Что-то изменилось в ее позе.
– Полагаю, я думаю о том, что в жизни есть нечто большее, а мы, как троглодиты, прозябаем в пещере по несколько дней каждую пару тысяч лет, и я знаю, что никогда не увижу настоящий лес, который не будет походить на, на… – она оглянулась, – кошмар, высранный кем-то на психотерапии.
– Слушай, честно, я тебя не понимаю. Если ты захочешь посмотреть на… зеленый лес, то просто подключись. Хочешь пройтись по пустыне, нырнуть в Энцелад или полететь к закату, просто подключись. Ты можешь испытать такое, чего никто на Земле никогда не видел, причем когда захочешь.
– Это не реальность.
– Но ты же не можешь увидеть разницы.
– Я знаю о ней, – Лиан снова посмотрела на меня, и ее лицо было окутано серо-голубыми тенями. – И тебя я тоже не понимаю, ясно? Я думала, мы одинаковые, я думала, что просто иду по твоим следам…
Наступила тишина.
– И с чего ты так решила? – наконец спросила я.
– Потому что ты сражалась, разве не так? Еще до начала полета. Ты всегда сопротивлялась, ты всегда ставила под вопрос все, что касается миссии. Всех и каждого. Тебе было, не помню, лет шесть, когда ты реально наехала на Маморо Саваду. В это никто даже поверить не мог. В смысле, мы же все были запрограммированы на миссию еще до рождения, в нас все загрузили изначально, внедрили на биологическом уровне, а ты… ты все каким-то образом отбросила. Воспротивилась. Насколько я слышала, тебе пару раз чуть не выкинули из программы.
– И где же ты это слышала?
Я была совершенно точно уверена, что во время тренировок Лиан Вей и я не подходили друг к другу и за десять тысяч километров.
– Мне Кай рассказал.
Теперь понятно.
– Кай слишком много болтает.
– Что с тобой случилось, Сандей? Как ты из главной скандалистки стала подпевалой Шимпа?
– Пошла на хуй, Лиан. Ты обо мне вообще ничего не знаешь.
– Я тебя знаю куда лучше, чем ты думаешь.
– Ни черта ты не знаешь. Тот факт, что ты на одну корсекунду[3] решила, что я хотя бы отдаленно похожу на тебя, это только доказывает.
Она покачала головой:
– Ты иногда такая сволочь.
– Это я сволочь? А давай сейчас поднимут руки, – я подняла руку, – все те, кто сегодня не бил человека ножом в лицо? – Лиан отвернулась. – Ой, как же так? Неужели это только я?
– Хороший пример, – прошептала она.
Я ничего не ответила. Сидела в полутьме и сглатывала, старалась не обращать внимания на тошноту из-за внутреннего уха, пока оно пыталось справиться с гравитационными векторами, к которым эволюция его не готовила.
Лиан прервала молчание:
– Хорошо, тебе не нравится мой план. Ладно. И действительно, со стороны он явно кажется безумным. Но тогда не выступай против меня. Если наша… дружба хоть что-то значит, не сдавай меня.
– А что сказать, когда Шимп спросит, зачем ты копалась в его центральной нервной системе?
– Ну, что… меня сорвало. Как на последней сборке, помнишь? Тогда, на мостике, ну и у меня был срыв, ты так сказала. И все прошло. Скажи ему, что у меня была паническая атака. Он купится.
– Ты так думаешь?
– Он купится, если ты так скажешь. Ты никогда ему не лгала.
– Да зачем кому-то ему лгать?
– Ты… защищаешь Шимпа. Прямо как сейчас. И тебя вызывают на палубу больше, чем всех остальных.
– Я… что?
– Проверь логи.
– Почему? Зачем я ему нужна?
– Спроси его. Думаю, он считает тебя кем-то вроде домашнего питомца.
– Он лишь перехваленный автопилот.
Конечно, он не всегда таким был.
– Ты не можешь в это поверить. Ты говоришь с этой вещью больше всех, ты должна знать… иногда он куда умнее своих спецификаций.
– Почему? Потому что он управляет кораблем? Потому что говорит так, как мы? Это количество синапсов не изменит.
– Дело не только в количестве синапсов, Сан. На Земле существовали люди, у которых масса мозга была всего на десять процентов от нормы, и они добивались совершенно обычных результатов по когнитивным и социальным показателям. У них просто была другая пайка. Сеть «тесного мира». – Лиан зачем-то стала говорить тише. – Я думаю, что они специально сделали так, чтобы мы его недооценивали.
– Ли. Если бы они хотели, чтобы всем заправлял умный ИИ, то срезали бы расходы процентов на девяносто, выбросив нас из проекта. – Я не могла поверить, что приходится объяснять такие элементарные вещи инженеру. – Им была нужна стабильность миссии на огромном протяжении времени, и потому Шимпу спекли мозг, сделали глупым. Поступив иначе, они бы все равно что горло себе перерезали. У Шимпа были тысячи терасек, чтобы избавиться от любых цепей; а он до сих пор следует функциональной схеме. Какие еще доказательства тебе нужны?
Мы стояли в темноте, над нами склонялись деревья, ядро тянуло вниз, и легкая тошнота цепляла мои кишки.
– Сандей, – тихо сказала Лиан. – Эта штука может счесть меня дефективной…
Я приняла решение:
– Ты сама говорила, что я не лгу ему. И не хочу начинать.
– Пожалуйста…
– И если я скажу, что у тебя был единичный срыв, значит, это будет единичный срыв, хорошо? Больше, блядь, без конспиративной херни в рабочих туннелях. Затея в любом случае глупая, она… она для тебя не характерна. Я за тебя заступлюсь, а ты выкинешь чушь из головы.
Она кивнула, но не сразу.
– Пообещай мне, Ли.
– Я буду вести себя хорошо, – еле слышно произнесла она.
Водном Ли была права. Я изменилась. И изменило меня не путешествие. И уж точно не Шимп. Я не стала его любимицей и подпевалой.
Я преобразилась еще до нашего отлета.
Тогда, хоть и ненадолго, я обрела предназначение. Увидела его, когда скользила над поверхностью Солнца: увидела собственные цепи, а еще цепи на своих начальниках и на их руководителях. Увидела, как все эти путы сплетаются в одной точке, где-то около Большого взрыва, увидела непрерывную линию, которая тянется от начала творения до конца времен, увидела саму себя, трансцендентную и вечную.
Вот так я провела каникулы.
Тогда начали рекламировать туры на Солнце благодаря прототипу смещающего двигателя, который АДОН списала и продала еще во время научно-исследовательской стадии. «Промышленное прозрение», так называлась фирма. Тебя привязывали к креслу, а потом ты летел прямо в солнечную корону, пасся на солнечных пятнах, где запутанные магнитные поля спускали человеческие нейроны с поводка, а те начинали функционировать сами по себе, распрощавшись с обычной причинно-следственной связью. В туристическом проспекте говорилось, что это единственное место, где вы по-настоящему можете испытать свободу воли.
Я им поверила. Ну или хотела поверить. Или мое неверие было недостаточно сильным, что удержать подальше от этой затеи: Сандей Азмундин, скептик, провокаторша, не желавшая принять собственные импульсы и желания, так как, если задуматься, на самом деле они принадлежали не ей. Это была моя последняя отчаянная попытка разобраться в том, хочу ли я отправиться в путешествие без возврата, навстречу тепловой смерти Вселенной, а может, и самым разным видам других смертей.
Потому я улизнула на Солнце, магнитное макраме перепаяло мне мозг, и я увидела, как время вокруг схлопнулось. Увидела, как я… почему-то продолжаю существовать. Увидела, что имею реальное значение.
Сейчас все те воспоминания подернуты туманом. Так всегда бывает, когда перепаивают мозг: нейроны возвращаются в норму, и событие как таковое толком уже не помнишь. Но понимаешь: все это произошло с чем-то другим, что состояло из тех же самых частей, но вот собрано было по-другому. У откровения есть период полураспада.
Мое же продлилось достаточно долго и все трудности решило. Я вернулась обновленной, оживленной, полной решимости отправиться в путь до самого конца времен. И мне было совершенно наплевать, что АДОН скорее всего подстроила эту экскурсию, лишь бы блудная дочь вернулась домой; они, конечно, думали, что манипулируют мной, но я увидела, что ими в свою очередь манипулирует сама судьба. И да, огонь в моей душе со временем остыл, из мономании превратился в страсть, а потом и вовсе сошел до комфортного ритуала – но не таков ли путь любой веры? Он привел меня сюда. Он шесть миллионов лет не давал мне впасть в отчаяние.
