю, и вправду письмо не дошло, или прокурор предпочел его потерять, но только дело об убийстве Тименевых никем не возобновлялось. И ничего бы у нас не получилось, если бы не связи Неверовых в столице. Друзья батюшки Веры Аркадьевны помогли ему добиться личной аудиенции у Будберга[2], ну а тот проникся и доложил Государю. Но уголовное дело ворошить не стали, посчитали, что для пересмотра приговора одного только признания Слепнева будет недостаточно. Государь просто Алинского помиловал и восстановил в правах. Ну а губернатор мой приказ об увольнении изменил.

– Интересная история. Письмо при вас?

– Подлинник я старшему Неверову отдал и больше его не видел. Очевидно, подшит в какое-нибудь дело. Но фотокопию, заверенную у нотариуса, сделать догадался. Вот-с.

Кошко внимательно прочел письмо.

– Да. Жалко, конечно, что расследования не возобновляли и что Алинского помиловали, а не реабилитировали. С другой стороны, формальный приказ о вашем увольнении по прошению мы тоже имеем. Хорошо, ну а почему вы в столицу не пожелали вернуться? Не берут?

– Филиппов препятствий в моем возвращении не видел, но в канцелярии градоначальства воспротивились. Мне же только двадцать четыре года. А в столичную полицию берут с двадцати пяти. Первый раз меня туда приняли потому, что я переводом поступал, с места каширского полицейского надзирателя, это законом допускается. А из отставки уже не берут, нельзя. Вот у меня, кстати, рекомендательное письмо Владимира Гавриловича, прошу-с.

– Я смотрю, вы бумажками запаслись. Что же вы их по одной выкладываете, давайте все сразу.

– Пожалуйста. Вот удостоверение от прокурора Тульского окружного суда, вот – от тульского губернатора.

Кошко внимательно прочел все переданные ему Таракановым бумаги.

– Ну хорошо, бумаги у вас в порядке. Теперь скажите мне о причинах, по которым вы просите принять вас на службу. Вы чем сейчас занимаетесь?

– Сейчас я не у дел. Служил у одного нашего купца, но когда получил письмо Слепнева и начал хлопотать, то принужден был взять расчет.

– И что, не можете найти места?

– Могу. Но я хотел бы заниматься сыском.

– Почему же?

– Нравится мне такая служба.

– Нравится? А на какую должность вы у меня рассчитываете? У меня все классные должности заняты. Могу взять только надзирателем, впрочем, сразу на второй разряд.

– Буду премного благодарен!

На чердаке было жутко холодно. Полицейский надзиратель Семенов в двадцатый, наверное, раз достал из кармана нагольного тулупа серебряные открытые часы и посмотрел на циферблат.

– Еще целый час до смены! Околеем мы здесь, Ося, ей-богу околеем.

Тараканов, ничего не ответив, поднялся с полена, заменявшего ему табурет, сделал несколько шагов по чердаку и вернулся к слуховому окну.

– Фокину хорошо. Он снег гребет, греется, а мы тут в мороженых судаков скоро превратимся, – продолжал ныть Семенов. – И дернул меня нечистый с Петериным дежурствами поменяться…

– Тихо! – Тараканов внимательно смотрел в окно. – Идет, кажись.

Семенов тут же умолк, тоже посмотрел на улицу, после чего оба сыскных надзирателя бросились вниз по лестнице. Тараканов так спешил, что потерял на бегу свою шапку.

Молодой человек в драповом демисезонном пальто вошел во двор, остановился посредине, покосился на ритмично разгребавшего снег дворника, оглянулся на входную арку и, убедившись, что вслед за ним во двор никто не вошел, направился в сторону трехэтажного надворного флигеля. Когда он открыл тяжелую дверь подъезда, то увидел перед собой субтильного господина с непокрытой головой.

– Руки подыми! Сыскная полиция!

Слова эти подкреплялись направленным в сторону молодого человека «наганом» офицерского образца.

Незнакомец послушно поднял руки, отпустив при этом входную дверь. Сработал блок, дверь захлопнулась и ударила Тараканова в лоб. Из глаз полицейского надзирателя посыпались искры. Юноша в демисезонном пальто бросился наутек. Однако побежал не в сторону входной арки, а, вскочив на низкую крышу дровяного сарая, собрался было перемахнуть через забор. Скрыться помешал дворник – запустил в убегавшего поленом и попал ему точнехонько по голове. Молодой человек покачнулся и упал в снег. Семенов, дворник и Тараканов подошли к лежащему. Осип Григорьевич приложил к стремительно увеличивающейся шишке на своем лбу «наган».

– Не убил ты его часом, Герасим Ильич? – спросил он у дворника.

– А бог его знает! – в голосе дворника ощущалась явная тревога.

Он подошел к поверженному противнику, наклонился и перевернул его на спину. Обладатель демисезонного пальто пошевелился и застонал.