Тут как раз объявился Сосо, и между нами и горцами завязалась жестокая драка, которая для нас закончилась плохо:

парень, которого я ударил ножом, скончался от потери крови по дороге в Тбилиси.

Тот вечер навсегда врезался мне в память. Помню, как полицейские заталкивали нас в машину, как стая черных ворон накрыла белый склон Гудаури и как луна вдруг исчезла с неба.

Сначала нас ждала КПЗ в пригороде Дигоми, а потом – Ортачальская тюрьма.

– Мы познакомились второго января?

Вопрос был таким неожиданным, что я с изумлением уставился на Гиоргобиани.

– Похоже, сама судьба свела нас, черт побери, – пробормотал он, не дожидаясь моего ответа.

С Божьей помощью суд позволил нам использовать статью о необходимой самообороне. Мы получили по пять лет: я – как виновный, Гиоргобиани – как соучастник.

Срок тянулся долго, и много всего произошло за это время – были кровь и унижение, но была и радость, и настоящая дружба, и то не выразимое словами чувство, которое испытываешь, выходя на свободу.

За эти годы мы прожили целую эпоху. Поскольку я угодил в тюрьму, будучи еще подростком, Гиоргобиани, который был старше меня на пять лет, взял надо мной шефство. Он выручал меня не только в страшных драках, но и в повседневном тюремном быту; никогда не оставлял меня без дружеского совета.

И вот мы на свободе. За пять лет наш родной Тбилиси так изменился, что, казалось, только я и Сосо понимали друг друга. Было ощущение, что даже деревья цветут каким-то особенным образом. Словом, от прежнего мира не осталось и следа.

Это утро выдалось блеклым, безнадежным; казалось, что даже воздуха нет. Можно было подумать, что вместо солнца взошла луна, обещающая мрачный и скучный, затянутый туманом день.

Стоял июль. Улицу Палиашвили сотрясал рев автомобильного клаксона. Конечно, это был Сосо, только он мог так сигналить – сплошняком, без пауз, одним словом, по-свански.

Через несколько секунд я сидел рядом с ним в Х-5.

– Здорово, звонарь. Что стряслось?

– Кто такой звонарь?

– Тот, кто звонит в колокола.

– А при чем здесь я?

– Ну, не знаю, – до меня дошло, что шутка не удалась, и я покраснел.

– Зачем ты меня искал?

– Может, поднимешься ко мне, выпьем чаю, поговорим?

– Не могу, у меня дела. Давай, выкладывай здесь.

– Что это у тебя за дела?

– Мы с Кети идем в оперу.

Опера и Сосо были малосовместимы. Я почему-то представил его в балетном трико, туго стянутом в области паха, и рассмеялся.

– Чего смеешься?

– Представил тебя на сцене в эластиках, как ты вдохновенно предаешься танцу на вытянутых пальцах ног.

– Очень смешно.

– Да ладно, Тупак[3] тоже ходил на балет.

– Ну и что с того?

– Короче, мы попали в переплет, – перешел я к делу.

– Что такое? Подрался с кем-нибудь?

– Нет.

– Тогда что?

– На друга моего отца наезжают.

– На кого именно?

– На Тедо Тевдорадзе.

– Говоришь так, словно он царь Деметре Второй Самопожертвователь.

– А как еще сказать? Я назвал тебе имя и фамилию, а отчество и детское прозвище, уж прости, не знаю.

– Чего от него хотят?

– Ты помнишь Зазу Гавазашвили?

– Как не помнить? Разве не со мной он провалялся в кутаисской зоне? Тянул срок за барыжничество.

– Так и я был там …

– Тебя потом привели.

– Ну да, когда меня выпустили в зону из «крытого», его забрали через две недели.

– И целый год он потом валялся у меня.

– Так вот, слушай. Этому Гавазашвили Тедо сварганил крышу для дома.

– И что, она обрушилась ему на голову?

– Э! Откуда тебе это известно?

– Не надо быть Вангой, чтобы догадаться.

– Короче, сейчас он требует денег и грозит Тедо убить его внука и мать.

Сосо усмехнулся.

– Что тут смешного, умник? Я же не анекдот рассказываю, – его равнодушие вызвало у меня раздражение.

– Слушай, если человек чуть не погиб под бетонными обломками, как это случилось в Сурами, то он, конечно, потребует денег.

– Сурами при чем?

– Про Сурамскую крепость, что в Картли, слышать не приходилось? Ты вроде у нас историк, любишь уходить в дебри прошлого и сыпать датами, а о Сурами не слышал?

– Слышал, слышал я. И парня того звали Зурабом.

– Какое это имеет значение – как его звали?

– Короче, друг моего отца спроектировал крышу совершенно правильно.

– Почему же она рухнула?

– Похоже, рабочие оказались не на высоте.

– И что, они признают это или поддерживают Гавазашвили?

– Не знаю, подкупил он их или угостил особенными хинкали, но и рабочие всё валят на Тедо.

– Давай-ка позвоним ему.

– Кому?

– Зазе.

– У тебя есть его номер?

– Вроде должен быть записан, – сказал Сосо и стал шарить в записной книжке телефона. – Мы хорошо знакомы, и, если я попрошу его оставить Тедо в покое, не думаю, что он будет особо возражать.

– Дай то Бог, – сказал я.

– Вот, нашел, – Сосо сделал мне знак замолчать и нажал на вызов.

На том конце не отвечали.

– Перезвонит, – уверенно произнес Сосо.

– Будем надеяться.

– Ладно, Сандрик, мне пора, нужно заехать за Кети.

– Беги!

– Обещай, что без меня не будешь ничего предпринимать. Увидимся вечером. Даже если он не позвонит, сходим поесть мороженого.

– Пять лет с тобой за одним столом – не могу уже видеть тебя, кривоносого. Ладно, созвонимся, – я вылез из машины и поднял руку в знак прощания.

Не знаю, почему я не послушался Сосо и отправился повидаться к Гавазашвили, прихватив своего приятеля Горгодзе. Говорю это к тому, что за пять лет это был первый случай, когда я не внял просьбе Сосо и поступил по-своему.

Пока судьба не свела меня с Гиоргобиани, я и понятия не имел о так называемой «сванской дипломатии». Сосо так вежливо, с такой учтивостью умел давать советы, что никому и в голову не пришло бы пренебречь ими. Но на этот раз я проявил поистине ослиное упрямство. Думаю, причиной послужило желание уберечь своего друга от новых неприятностей – ведь он только вышел на свободу.

После того, как все попытки нормально поговорить с Зазой не увенчались успехом, а его угрозы в адрес Тедо перешли всякие границы, мне пришлось прострелить Гавазашвили ногу.

И вновь розыск, и вновь я в бегах; опять девять замков на входной двери, и опять сердце моих родителей обливается кровью.

Год я пожил у друга-боксера Шотико из Сванетисубани[4].

В один прекрасный день в мою забаррикадированную шкафом дверь позвонили.

– Кто? – спросил я.

– Милиция.

– Что за шуточки?

– Да открывай уже! – взвыл Ачико с той стороны.

Я открыл, и мой приятель вошел, нагруженный кондитерскими изделиями.

– Есть хорошие новости, – заявил он.

– Ну?

– Я говорил с Хореном.

– И?

– Он обещал прислать какого-то стоянщика, Юрку, который переправит тебя через грузино-армянскую границу.

– Нелегально? – задал я идиотский вопрос.

– Отнюдь. На границе тебе вручат британский дипломатический паспорт.

– Чувство юмора тебе не изменило. И когда?

– Юрка позвонит.

– Может быть, уже сегодня я буду свободен!

– Может быть. А этот Хорен откуда взялся? – спросил Ачико.

– Он был одноклассником моего деда. Он хотел стать режиссером, а Резо – писателем.

– Мечта Резо сбылась, чего не скажешь о Хорене…

– Что поделаешь, кто-то стал писателем, кто-то – вором, кто-то – космонавтом. Главное – быть человеком, – изрек я «жизненную мудрость».

– Короче, ждем Юрку. – Ачико вытащил из кармана видавший виды телефон с покрытым трещинами экраном и положил на стол. – Он позвонит на этот аппарат.

– У него хотя бы звук есть?

– Смотри всё время на экран.