Гор. О снах моих она откуда знает?
Беста. Извини, я не знала, что это государственный секрет. Она сказала, что такая комната, как тебе снится, – к долгой бедности.
Гор. И все? У Вэй Синя поинтересней. Тут Бес недавно мой сон по Хуанди трактовал, много чего пообещал. А Варька твоя заполошная… Да это все ерунда, мне сейчас такое приснилось!
Баста.…
Гор. Рассказать?
Баста. Ну что на этот раз? Кончилось электричество?
Гор. Нет. Там несколько дней под окном, прямо в двух шагах, чего-то строили. Совсем рядом. Рабочие в касках ходили чуть не по подоконникам, экскаваторы там разные, отбойные молотки. И все необходимое звуковое оформление: «Вируй по малу», «Куда прешь, влево давай», «Шабаш, обедать пора», «Где балки складировать будем?», «Кидай сюда, потом разберемся»… И много чего еще, уже не помню.
Баста. Жаль.
Гор. Да ерунда, зато я помню, что они построили!
Баста.…
Гор. Сказать?
Баста. Ну.
Гор. Море! Они провели к нашему дому море!
Баста. Какое?
Гор. Какая разница! Настоящее! Соленое! Зеленое!.. А что ты все не ложишься?
Баста. Я завтра уезжаю. Мне надо собрать вещи.
Гор. Уезжаешь? Опять! Куда?
Баста. По южным городам Франции. Потом Париж. Я ведь говорила тебе неделю назад.
Гор. Ты говорила, что, возможно, поедешь, но не сказала когда и куда.
Баста. Я тогда не знала. Я же не сама решаю. Есть промотур – я еду, нет – сижу дома. Все просто, Гор, все как всегда.
Гор. Ну да, ну да. Утром летишь или вечером?
Баста. Вечером.
Гор. Давай я тебя отвезу в аэропорт.
Баста. Нет. Я сама.
Гор. Почему? Так же удобнее.
Баста. Нет, не удобнее.
Гор. Хорошо, тогда давай я тебя встречу.
Баста. Я не знаю точно, когда прилечу. Программа тура может измениться.
Гор. Ну, позвонишь, сообщишь.
Баста. Нет, Гор.
Гор. Да что с тобой последнее время? Что я не предложу – все нет и нет. Ни объяснений, ничего. Нет, и все.
Баста. Что объяснять, Гор? Вот я вчера утром взяла машину. Как ты добирался до своей работы?
Гор. А, это смешная история. Сейчас расскажу. Я пошел на маршрутку, но там была большая очередь, я был примерно двадцать пятым. Не хотелось терять время, и я пошел на остановку автобуса, а он перед моим носом уехал. Вернулся назад, но там уже ушли две маршрутки подряд. Те, кто стоял со мной рядом, все уехали, а очередь выросла на километр. Я решил поймать машину, вышел к проезжей части, и меня какой-то тип на бэ-эм-вэ окатил водой из лужи.
Баста. Лужа была одна на всю улицу?
Гор. Не знаю, не заметил. В общем, пришлось вернуться домой, переодеться и вызвать такси по телефону.
Баста. Вот лучше я сразу вызову такси. Ты забыл, что было, когда ты в последний раз довез меня до аэропорта без приключений, объездов по проселкам и пересадок в другие машины? Помнишь, ты рассказывал, что решил подождать взлета? Остался в зале с видом на летное поле, просидев там сорок минут?
Гор. Да, но я так и не смог определить, какой самолет твой.
Баста. А мой самолет стоял. Ему не давали команду на взлет сорок минут. И все это время мы в душном салоне гадали, что с нами приключилось, сумеем ли мы взлететь, а если взлетим, то сможем ли сесть.
Гор. Ну, это случайность, Баста.
Баста. Случайность – это то, что больше повториться не может. Это если под тобой сейчас диван упадет. А если каждый раз, когда ты выходишь на улицу, с тобой происходит случайность, значит, это уже судьба. И мне такая судьба ни к чему. Я хочу лететь и полечу сама, без сложностей и случайностей.
Гор. Да какая судьба, о чем ты говоришь?
Баста. Гор, сколько лет твоему прямому начальнику?
Гор. А при чем здесь это?
Баста. Ну все-таки.
Гор. Тридцать с небольшим.
Баста. А твоему непосредственному подчиненному?
Гор. Двадцать. С небольшим. Очень способный парень, скоро уйдет на повышение.
Баста. А теперь скажи, что ТЫ делаешь в этой компании? Почему ты застрял на десять лет в должности, которую тридцатилетние проскакивают, не заметив?
Гор. Мне нравится моя работа. А мой начальник…
Баста. Брось, Гор. Тебе нравится, что там не нужно ничего самому решать. И еще то, что вся работа заканчивается в пять. Единственное место, где тебе хорошо, где с тобой ничего не происходит, – эта квартира, эта комната, этот диван. Ну кухня еще. Ты стал хорошей домохозяйкой за эти годы. Прекрасно готовишь фаршированные баклажаны. Мог бы выиграть чемпионат по разборке и сборке пылесоса, если бы такой проводился. Но это все. Другой жизни у тебя нет. Стоит тебе выйти на улицу, как несчастья и неудачи сыплются на тебя и всех, кто рядом с тобой, как из дырявого пакета с мусором. Ты зря ушел из школы, Гор. Там ты, по крайней мере, жил какой-то своей, самостоятельной жизнью, а не служил рамкой для жизни других людей. Ладно, ты спи, я пойду быстренько соберусь.
Гор. Баста…
Баста. И перестань меня звать папкой на латыни. (Быстро выходит из комнаты.)
Гор (встает и начинает одеваться.) Зря ушел из школы… Да я падал, приходя домой, весь первый учительский год. Падал и спал. Чесался по ночам. Потом привык. Стал меньше уставать. Стал получать даже какое-то удовольствие от уроков. Нет, не от уроков. Необъяснимое, незаметное почти, на грани минутного счастья удовольствие от улыбок учеников при встрече. Вот же они, вот люди, которым ты небезразличен. Они тебе улыбаются – значит, ты есть, значит, ты хороший, полезный, любимый. А уроки… Кто из нормальных детей приходит в школу учиться? Туда идут встретиться, потусоваться. Обменяться играми, дисками. Влюбиться. Рассориться, подраться, помириться. Учитель для них что-то вроде мухи – жужжит все время, лезет то в глаза, то в уши, а ни прогнать, ни отмахнуться. Главный сон любого учителя, главный кошмар, я в этом уверен, – это когда ты приходишь в класс, начинаешь урок, а тебя никто не слушает. Никто, ни один человек. А наяву ничуть не лучше. Заставить тебя слушать – легко, заставить понять – практически невозможно. Десять лет я видел тоску бестолково запиханных знаний в глазах своих учеников. Десять лет я ее изводил. И вот когда решил, что я профессионал, что могу увлечь детей, дать им… не знания, нет – что-то важное для этой жизни, вот тогда меня и накрыло. Я стал относиться к детям в школе, как… ну как… к родным, что ли. Мне понадобилось их внимание не к предмету, а ко мне. Я стал на них обижаться. Хорошо хоть, сам понял, что становлюсь истеричной классной дамой, что надо уходить. И Баста тогда… А кстати, кому я это говорю? Ау, собеседники! (Уходит.)
Слышно, как щелкает замок, открывается и закрывается входная дверь. Тут же Баста входит в комнату, берет в руку телефонную трубку. Собирается звонить, но не решается. Какое-то время ходит по комнате с телефоном в руке, потом кладет его на какой-нибудь предмет обстановки, садится и замирает. Как статуя.
Сцена четвертая
Стильная квартира Шаи. Долгий звонок в дверь. Потом стук. Появляется заспанный Шаи. Идет открывать. Возвращается с Гором.
Шаи. Откуда ты взялся?
Гор. Ты, похоже, чем-то расстроен.
Шаи. Не чем, а кем. Тобой.
Гор. И как-то негостеприимен…
Шаи. В два часа ночи?
Гор. Ну, стучать-то я начал в половине второго.
Шаи. Слушай, Гор, ты знаешь, что такое телефон?
Гор. Конечно. Это такая коробочка. Если нужно кому-нибудь быстро соврать, нет ничего проще: говори в коробочку, никто не увидит. Можешь показывать язык, ковырять пальцем в носу или еще где, а человек с другой коробочкой будет думать, что ты внимательно его слушаешь, киваешь так серьезно. Вникаешь, одним словом. А мне сейчас нужно что-то реальное. «Руку протянуть и в глаза взглянуть». Или что-то в этом роде.
