Сюжет кинотрилогии о Максиме был навеян биографией Максима Литвинова, в прошлом подпольщика и агента ленинской «Искры». Поскольку он происходил из еврейской семьи (его настоящая фамилия Валлах), предполагалось, что Максима сыграет Соломон Михоэлс. Но к моменту запуска картины кое-что изменилось. В середине 1930-х были забракованы первые советские учебники истории, созданные десятилетием раньше. В новых на роль главной преобразующей силы в стране и мире, наряду с пролетариатом, выдвигался русский народ, для него даже был изобретен титул «старшего брата» в советской семье народов. Так что фильм решили снимать о русском пареньке с рабочей окраины, и от неосуществленного замысла осталось лишь имя героя. А настоящего Максима Сталин снял с министерской должности в мае 1939 года и назначил на его место Вячеслава Молотова, дабы послать Гитлеру сигнал, что дипломатическое ведомство больше не возглавляет представитель ненавистного тому народа – путь к подписанию Пакта Молотова – Риббентропа был открыт.

Однажды Максим Литвинов оказался причастен к судьбе великого Душкина. Незадолго до открытия спроектированной им «Кропоткинской» (тогда она называлась «Дворец Советов»), в марте 1935 года Душкина арестовали. Его остановили милиционеры для проверки документов, их с собой не оказалось (потерял паспорт), после чего он был задержан, и на него, как рассказывают, начали «вешать» серьезные обвинения. Какие именно, мне не известно, известно лишь, что освободили его в конце апреля, и помогло этому посещение почти законченной первой очереди метро английским министром иностранных дел Энтони Иденом. Иден с сопровождавшим его Максимом Литвиновым выходил на каждой станции. Пораженный красотой «Дворца Советов», Иден захотел познакомиться с автором. Литвинов переадресовал просьбу «хозяину Москвы» Кагановичу. Как вспоминала жена архитектора музыкант Тамара Душкина, «Каганович спросил, где же Душкин? И получил ответ: „Сидит в Бутырках“. Через три дня он вернулся».

Между прочим, Кагановичу не понравился душкинский проект этой станции. По подсказке одного из душкинских недоброжелателей он назвал причиной своего недовольства сходство станции с древнеегипетским храмом Амона в Карнаке, с его колоннами в форме цветка лотоса. На что Душкин возразил со всей возможной политкорректностью: «У них дворцы для фараонов, а у нас – для народа!»

Все скульптурные персонажи на «Площади Революции» принадлежат, как сказали бы сейчас, к «славянской национальности». Все сплошь, и никакой тебе «дружбы народов», никаких «народов СССР», нет даже часто встречавшегося в кинокартинах тех лет «симпатичного грузина». Правда, «младшие братья», пусть и не все, нашли себе место на открытой пять лет спустя соседней станции метро, нынешней «Театральной», носившей тогда название «Площадь Свердлова». На своде ее центрального зала – представители семи «главных» народов СССР – русского, украинского, белорусского, грузинского, армянского, казахского и узбекского. Нет ни таджиков, ни туркмен, нет молдаван и прибалтов. Я уж не говорю о представителях той, по сталинскому определению, «народности», к которой принадлежал прототип Максима. Что было отмечено в одном из тостов Расула Гамзатова: «За дагестанский народ, предпоследний среди равных!» На вопрос, кто же последние, усмехнулся: «Неужели не понятно – последние у нас евреи».

В упоминавшейся уже жалобе редактора газеты «Советское искусство» Виктора Городинского говорилось, что барельеф Сталина и Ленина в торце станции «исполнен безграмотно» и «неверны пропорции (например, коротко предплечье в фигуре И.В.Сталина)». Донос положили под сукно, на судьбу скульптора он никак не повлиял, а после смерти Сталина именно Матвея Манизера позвали снимать с него посмертную маску.

«Нам позвонили часов в 12 ночи, – вспоминал сын скульптора Гуго Манизер. – Отец сказал: „Поедешь со мной“. Можно было догадаться, куда нас везут: пресса ежедневно передавала бюллетени о состоянии здоровья Сталина». Ему запомнились «лампы, операционный стол, человек, накрытый простыней», и то, как долго ждали парикмахера – Сталин оказался небрит. После вскрытия мозг вождя передали в Институт мозга человека, основанный по инициативе Владимира Бехтерева. Того самого психиатра, который умер от пищевого отравления через два дня после обследования Сталина в декабре 1927 года и неосторожного высказывания в узком кругу о том, что у вождя «тяжелая паранойя». А с посмертной маски Сталина было сделано 10 копий, всплывающих время от времени на зарубежных аукционах. Последняя была продана в 2018 году в Англии за 14 тыс. фунтов. Там же, в Англии, живет внучка скульптора Ольга Манизер. К ней-то первой я и обратился, как только почувствовал интерес к моделям, позировавшим скульптору, и, заглянув в интернет, нашел массу поразительных историй об этих людях.

Представьте, каково было мое разочарование, когда я услышал от Ольги Гуговны Манизер: «Матвей Генрихович не оставил никаких записей о работе над этой серией скульптур. Все истории о моделях, дошедшие уже и до Википедии – лишь пустые домыслы людей, выдающих себя или своих родственников за неких моделей». Петр Оттович Манизер, внук от другого сына скульптора, был не столь категоричен, как его двоюродная сестра, и пообещал мне поискать в отцовских бумагах, но спустя какое-то время сообщил, что ничего не обнаружил. Их отцы на этот счет публично не высказывались.

Как же так? Как я уже упоминал, в Сети можно найти множество историй о людях, увековеченных на «Площади Революции». Правда, информация о них – статьи, книги, телепередачи и документальные фильмы – появилась лишь в последние лет двадцать, когда возникла мода на все советское. За одним исключением.

В 1945 году в журнале «Смена» (№ 23–24) был опубликован очерк корреспондента газеты «Красный флот» Владимира Рудного о капитан-лейтенанте Алексее Никитенко, отличившемся в боях с японцами. Материал проиллюстрирован двумя фотографиями. На одной из них он сам, а на другой матрос с наганом из московского метро. Тот, у которого этот наган частенько воруют и заменяют на новый. Сходство со скульптурой налицо. «Жаль, не видел скульптуру в метрополитене! – признался он интервьюеру. – Кончил училище, так и не был в Москве».

В 1937 году Алексей Никитенко был курсантом Ленинградского высшего военно-морского училища имени М.В.Фрунзе. Манизер провел чуть не целый день в вестибюле училища, приглядываясь к снующим туда-сюда парням в форменках, и, в конце концов, выбрал того, чья внешность отвечала его представлениям об образе революционного матроса. Никитенко получил приказание начальства явиться в Академию художеств и несколько месяцев, как на службу, ходил позировать. Опоясанный пулеметными лентами и с наганом, стоял каждый день по четыре часа.

Ну почему он мучился, это ясно, а вот почему настоящие революционные матросы носили на груди пулеметные ленты? На этот счет есть две версии. Первая – для удобства, чтобы, случись что, патроны для нагана были под рукой, подсумков для них не хватало. Вторая – для красоты, матросская мода на ношение пулеметных лент появилась сразу после Февральской революции.

В том же номере «Смены» опубликовано свидетельство самого скульптора. Манизер признался, что ему приятно было узнать о судьбе Никитенко, он помнил его, «вдумчивого юношу и отличника учебы». По окончании учебы Никитенко направили на Дальний Восток, где он дослужился до командира корабля «Красный Восток», в 1920-е годы носившего имя «Троцкий». Из портала «Память народа» мне стало известно, что в августе 1945 года капитан-лейтенант Никитенко награжден орденом Красного знамени. Согласно наградному листу, на реке Сунгари во время Фудзинской операции его корабль, входивший в состав Амурской флотилии, поддержал артиллерийским огнем сухопутные войска и огнем корабельной артиллерии уничтожил два дота и разрушил три казармы противника (район этот был японцами хорошо укреплен).