На шканцах высилась гора, лоснилась золотом и переливалась блеском огней. Пираты устроили дикие ритуальные пляски вокруг награбленного, горланя непристойные песни. Делить добычу решили с утра, но праздник оказался столь бурным и насквозь пропитанным ромом, что утро должно было начаться после полудня. «Чёрная Жемчужина», уйдя от торговых троп, легла в дрейф.

Барбосса пробирался к каюте, расталкивая штабелями уложенных пиратов. Джек на плече ни с того ни с сего вцепился в шляпу, а потом, издав перепуганный вопль, унёсся куда-то на самый верх мачты. Капитан проводил его хмурым взглядом и внимательно всмотрелся в полумрак, поселившийся на палубе. Слегка покачивались фонари, мерцало пламя, перекатывалась пустая бутыль. Барбосса поднялся на мостик, и тут же услышал полное презрения и холода: «Бардак». Женский голос, от которого веяло ощутимой потусторонней холодностью. Капитан обернулся и почти не удивился, увидев перед собой её. Жемчужина стояла спиной к борту, держась за планшир. Взгляд абсолютно чёрных, как адская тьма, глаз прожигал шкипера насквозь, и неожиданно для себя Барбосса почувствовал на спине неприятный холодок. Всё же он совладал с собой и позволил растянуть обветренные губы в хозяйской улыбке, смело разглядывая духа. Низ её платья был разодран в клочья, точно на неё напал дикий зверь. Мало кто знал, Гектор Барбосса мог похвастаться отличным зрением: его цепкий взгляд приметил множество шрамов на её теле. Но Жемчужину они, казалось, нисколько не беспокоили. Она продолжала исподлобья глядеть на капитана и изредка перебирать пальцами по планширу.

— А, — протянул Барбосса, — так это про тебя постоянно болтает Раджетти. — Жемчужина слегка приподняла бровь. — И что, явилась меня запугивать? — со смешком поинтересовался капитан.

— Не заслуживаешь этого. — Она будто не проговорила, а прошипела, как ядовитая змея, что вот-вот готова наброситься.

У Барбоссы на зубах заскрипело что-то: то ли морская соль, то ли ощутимая неприязнь. Он холодно усмехнулся и свободно шагнул навстречу.

— Раз уж бредни в тавернах могут быть правдой, чего за столько лет явилась так поздно? Соскучилась? — оскалился пират самой наглой улыбкой.

Дух презрительно искривила губы.

— Ты мне омерзителен.

Барбосса расхохотался — немного нервно, но вполне искренне. Она так напоминала ему загарпуненную акулу: попалась на острый крюк, задыхалась под воздухом, но всё ещё продолжала клацать огромными челюстями в тщетной попытке загрызть хоть кого-то.

— Ничего не поделать, дорогуша, — развёл он руками, меряя её взглядом и чувствуя себя всё в большей мере хозяином ситуации. — Этот корабль принадлежит мне. А значит — и ты. Выкабенивайся, сколько влезет, но тебе никуда не деться.

Жемчужина так резко шагнула вперёд, что Барбосса едва удержался, чтобы не отшатнуться. Она словно выросла и смотрела точно ему в глаза, и под её взглядом затерялось где-то биение сердца, на душе похолодело, будто капитана снова угораздило попасть на тот свет. На прекрасном лице едва угадывались признаки эмоций: слишком обманчивые, слишком не похожие на человеческие, чтобы распознать. Её губы зашевелились, слова шипели, будто не говорила их она, а выжигала огнём:

— Знай своё место, вор. Ты прав, я не могу уйти с судна. Но ты можешь. — Барбосса по старой привычке хотел огрызнуться и осадить мерзавку, но дух прошептала: — Я была в аду, и ты мне не страшен. Недолго тебе быть капитаном. — Жемчужина шагнула прочь, к борту, затем обернулась: — Лучше на дно, чем под твоим началом. — И исчезла.

Весь следующий день капитан Гектор Барбосса вёл себя, как побитый обозлённый барбос. Доставалось всем и по делу, и просто за то, что попались на глаза. Между собой пираты гадали, что сталось вдруг с их капитаном, и пришли к логическому выводу: перепил. Поэтому Раджетти, выдвинутый парламентёром, после полудня постучался в капитанскую каюту, пропуская бутылку рома впереди себя.

— Пошёл прочь, — рыкнул капитан. Раджетти поставил ром на стол и, отойдя, замер у двери. Спустя минут десять молчания и растерянного сопения матроса, Барбоссе страшно захотелось запустить в него бутылкой или, куда проще, пристрелить, но вместо того он спросил: — Что за байки ты травишь про призраков?

Терри поднял взгляд и вместо ответа задал свой вопрос:

— Вы её тоже видели? — Он подошёл на шаг, поднимая руки к груди. — Она что-то сказала? Чего она хочет? Она чем-то недовольна? Надо задобрить её, тогда она станет благосклонна к нам. Вы должны… должны заполучить её уважение.

Барбосса фыркнул и отшвырнул карту в сторону. Крепкое словцо едва успело слететь с языка, как оглушительный грохот оставил от половины каюты только щепки, дым, огонь и повисшие нитями остатки переборок. Когда капитан смог выбраться из-под завалов и выскочить на палубу, она тонула в криках, крови, стрельбе и суматошной беготне. Хаос заполонил каждый уголок судна, и Барбоссе не сразу удалось разглядеть за кормой корабль с кровавым оттенком парусов. Судно неприятеля изрыгнуло струю пламени, подобно дракону, и корма «Жемчужины» превратилась оглушающий треском дерева в погребальный костёр. Захватчики, как оголодавшая саранча, хлынули на палубу, рубя и стреляя каждого встречного. Но команда «Чёрной Жемчужины» сдаваться не собиралась, и больше половины уже полегло убитыми и раненными.

Скользя по мокрым от крови доскам, Гектор Барбосса ринулся к пушкам левого борта, чтобы дать залп по противнику. Уложив несколько человек, он внезапно оказался оттиснут к лестнице. Вражеский корабль заходил с левого борта с тем спокойствием, с каким лев приближается к раненной газели. Разглядел Барбосса и капитана. Много слышал он о том человеке, Эдварде Тиче, больше известном как Чёрная Борода. И рассказы о нём никогда не кончались словами «славный парень», «дерзкий пират». По большей части рассказчик в конце добавлял: «И не приведи Бог или Дьявол вам встретиться с ним».

Не глядя заколов подскочившего со спины мерзавца, Барбосса схватил фитиль и шагнул к пушке, но не сделал и полшага. Шкипер опустил глаза: конец, словно удав, скручивался вокруг его лодыжки, ползя всё выше. Не успел капитан и сообразить, как его мотнуло в сторону и вверх, а затем с силой приложило о палубу. Барбосса распластался на юте, ловя в фокус мешанину внизу. Словно змеи, тросы накидывались на команду «Жемчужины», трепали людей, как дикие псы, разбивали головы о мачты и сбрасывали за борт. Барбосса перевернулся на спину. Канат поднимался над ним, извиваясь, как гадюка перед броском, с двух сторон подползали другие.

И вдруг его разъярённый взгляд среди хаоса и гари поймал её спокойную фигуру.

— Мерзавка, что ты творишь?! — закричал Барбосса. — Защищайся! — Два других каната накинулись на шкипера, он выхватил саблю и разрубил один, что целился в шею.

Бешеный взгляд капитана нисколько не тронул Жемчужину. Плавно, точно в танце, дух приблизилась и, присев, победно и отчасти снисходительно улыбнулась.

— Лучше на дно, чем под твоим началом, — чётко проговорила она.

В следующий миг тросы утащили капитана Барбоссу вниз, на шканцы. И Жемчужина проводила его равнодушным взглядом.

***

— Живее, Гиббс! — Джек Воробей с трудом удержался от пинка, чтобы подогнать старпома, и в который раз недовольно фыркнул, припуская вперёд. В такт торопливым шагам позвякивала дюжина колокольчиков на его шее: «Козлиное ожерелье», ради свободы от которого в плохой день Джек готов был и головы лишиться, теперь его абсолютно не волновало. Пискливый перезвон при каждом прыжке через камни удостаивался только раздражённого подёргивания уса, не более.

Чёрный утёс подступал к кипящему морю. Подъём на него был крут и неудобен, а мелкая жёсткая трава, что цеплялась за сапоги, подло скрывала бугристые уступы, так что пиратские пилигримы то и дело спотыкались, скользили по склону и чертыхались по чём зря. Оказавшись на вершине, Джек Воробей не чувствовал ног — последнего, что ещё не отмёрзло. Адские ветра мыса Горн накинулись на путников с голодной яростью, обжигали кожу, слепили глаза и норовили резким порывом сбросить упёртых пиратов вниз.