Я уже было принялся активнее тормозить, пытаясь, словно тот же телефон, намертво врезаться в какой-нибудь камешек, как в моей голове тут же промелькнула мысль: «А зачем ему нож? Чтобы потом, вонзив в землю, остановить скольжение, — тут же ответила следующая. — Но ведь он может им и меня… А зачем бы тогда ему было кричать, чтобы я держался? А, нет, всё правильно — у меня ведь телефон… — пока думал, скорость только набиралась. — Но ведь у него был нож всё это время, верно? Тогда…».

Решить, что делать, я так и не успел — Уэйн застиг меня быстрее, просто схватив за ворот куртки, и тут же попытался вонзить нож в землю — звуки полированного острого металла, бьющегося об камень, были слишком знакомыми, но скользить мы не переставали.

— Сука! — геолог продолжал бить по грунту, но нож вновь и вновь отскакивал от камня под грязью. — Вот! Же ж! Падла!

Я почувствовал резкую боль в груди и шее, а падение за считанный миг замедлилось почти до остановки. Едва не выпав из куртки спустя десяток-другой фунтов, я так и замер — вися на склоне под углом чуть более сорока градусов, пока Уэйн, победоносно ликовав, едва держал меня. Подняв голову, я увидел, что ручка выскользнула из его хватки и осталась примерно в трёх футах над нами, но этого — того резкого рывка и снижения скорости — хватило, чтобы мы остановились.

— Вот это сходили позвонить, блядь! — почти с истерическим оптимизмом прошептал Рон. — Эй, не хочу показаться грубым, но как там телефон?!

Я поднял свою левую руку и с опаской взглянул на девайс, осознавая, что инстинктивно тормозил обеими ладонями, совсем не обращая на него внимания. В общем-то, всё было не так плохо — экран треснул в нескольких местах, но то едва было видно из-за обилия влажной грязи, которую приходилось в срочном порядке оттирать.

— Нормально, — весьма неуверенно сказал я геологу. — Пара царапин, да и всё.

— Я уже вижу, — взглянул Уэйн из-за моего плеча. — Но насрать, — он сел рядом со мной и устало посмотрел вдаль — в туман, — всё равно давно хотел себе новый взять. Ну… Как «новый» — считай, старый, но с другой цифрой в названии модели.

Слабо улыбнувшись, я ещё раз перевёл взгляд на нож, застрявший над нами. «Наверное, было довольно больно — нужно было, чтобы и рука не сорвалась сразу, и рывок дал нужное замедление… И силы нужно немало», — думал я, пока в моём сознании, подчиняясь ассоциациям, вновь всплывала прошлая ночь — убийство Джорджа Амаруком, а затем — его смерть от рук Уэйна.

И тогда я неожиданно понял, что кое-что было не так — буквально подсознательно и мгновенно, но потом ещё долго сидел, просто пялясь на ручку, пока в голове всё-таки не сформировалась нужная мысль: «Чтобы держать меня и нож нужны две руки, — медленно распутывал я клубок эврики. — Но как он может использовать две руки, если в одну из них Теккейт вонзил ему стрелу?».

Я перевёл взгляд на парня и замер, рассматривая его лицо. Он улыбался мне, но… Он ли? С одной стороны: он мог это сделать через боль. С другой: почему тогда в тот момент, когда мы перевязывали Смиту запястье, он не попросил перевязать ему плечо? Уже сделал всё сам? Тогда почему мы искали тряпье для запястья по всему дому?..

Ладно, допустим… А какая это была рука? Правая или левая? И какой он держал Теккейта тогда — на реке? Держал ли двумя? В какой-то миг от мысли о сохранении команды я пришёл к осознанию того, что даже тому, кто спас тебе жизнь несколько раз; тому, кто, казалось, больше всех хотел выбраться; тому, кто сидел рядом с тобой больше нельзя было доверять.

Через десяток-другой минут мы вновь были на вершине. Рональд удерживал телефон в двух руках, как собственную душу. Замерев на самой высокой, как нам показалось, точке пика, мы встали по направлению к востоку и, смотря через туман на расплывающийся горный пейзаж, разблокировали экран.

«Не обслуживается», — гласила небольшая надпись в том месте, где должна была быть полоска связи, а мы всё равно стояли и смотрели заворожёнными взглядами на телефон, словно что-то вот-вот должно было измениться; словно за все те страдания, за весь тот путь, что мы прошли, нас обязательно должна была ждать награда. — наверняка, она просто опаздывала… Да, наверняка…

— Нет связи, — подытожил очевидное Уэйн и, чуть развернувшись в сторону, приподнял смартфон. — Нет связи…

Он всё продолжал крутиться на месте, то поднимая, то опуская руку, всё повторял одно и то же: «Нет связи». Было похоже, что он просто не мог это принять, само его сознание не хотело понимать присутствие в мире такой несправедливости. Но она явно была на нашей чёртовой Земле и чувствовала себя прекрасно, а доказательством тому служил глупо снующийся из стороны в сторону паренёк, застрявший где-то в горах Аляски, шёпот которого всё больше и больше напоминал истерический крик:

— Нет связи! Нет связи! Какого хуя?!

— Неважно, — опустив голову, выдавил из себя я. — Это неважно.

— Пошёл нахуй, а! Вали! Нет связи! Я провёл всю ебучую ночь за разными картами! Я помню, что я видел! — мне нечего было ответить ему, и сил поднимать головы — их тоже не было. — Знаешь, что?! Нахер всё это! Пошли на восток! Дойдём сами до ёбаного покрытия в этих ёбаных горах! — он рывком развернулся на сто восемьдесят градусов и широко зашагал в сторону Кайана. — Я, блядь, не собираюсь на слепую просто ехать в ту грёбаную залупу мира! Я не настолько ёбнулся, чтобы после первой попытки просто взять и!..

Как только мы с ним поравнялись, я тут же схватил его за оба плеча, пытаясь остановить. Сдавил так крепко, как мог, но он и мышцей не повёл. Был ли то адреналин? Настолько ли ему было плевать на боль? Нет… Я точно не мог так рисковать. Точно не мог позволить себе ту наивность, что позволил себе Теккейт, пускай он был и прав. Когда я его остановил, когда оказалось, что моей ослабшей хватки было достаточно против его истерики, у меня промелькнул всего один вопрос: «Значит, он даже не знает, что давно мёртв?».

— Остановись, — он всё ещё пытался вырваться лёгкими толчками, пока его взгляд замер на одной из горных вершин. — Это бесполезно — сам знаешь.

— Отвали! Отъебись! — в его голосе звучал очень сильный надрыв, настолько сильный, что я, казалось, мог слышать тот кислый ком, подступающий всё ближе к его глотке. — Я дойду до этой грёбаной связи! Я дойду до неё!

— Хватит.

Не дойдёт. Думаю, в тот момент, это было понятно и ему самому. Как бы я ни хотел этого — не дойдёт. И, как бы сильно ни подозревал, отпускать его одного всё равно было и безумием для команды, и самоубийством для Рональда Лео Уэйна.

— Тише, тише…

— Давай пойдём, — его ноги подкашивались и он буквально повис на мне, оседая на колени. — Я должен дойти… Она обязана… Она обязана там быть…

— Не сработает. Сам знаешь, что это не сработает. Один неверный шаг здесь, и ты будешь мёртв. Мы сейчас на самой высокой точке этой горы. Если её здесь нет — вряд ли есть на другой.

— Обидно… — он стоял на коленях и, всё ещё держась за меня, пустым взглядом смотрел на те же горы. — Так обидно…

Смех — всего лишь защитная реакция. Показушные смелость, безрассудство или спокойствие — тоже из той же рубрики. Не боится только больной и дурак, а не плачет только чёрствый и псих. Кем бы вся наша команда себя не считала в обыденной жизни — холодными профессионалами, горячими головами или просто безбашенными храбрецами — но там, на вершине той горы, я практически держал в руках паренька, едва сдерживающего крокодильи слёзы, что ровно секунду назад был абсолютно спокоен, а два десятка минут — даже весел. Смех — это всего лишь защитная реакция. Смех — это просто обман.

Усадив его, я сел рядом с ним и тоже уставился вперёд. В армии… готовили к таким ситуациям, в определённом смысле — к срывам, к сломанным личностям и истерике, но… Было трудно что-то вспомнить о том, что рассказывали тогда. Казалось, прошла целая жизнь с того момента, как мы приземлились на Аляске. Долгая-долгая жизнь, начавшаяся с шума лопастей — всё, вне тех лесов, было таким далёким, таким неважным…