Друзья ему завидовали. Сохранить свежесть чувств, пробыв в браке с «бабочкой», «стрекозой» или «слоненком» не один десяток лет, – дорогого стоит.
* * *
Теперь о хозяине дома, что в Басманной слободе, и о причинах визита серьезных гостей.
Хозяин особнячка был тоже купеческого сословия. Звался Маркел Авраамович. Конечно, народ тут же отчество сократил для удобства, и стал Маркел прозываться Абрамычем.
Капитал имел достойный, занимался же производством лекарств. Целая сеть аптек по всей Руси великой. Дело, честно говоря, хлопотливое. Провизоры лекарства исполняют, но только по рецептам врача.
Много требуется для того, чтобы больного обеспечить лекарствами и на тот свет раньше времени не отправить. В общем, дело сложное, в чем-то даже опасное. Но Маркел им занимался серьезно и знал: рано ли, поздно ли, но весь люд российский от дворника до, извините, императора в его аптеку забегут. Или порошок от головы, или горчишник от кашля, или травки для дел сердечных.
А еще интересно – на всех аптеках Маркела Абрамовича крупно висел девиз. Из меди, да всегда начищенной: «Когда человек делает тебе добро – ответь тем же». Кстати, был Маркел самый молодой из этой компании. Но на это не пеняли. Говорили только: «Глянь, как из Маркела нашего энергия прёть, прям как из паровичка».
Упомянем кратко о месте расположения особнячка Маркела, в котором собрались наши гости.
Он находился, да и сейчас пока находится, на Старой Басманной улице. М. Загоскин в книге «Москва и москвичи» так описывает Старую Басманную:
«Басманная улица, некогда знаменитая, а теперь покинутая всеми московскими боярами, которых огромные палаты или стоят пустые, или давно уже перешли в руки богатых купцов, может быть причислена к самым отдаленным и спокойным частям города… Изредка проедут по ней с обычным своим звоном и дребезжанием ободранные дрожки какого-нибудь ваньки, прокатятся тяжелые роспуски ломового извозчика, пролетит на щеголеватом калибре купеческий сынок, и редко, очень редко прогремит по бойкой мостовой карета».
Этот «золотой треугольник» – Старая Басманная, Новая Басманная, да с переулками – Доброслободским, Токмаковым, Гороховским, Плетешковским, – все это и составляло старую Москву.
Жили в этом районе люди необыкновенные.
Александр Пушкин частенько бывал у дяди своего, Василия Львовича, в доме на Старой Басманной. Дом до сих пор стоит близ площади Разгуляй. Здесь же он и хоронил любимого дядю, пройдя скорбный путь от площади Разгуляй до церкви святого великомученика Никиты.
Но оставим старую добрую Москву в покое. Хотя, по правде, этого ни одна власть не делает, в покое не оставляет. Разрушает постепенно, можно сказать, город, который в упоминаемое нами время, в годы конца XIX и начала XX века, мог считаться в основном городом купеческим. Поэтому, как уже было сказано, гости наши были купецкого сословия.
Причиной визита в удобный особняк Маркела Абрамовича стали два жизненно важных обстоятельства.
Первое – день рождения Маркела. Его решили на семейном совете с супругой, очаровательной дамой, но в возрасте, что и неплохо (кому нужны эти молоденькие польские фифочки), отмечать без помпы. Призвать двух-трех близких, заказать обед хорошего класса, отпустить прислугу и, наконец, обсудить жизнь свою, и полити к, конечно, а там – все остальное, что подскажет время, в котором наши гости жили. Время, кстати, неспокойное, тревожное, опасное.
Да когда у нашего торгового было другое время. Тать, потом разбойник, и дьяк – он же чиновник, да полицай, да в конце века – террорист. Как комары в тундре бросаются на несчастного оленя, так все эти твари уж в покое торговое сословие не оставляли. И это тоже требовало обсуждения. Узнать, кто как выкручивается.
И второе – супруга почтенного хозяина отъехала к маменьке. По делам неотложным имения в Костромском уезде, что постепенно приходит в упадок.
Да и умна была супруга, ох умна. Понимала, что иногда надобно вот так оставить мужа в компании друзей. Этакий мальчишник.
Звали ее Бореслава Яновна. Конечно, была из польских дворян и в свое время правильно рассудила: чем перебиваться с хлеба на воду (а иногда – одну воду) в своей шляхетской гордости в разваленной халупе где-нибудь в Оршанском повете, лучше быть хозяйкой сети московских, да и не только, аптек. И доход стабильный, ведь каждый рано или поздно, да какой-нито порошок купит.
И к Маркелу Авраамовичу попривыкнуть можно. Во-первых, отчество – Аврамий, так что он по родословной понятен. Из староверов, вероятно. И, что важно, не злоупотребляет. Так что попривыкла и даже – уж откроем занавес – вроде полюбила.
Маркел называл ее Слава, а ежели поскрести, то вдруг она окажется вовсе и не Яновна, а Яковлевна, например. Но это в доме не обсуждается. И так жить возможно, и не очень плохо. Поэтому Бореслава окаянной Аглашке, прислуге по кухне, дала строгие указания, как, что и когда подать. Да сидеть безвылазно на кухне, не мелькать и не мельтешить.
Как Маркел крикнет, тотчас посуду убрать и кофий с ликером в кабинет.
Ох, видела, видела хозяйка, бес играет в глазах, бровях, губах да и в самой заднице у этой оглашенной Аглашки. Не дай Бог, Маркел сломится, но пока, тьфу-тьфу, держится.
Вообще, люди-то давние знакомцы. Солидные. И все придут без жен. Значит, и волнение – напрасное. Нет, нет, она в своем Маркеле вполне уверена, но!.. Жизнь такая, что только оглядывайся. Либо хитровец сумку вырвет, или революционер, не к ночи упомянут, пообещает дом спалить или прислугу в революцию втянуть. Жизнь идет не больно спокойная.
Тем не менее Аглае все было сказано. От «Кюба» привезут горячее. Ну там уху стерляжью да гороховый суп по-итальянски. Только в Сицилии его и делают.
А холодные и вторые блюда с Тверской, со «Славянского базара». Конечно, оливье этот французский, да винегрет чухонский, да бок индейки. Икра заказана только черная, не зернистая, а паюсная. Ее Фемистокл под водочку рябиновую потребляет немерено.
Так что Бореслава Яновна уезжала со спокойной совестью и чувством выполненного всего, что и должна была выполнить дисциплинированная жена, мужа не только уважающая, но и питающая иные чувства.
Была Бореслава спокойна. Почти!
* * *
Гости решили сходиться не к вечеру, а днем, этак часа в два.
Сделать легкий перекус, а уж к вечеру можно и порешать, куда и к каким мамзелькам возможно направляться.
Но это мы почти что шутим. Наши герои в этот день про мамзелек не думали.
Отобедавши и хлопнув все по очереди Аглашку по заднице, отправились наши гости в кабинет. С кофием, ликерами и сигарами. Которые они не курили совершенно и запах не переносили. Но что делать, мода, мода. Куда от нее. Вот и приходится костюм шить у этого Мово, пропахивать сигарами и – оглядываться. Да, да, мы уже отмечали, что времена наступали коварные.
Но отобедали, выпив положенное. Произнесли имениннику традиционные теплые слова.
Затем перешли в библиотеку, расположились в креслах. Аглая принесла кофий, когда на нее хозяин цыкнул, мол, чё к гостям норовишь да норовишь. Эх, забыл, видно, хозяин, когда в молодости не только колбы бурлили в аптеках. Еще и кровь гуляла!
* * *
Конечно, между кофием и ликерами обсуждали. Сплетничали помаленьку. Мужики до сплетен горазды почище женского полу.
Коснулись, конечно, актерок. А от театров сразу перешли к товариществу «Алексеевых». Оно работало по хлопку и шерсти, да по коневодству были почти что первые.
– А помнишь, Мистокл, как тебя этот «артист» Костя Станиславский раскрутил? – спросил Маркел.
– Дак как не помнить.
– А ты, кстати, больницу так и построил, это фактически ему памятник.
– Да я не жалею. Все лучше, чем с Хлыновым прогулять, – буркнул Фемистокл Иванович.
Все стали смеяться. Пришлось уж который раз рассказать Фоме и Маркелу, как он с Хлыновым[6] устраивали кутежи. Вошли они не только в московские ведомости. Ихние супруги, особенно Фемистокла Ивановича весьма крутая Мария Федоровна, устроили обоим «Куликовскую битву» с «Мамаевым побоищем».