Он накинул на себя кофту, плащ, перчатки и стал спускаться вниз, думая лишь об одном: «Нельзя забывать о том, кто он такой».

— Попал!

— Да не попал.

— Да попал! Мне солнце вид закрыло, — указал парень на горящий шар в небе, — пуля совсем немного вправо ушла!

— Так твои проблемы — я засчитываю только прямые попадания.

— Зануда.

— Чего?! — наклонился Эммет. — Чего-чего?! Это ты, бродящий с вечно бузящим стариком, меня занудой назвал?! Да у меня минимум слов за день больше, чем у вас обоих за месяц — давай стреляй, а не трещи!

Он запустил ещё одну гильзу в воздух, раздался выстрел. Хантер, стоящий позади, прекрасно понимал, что если не они оба, то Джонс точно слышал его. «Чего он добивается? В его бы случае просто молча сидеть и ждать, пока его довезут, и он сможет вернуться обратно, но нет… Что же в нём не так?».

— И долго ты будешь там стоять? — не оборачиваясь, спросил он. — Давай, скажи что-нибудь на своём… на занудном языке. Что думаешь?

— «Бесполезная трата патронов», — вот, что я думаю, — он на секунду закашлялся. — Будет забавно смотреть на твою улыбку, когда сюда стая сбежится.

— Я в тебе не сомневался! — он вновь бросил гильзу в воздух, прозвучал выстрел. — А у пацана потенциал, между прочим. Стреляет, считай, как заправский техасский ковбой под двумя литрами бурбона — промазывает часто, потому что руки трясутся и целит неправильно, но пули близко к цели летят.

— Ви, зачем тебе учиться стрелять, если?..

— «Такие, что смогли бы пойти на него только в случае крайней, очень крайней необходимости», — не оборачиваясь, ответил он. — Так что если мне и придётся, то я хочу…

— Тебе не придётся — в Гренландии…

— А если я не захочу оставаться в Гренландии? — он обернулся. — Если я захочу вернуться оттуда? В Библиотеку, в метро? Да даже в Ирен? Ты не думал, что я не захочу там оставаться? А как жить в мире, где убийства — норма?

— Мы можем отложить это до того момента, когда ты вернёшься.

— Я не могу. И если ты мне не поможешь — я сам.

— Хочешь сказать, хочешь научиться убивать?!

— Я хочу научиться защищаться.

«Вот, к чему привёл мой разговор, — Хантер смотрел на целящегося Айви и не мог понять, где же ошибся. — Он понял не только то, что у него всегда есть выбор того, быть ему «лучшим» или нет, он также и осознал, что если он захочет остаться здесь, то будет момент, когда этого выбора не останется», — но от мыслей его отвлекли медленные, протяжные, почти издевательские хлопки ладоней.

— Браво! — хлопал Ворон, выдыхая пар. — У тебя всё-таки может биться сердце! Ты же слышишь это, Айви? В этом седом и угрюмом камушке есть жизнь!

— Я не… — он отстал от мушки. — Я не слышу его сердцебиения — не настолько хороший слух, чтобы…

— Оу… Сюрприз, что ли? В нём есть жизнь! — указал мужчина на старика.

— Бесишь.

— «Бесишь», — перекривлял того Джонс, — вот это, блин, прямолинейность. Как ты с девушками в молодости знакомился? «Привет. У меня сильное сексуальное влечение к твоему телу, — говорил он нарочито низко и серьёзно. — А также мощный приток крови во вторичные половые органы. Не чувствуешь ли ты взаимности и желания к плотским утехам со мной?» — так, что ли?

— Поехали уже — с таким шумом до стаи действительно недалеко. И ещё: я всё ещё в этом был лучше, чем ты — это же нужно было предположить, что в борделе кто-то будет спать из настоящих чувств.

— Не-не-не-не-не — это был подкол, старый. Неужто ты этого не понял?!

— Поздно, — почти незаметно улыбнулся тот. — Будешь сегодня лузером и поедешь на заднем.

***

— «Что ж, я просто был занят делами, когда увидел сбоку краем глаза тень», — Джонс разлёгся, окружив себя канистрами с топливом, и напевал какую-то песню, поставив ноги на боковую дверь. — «О, я видел тот силуэт раньше. Как мой старик умер — ровно в тот самый день».

В основном, Уильям молчал и был сосредоточен на дороге. С одной стороны, после первого же взгляда на Ворона, его главным желанием стало как можно быстрее добраться до Картрайта, а с другой он отлично понимал, что фразы Айви о том, что он вернётся, не стоили ничего — никто не возвращался с острова льдов и оленей, только вот он сам — Хантер — забыл упомянуть об этом. Была ли то ложь во спасение? Возможно. Скорее, так просто было проще.

Даже мотивы Александры и Салливана интересовали уже не так сильно, хотя догадки о них и не уходили из головы — главное, что он, старик, делал правильное дело. Главное, что оно оказалось глобальным, и, что главнее, что он смог пересилить себя и вернуться в Вашингтон. Пересилить? Конечно, нет — просто его чувство вины угомонилось, а любовь к местным никогда не утихала.

Всё то казалось ему достойным завершением, достойным искуплением — место, жаждущее создать вакцину и распространить её, получит её; парень, лишившийся брата, найдёт безопасность, покой и, если повезёт, знания; память о Джеймсе, отдавшем свою жизнь за благородное дело, будет почтена, а его воля будет выполнена; Девочка, получившая ранения из-за глупого наёмника, будет спасена и сможет примкнуть к Библиотекарям; а он сам, тот самый наёмник, получит душевный покой, к коему он и так был уже очень близок — его «за день до нашей смерти» будет исполнен. Да, в какой-то момент дороги ему действительно показалось, что если не копаться в прошлом, если не думать, что многое можно было изменить, как он и советовал Отцу Генриху, то все те обстоятельства, что вели к завершению пути, действительно были идеальными.

— А почему именно «Ворон»? — спросил вдруг Ви. — И почему тебе не нравится, когда тебя зовут Эмметом — от чего вообще?..

— Я не особо разделяю своё «сценическое имя» от настоящей личности, — он лежал и, прикрыв шарфом глаза да закинув руки за голову, улыбался. — Я с детства Ворон, а потому мне и привычнее им быть. Отсюда же и ответ, почему именно «Ворон» — я, будучи мальчишкой-подростком, хотел себе что-то невъебенно крутое… Ха-ха. Такое, знаешь, что звучало бы устрашающе-пафосно. И я вспомнил один момент из своей жизни: когда я был совсем один, израненный и уставший, надо мной всё время кружил один ворон. Не ворона, а именно ворон — здоровый такой, чёрный и мрачный, как сама чёртова ночь. И я подумал: «Да, это, блин, точно оно!» — тебе лучше не слышать, как надо мной смеялись в первые года из-за прозвища. Зато теперь… Кстати, Уильям, — он ткнул сиденье пальцем, — неужто просто «Уильям»? Не поверю, что у наёмника нет сценического прозвища, потому что даже у парней из деревушек Алабамы есть, хотя их лучше не слышать.

— Из Джонсборо, — едва ответил тот.

— Чего?

— Уильям из Джонсборо.

— Как же хреново звучит-то, боже… Нет, ты действительно серьёзно? — ответом служила тишина. — Оно же даже не скрывает твоё настоящее имя — описав тебя и назвав просто Уильямом, я смогу объяснить любому, о каком именно Уильяме речь — никакой анонимности, никакого креатива, ника… Ты когда наёмником-то стал?

— Четыре года назад.

— О, тогда всё понятно. Согласись, ты назвал себя так, потому что у тебя старческий маразм начал развиваться. Ну какое ещё «Из Джонсборо»? Ты в курсе, сколько городков и сёл с таким названием в Америке? А в курсе, что всем вообще пофиг на любое Джонсборо, на какое не ткни? — Хантер молчал. — Нет, знаешь, это пиздёж какой-то — ты мне явно кого-то напоминаешь, но точно не «Из Джонсборо». Кого же?..

И так они продолжали езду, сопровождаемую частой тишиной и редкими переговорами. Если бы не чудовищно сильная и прекрасная атмосфера умиротворения, что царила в лесах Канады, терпение Хантера точно бы лопнуло от подколов Джонса. Но нет. К счастью, нет.

***

— Давай поведу, — когда Хан решил остановиться, прохлада уже казалась довольно сильным холодом, а сумерки — темнотой — было около пяти вечера.

— И не мечтай.

— То есть ты сознательно отказываешься провести большинство ночи в тёплой машине, а потом днём выслушивать только мой храп, а не разговоры, я правильно понял?