— Проверил?! Да я чуть с ума не сошла! Думала ты умираешь!

— Владислав Яковлевич, такими вещами не шутят, — согласился со мной Женя.

— Ой, посмотрите, какие чувствительные! Уже и проверить вас нельзя. Зато, как оказалось, настоящих наследников у меня немного: ты Наташка, да ухажер твой. Получите по закону после моей смерти все денежки.

— Да подавись этими деньгами! — в сердцах крикнула я. — Кто мне вернет нервы мои потраченные? — Женя взял меня за руку, призывая не нервничать. Хоть рядом с ним я и успокаивалась, сердце все равно билось как бешеное.

— Ну вот получишь кусочек наследства, купишь себе от нервов пару шубок, яхту от головной боли, против усталости съездите на Мальдивы.

— Шутки шутками, дядя, а мне твоих денег как не надо было, так и до сих пор не надо.

— А тебе, Евгений?

— А мне чего? Мне тем более не надо.

— Ишь какие гордые! На похороны потом хоть придете?

— Если похороны будут не ради проверки родственников на вшивость, придем.

Взяв Женю за руку, я поспешила выйти из кабинета. Но дядя окрикнул мужчину, попросив притормозить.

— Ты, Евгений, Наташку не обижай, береги, хотя ты и так не обидишь, мужик ты хороший. В гости ее ко мне вози хоть раз в месяц, она гордая, сама никогда не поедет. А-то мне теперь тут скучно одному будет: этих молокососов завтра же выселю.

— Хорошо, Владислав Яковлевич, будем приезжать иногда. А сейчас нам, наверное, лучше поехать.

— Да, дядь, мы Новый год вдвоем встретим. А ты тут разбирайся со своим курятником. Счастливых праздников.

— Всего доброго.

Женя вывел меня из кабинета бледную как мраморные колонны в коридоре. Я думала то ли смеяться, то ли плакать, то ли доставать из сумочки успокоительное. Наверное, если бы рядом не было Жени, я бы точно валялась в обмороке.

— Мне кажется, ты десять раз пожалел, что тогда придержал мне дверь лифта, — пошутила я.

— Да почему? Зато весело! Будет что детям рассказать.

— Каким детям? — уточнила я с опаской.

— Обычным. Маленьким, — видимо, мы оба с Женей поняли, что уточнять каким именно детям, будет странно. Что ж, сделаем вид, будто я не спрашивала, а он не отвечал.

В зале на первом этаже был настоящий переполох. Все ругались друг с другом, плакали, пытались прорваться в кабинет к дяде. Кто-то даже уже вызвал юристов!

Вот это рвение к деньгам, вот это я понимаю. Если бы эти люди с таким энтузиазмом творили добро, мир был бы прекрасен.

— Поедем отсюда? — уточнила я. Женя кивнул, забрал нашу верхнюю одежду и повел меня в коридор.

Время близилось к половине девятого. Мы успевали вернуться в город, даже заехать в магазин, чтобы купить продуктов на праздничный стол. Вот только я все боялась уточнить: не против ли Женя встретить Новый год вдвоем?

В кабинете у дяди я бросила эту фразу, только чтобы поскорее смыться из этого дурдома, но Женя отрицательно не среагировал. Значит ли это, что он согласен?

— Жень, — позвала я мужчину, когда мы были уже на трассе, — а у тебя сейчас какие планы?

— Как какие? Новый год встречать.

— Ты с кем-то его встречаешь, да? — боже, я так трясусь, как будто снова на дискотеке в седьмом классе мальчика на танец приглашаю.

— Наташ, у тебя все хорошо? Мы вместе Новый год встречаем. Или ты меня одного оставить решила?

— Нет, нет, я просто уточняю, — сказала спешно. — Заедем тогда в магазин?

По пути Женя рассказал о своей военной службе, точнее я попросила его это сделать. Всегда было интересно: какого это в армии не год отслужить, а целую жизнь провести.

Женя, судя по всему, человеком был страстно влюбленным в военное дело. Его жизнь связывалась с дисциплиной, спортивной подготовкой. Но я не могла назвать его фанатиком.

Помимо своей непосредственной работы он любил музыку, даже играл на гитаре и фортепиано. А еще, как выяснилось, хорошо пел.

— Споешь что-нибудь? — попросила я.

— Да по радио только иностранная музыка, я если текст не знаю, не спою, — мне очень хотелось послушать, как поёт Женя, поэтому я принялась искать радиоволны с песнями на русском языке.

В конце концов, мои поиски увенчались успехом. По русскому радио транслировали трек, который Женя знал, вот только петь отказывался. Пришлось его немножко поуговаривать. Конечно, ломался он только для приличия. Ну а я чего? Мне не сложно.

— Где ты моя половина? Мы как Пьеро и Мальвина. И наши тени едины, и любовь непобедима.

За эти четыре строчки я влюбилась в Женин голос. Так красиво, мне кажется, не пел никто и никогда. Голос как будто проникал в самую душу, захватывал сердце и на долгие годы заседал в голове.

— У тебя потрясающий голос, — честно ответила я. — Если по вечерам ты будешь петь, я не то что ругаться не буду, я готова тебе доплачивать.

— Могу петь лично для тебя, — подмигнул Женя, а я залилась густым румянцем. — Понравилось, значит? А три года назад даже слушать не хотела.

— Что прости? — переспросила я.

— Ну три года назад. Ты ведь тогда врачом у нас подрабатывала.

Смутно вспоминая годы работы в военном госпитале, я никак не могла припомнить парня с зелеными глазами. Нет, не может быть, что мы знакомы….

— Я работала в госпитале, но тебя не помню….

— Я тогда лежал с переломом кисти. Ты не особо-то меня замечала. А я все пытался обратить на себя внимание, даже стихи тебе писал.

— Стихи? Стихи…. — Меня как будто ледяной водой окатили. Я вспомнила молодого парня, который по всюду ходил за мной по пятам, но не навязывался, не пошлил, как это делал весь госпиталь, а предлагал помощь, приносил разные сладости. — Жень, не может быть, что это был ты!

— Я тоже сначала не узнал. Да и, если честно, вообще не вспоминал о тебе давно. Но у тебя шрам на шее. Я его еще тогда увидел, а сейчас разглядел и вспомнил.

Я схватилась за шею, где с детства и впрямь был небольшой рубец. В двухлетнем возрасте я то ли упала, то ли ударилась обо что-то. Вот и осталось на всю жизнь напоминание из детства.

— И я тебя забыла…. Просто за несколько лет работы в госпитале ко мне только ленивый не приставал! Одни за попу хватали, другие целоваться лезли, третьи специально то за таблеткой, то за градусником приходили. А ты совсем другой был… Шоколадки мне из столовой таскал, коробки с лекарствами носить не давал. Только увидишь меня в коридоре — сразу бежишь. Я ведь как-то спирт разлила. Литров пять, наверное. А ты всю вину на себя взял.

В памяти по деталям собирался образ молодого солдата, оставшегося в моей голове только светлым абстрактным воспоминанием. Мозг хранил его поступки, его улыбку, его признания в стихах, вот только лицо почему-то не сохранил.

— Да, мне тогда от нашего старшины по самые помидоры досталось… Но оно того стоило. А теперь я сам старшина, таких шалопаев гоняю, которые в медсестер влюбляются.

— А ты был в меня влюблен? — потому что я была в него влюблена. Пусть тайно, пусть не признавалась в этом даже самой себе. Но на подсознательном уровне мне нравился этот молодой парнишка, который совершал настоящие мужские поступки.

— А кто ж в тебя тогда не влюблен был? Молодая, красивая, умная. К тому же врач. С годами, кстати, только лучше стала.

— Жень, я не верю, что так бывает… — сердце бешено билось в груди, сопротивляясь происходящему. Я боялась, боялась, что сейчас вернутся старые чувства, которые я так старательно прятала даже от самой себя.

— А как не бывает? У нас город-то малюсенький.

Я преклонюсь перед Тобой,

Как воин чтящий лик царицы,

Чьё имя звонко вторят птицы.

Я жизнь отдам Тебе одной.

Ты заставляешь быть стрелой

И силой мысли ввысь пуститься,

И к цели всем назло стремиться,