— Твою мать… — едва вырвалось у меня.

И только ко мне пришло это осознание, как тут же стало понятно и то, почему мы встали шеренгой, рискуя собственными жизнями — течение было очень переменчиво, крутило и кидало тело незадачливого спелеолога, лишь каким-то чудом не погружая его под воду.

— Держи! — сказал Теккейт Рональду, когда Смит начал плыть прямо между ними.

— Есть! Фогг, бери ноги и на берег! — так я и поступил.

— Не на тот! — потянул тело на себя наш проводник. — На нормальный берег! Быстрее!

Решив, что возвращаться на остров было самоубийством, мы, сломя голову, побежали с Энтони к берегу самой реки, едва-едва держа его над водой. Он точно был в сознании и точно дышал. Если не сама судьба, то удача точно была на его стороне — в тот момент, когда он получил оглушение, его перевернуло на спину. Да, скинуло перевязь, да, его сломанная кисть вновь была под странным углом, на его теле была куча синяков и ссадин, а одна из его ног и вовсе сочилась кровью, но он был жив.

Однако не это меня волновало — во мне всё ещё тлела слепая надежда на чудо. Словно предположение о том, что если выжил один — выжил и второй, могло быть рациональным. На деле, конечно же, оно таковым не было — хищник отпускал одного зайца только тогда, когда ловил другого.

— Где Сэм?! — закричал я, как только мы ступили на твёрдую землю, Смит молчал. — Где Сэм, Энтони?!

Но тот лишь слабо качал головой из стороны в сторону. «Нет, — означали его движения. — Нет, — всё пытался сказать он мне. — Нет, — и всё отказывался верить я».

— Нет!

Слово будто само сорвалось с моих уст, и я, окрылённый гневом, чистым ощущением присутствия несправедливости и бесчестия в мире, развернулся и собрался идти обратно в реку. «Если выжил один — выжил и другой! — всё твердило мне моё нутро. — Если такой, как Смит, выжил, то Сэм — уж подавно!» — но уже через миг кто-то обхватил мою шею и, крепко сдавив, заставил застыть на месте. То был Уэйн, в том не было сомнений — такая хватка… могла быть только у него.

— Стой! — попросил он меня, с трудом держа на земле.

Я не был намерен останавливаться. Нет, чёрт возьми! Каким был бы я напарником, каким был бы солдатом, если бы просто испугался?! Страх — неотъемлемая часть человека, но трусость — это неотъемлемая часть поражения. Я не был намерен проигрывать! Я готов был осушить ту чёртову реку, перерыть весь её илистый берег до основания, пока мне в ухо дышали бы чёртовы призраки!

Вдруг кто-то обхватил меня за щиколотку. Я обернулся и увидел смотрящего в мою сторону Смита. Всё ещё лежащий на спине, он потратил все силы и немало времени лишь для того, чтобы дотянуться до меня — даже развернуть голову он не мог, так что просто скосил зрачки вбок.

— Смерть, — наверное, ему казалось, что он шептал, так как он-то точно слышал себя, но всё, что мог делать я — это читать по губам то самое слово. — Смерть.

Это подействовало. Куда сильнее, чем пытающийся задержать меня двухсотфунтовый Уэйн. Чем дольше я смотрел на спелеолога, чем дольше пытался уловить его взгляд, устремлённый куда-то вверх, тем больше понимал: ему просто повезло; не было никакой закономерности в его выживании, не было никакого хищника и двух зайцев — ему просто повезло. Всё было прямо так, как на войне, и умирали как герои, так и трусы; выживали — тоже поровну.

В какой-то момент я даже поймал себя на странном осознании того… Что я вообще тогда делал? Я стоял у берега реки, где только что, вероятнее всего, погиб близкий мне человек, стоял и уже был готов ринуться навстречу гибели, даже не зная, что делать, куда идти и зачем я вообще собирался сделать то, что собирался. И главное: так поступал каждый из нас — за внешним спокойствием, за удачным, казалось бы, сдерживанием эмоций, всё ещё были они — импульсивные, не взвешенные решения, всё ещё была внутренняя паника. В каждом из нас.

— Если пойдёшь сейчас, — прошептал мне Рональд дрожащим голосом, только я перестал сопротивляться, — то трупов в реке просто станет двое.

Мне нечего было ему ответить. Всю службу, всю жизнь после неё у меня было чёткое осознание, что каждый человек — это инструмент, это способ и возможность решить встреченную им проблему, но в тот момент я чувствовал себя абсолютно бесполезным. До болезненного спазма в груди пробирало меня осознание того, что что бы я тогда ни сделал, что ни попытался бы сделать… всё было бы без толку. Я просто стоял там — на берегу, окутанным туманом, и слушал… Ничего не было.

— Нужно двигаться дальше. Даже, если все эти лесные ублюдки уже есть на этом берегу — нужно идти, пока их не стало больше.

— Идти сможешь? — шепнул Теккейт Энтони, на что тот начал едва заметно кивать.

— Дай время, — едва произнёс он в ответ.

— Значит, в это время мы тебя понесём. Давайте двигаться, — устало, почти опустошённо обратился к нам проводник. — Потому что… несмотря на потери, вы правы — лучше не медлить.

***

До деревни было примерно шесть с половиной миль. Примерно половину дороги мы шли в тишине, вслушиваясь в туман. Наверное, это и был наш общий защитный механизм — тишина. Никем не установленный, не обговорённый и, разумеется, не специальный, он заставлял нас вслушиваться в абсолютное отсутствие звуков, слушать своё нутро и пытаться успокоить разум и сердце, пока те всеми силами твердили, что нужно было просто бежать, сломя голову.

Рискнул бы даже предположить, что мне, бывшему солдату, не раз попадавшему в горячие точки и на поле боя, было проще, чем всем остальным. Даже учитывая тот факт, что стоило бы говорить: «психически больному бывшему солдату», — всё равно — проще. Мне жутко было бы представлять, что происходило в голове других моих членов команды, если бы перед глазами не стояла точно та же картина, что и годы назад — парнишка-рядовой, стреляющий в гражданских. Несмотря на всю выучку, несмотря на всё то спокойствие, что он проявлял в том бою, он всё же сломался и переменился после ровно за один миг. Я очень хорошо знал, что тогда происходило в его голове — его одолевали сомнения и страх за свою жизнь, инстинкты и паническая боязнь неизвестности — то же самое, что и нёс с собою туман. Нельзя было поддаваться этим чувствам. Нельзя было верить в страх.

А ещё Сэм. Чёртов Сэм. Почему они остались там вдвоём? Почему вообще решили не бежать за нами, а пойти на берег? Я так хотел бы влепить ему крепкой затрещины за то, что он повёл себя не как участник команды, но… Это ведь я подскользнулся. Это я упал, пока все остались на ногах. Это я не поддержал его точку зрения и встал против него с остальными, когда он был абсолютно прав. Это я не вступился за него в драке, а засомневался. Чёртов Сэм… Нет — чёртов я.

— Странно всё это… — сказал вдруг Смит, не так давно поднявшийся на ноги и прихрамывающий из-за резаной раны на одной из них. — Уже час идём по лесу, а ничего не происходит.

— «Идём», — подметил геолог, что нёс Энтони под руку всё то время.

— Мог бы меня и оставить, раз тебя так задело то, что тебе пришлось нести мою тушу — услышал бы крики предсмертной агонии, порадовался бы. А так…

Не успел он договорить, как врезался в Уэйна, резко остановившегося перед ним. Повернув голову, тот смотрел на спелеолога широко открытыми глазами и молчал, то ли сдерживаясь, то ли не зная, что сказать. Мне самому тогда было трудно вымолвить хоть что-то в ответ на приевшийся язвительный тон — то явно был не очень подходящий момент, чтобы так язвить, чтобы шутить над смертью, когда каких-то шестьдесят минут назад он её избежал, а вот другой человек — нет.

— Дебил ты, — едва выговорил Рональд и тут же зашагал вперёд.

— Пф… Уверен, если бы мои останки сейчас там бултыхались, ты бы и слова не сказал.

Смит надменно задрал голову и, улыбнувшись, успел сделать ровно один шаг. Уэйн резким рывком развернулся на сто восемьдесят градусов и, схватив спелеолога за куртку, почти прибил к ближайшему дереву. Тот в ответ даже не шелохнулся.

— Тебе это по кайфу, что ли, да? Да, уёбок?! — оскалился и покраснел геолог на прижатого мужчину. — Мы здесь дохнем, как мухи. Один за другим умираем! Думаешь, твои родные обрадуются, когда ты пропадёшь в этой ебучей глуши?! Думаешь, хоть кому-то станет лучше, если мы все здесь сдохнем, а?! — тот молчал, всё ещё улыбаясь и лишь немного отворачивая голову от обилия слюны, брызжущей на него. — Я не хочу здесь умирать. Хочу вернуться. Хочу гладить свою чёртову собаку до тех пор, пока ей самой не надоест! Отвали от меня со своим грёбаным цинизмом. Отъебись, понял?! — голос его дрожал всё сильнее. — Я не хочу тебя слышать! Не хочу слышать хоть что-то о смерти! Так что завали своё язвительное ебало и просто иди вперёд — к чёртовому самолёту в четыреждыблядском Кайана, где всё это, наконец, кончится!