Когда машина качнулась, скрипнула тормозами и замерла на снежной дороге, он открыл дверь и встал одной ногой на подножку. В бинокль было хорошо видно, что на льду возле железнодорожного моста все затянул серый дым. Лейтенант не мог разглядеть берегов, самого моста, нефтехранилищ, расположенных у поселка Увек.

Это работали дымоустановщики, принадлежавшие Волжской военной флотилии. Пока река была скована льдом, эти агрегаты стояли на грузовых машинах, которые выезжали дежурить на лед. Их расчеты ежечасно получали прогноз направления и силы ветра в приземной полосе. В этом дыму мелькали яркие вспышки выстрелов орудий и пулеметов противовоздушной обороны.

Вдруг темным крестом в небе мелькнула тень. Она тут же пропала, но ее снова цепко ухватили два прожектора, потом еще пара. Самолет менял высоту, резко ложился на крыло, пытаясь вырваться из пучков света. Прошло еще немного времени, и он с резким хлопком загорелся, шел по прямой, постепенно терял высоту. Плотный хвост дыма тянулся за хвостом машины. Потом чуть ниже ее один за другим вспухли белые купола парашютов.

– Разворачивайся! – крикнул Соколов шоферу, а сам спрыгнул с подножки в снег и стал показывать водителям других машин, чтобы они следовали за ним.

Лейтенант на ходу запрыгнул на подножку головной полуторки и внимательно, не отрываясь, смотрел на небо, где все ниже спускались три парашюта. Ветром их относило к берегу, сначала к протоке Мазутка, а затем дальше, в сторону прибрежных оврагов. Один из них все больше отдалялся от двух других. Соколов пытался прикинуть расстояние до немецких летчиков. Машину трясло на заснеженных ухабах, накатанных тракторами. Дважды он чуть было не сорвался с подножки.

– Чего вы там, товарищ лейтенант, – сквозь завывания мотора крикнул ему водитель, – остановились бы да из всех винтовок дали по ним. Кто-нибудь обязательно попал бы. Этих сволочей фашистских уничтожать надо в воздухе, пока они на нашу землю не сели да лапы не задрали. Сейчас эти гады смирные сделаются, а недавно вон какие храбрые были. У них и пушки, и пулеметы, полон самолет бомб!

– Нельзя стрелять, Чубуков! – крикнул в ответ лейтенант. – Их только живыми брать надо!

Не верилось Соколову в то, что немецкие летчики не окажут сопротивления при задержании. А в перестрелке всякое может случиться. Бойцы его истребительного батальона неопытные, в настоящем бою еще не были. За исключением нескольких человек, которые воевали в Гражданскую, на Халхин-Голе или в Финскую. Сейчас в батальоне они были командирами отделений и взводов. На этих ветеранов вполне можно было положиться. Но все же основная масса бойцов не обстреляна. Они могут с перепуга стрелять в белый свет как в копеечку.

Купола парашютов стали исчезать за деревьями.

«Меньше километра до них, – на глаз определил расстояние лейтенант. – Ночь и изрезанный рельеф искажают перспективу, но до места приземления парашютистов все равно примерно столько и будет».

Дорога перестала вилять, и вскоре капот передней машины уперся в сугроб, наметенный ветром. Ехать дальше было нельзя.

Соколов выскочил на снег и крикнул, делая соответствующий знак рукой:

– К машине! Построиться повзводно! Водителям взять оружие, принять под охрану автомобили. Взводы Корнеева и Ледяного двигаются на северо-запад. Ориентир: одинокий дом на краю оврага. Старший Корнеев. Взвод Мельникова идет со мной. Приказ – взять летчиков живыми. Единственная причина, по которой в них можно и даже следует стрелять на поражение – попытка уничтожить полетные карты. Все ясно? Вопросы есть? Нет! Вперед! Мельников, за мной!

Две группы бойцов бросились в ночь. Бежать было трудно. Люди то проваливались по колено в снег, то скользили по обледенелым участкам, спотыкались о смерзшийся кустарник. Взводы быстро растянулись на десятки метров. Не у всех хватало дыхания, многие не выдерживали такого темпа бега по пересеченной заснеженной местности.

Соколов бежал первым, сжимая в руках «ППШ», пытаясь одновременно глядеть под ноги и осматривать окрестности, чтобы не пропустить те ориентиры, по которым он определил место, куда опустился парашют немецкого летчика.

Алексей чуть было не пропустил березу с веткой, сломанной веткой у самой вершины. Еще немного, и немец смог бы выстрелить в него первым. Летчик успел собрать свой парашют и затолкать его в кусты, был готов к бою. Это чуть было не стоило лейтенанту жизни.

– Ложись! – крикнул Соколов, взмахнул рукой и первым рухнул в снег.

Бойцы послушно попадали следом за ним и стали расползаться в поисках укрытия, как он их и учил. Всего с Соколовым до места приземления немецкого летчика успели добежать человек пятнадцать. Сейчас они лежали, с трудом переводя дыхание, радуясь этой передышке больше, чем тому, что настигли врага.

– Бросай оружие! – крикнул Соколов по-немецки. – Выходи!

В ответ сухо ударила автоматная очередь. На голову лейтенанта полетели мелкие ветки и сухая кора дерева, под которым он лежал.

Алексей вполголоса выругался и снова крикнул по-немецки:

– Сдавайся, или мы открываем огонь!

В ответ опять ударила очередь. В снегу впереди зашевелился человек. Он пытался отползти дальше по оврагу.

Командир взвода Мельников, лежавший рядом с лейтенантом, откашлялся в кулак и произнес:

– Обманкой его надо заставить патроны расстрелять, товарищ лейтенант. Не мешок же он их с собой взял в полет и не со всем запасом прыгнул. Один рожок у него, от силы, два, никак не больше.

– Ребята неопытные у нас, – сказал Алексей. – Они ведь головы под пули подставят в два счета.

– Мы втроем сделаем, – сказал Мельников, сдвигая на затылок цигейковую шапку. – Вы четвертым будете. Мы в тридцать девятом под Коннельярви так финских кукушек из укрытий выманивали.

– Ну-ка, расскажи! – заявил Соколов, понимая, что немца в его теперешнем положении взять будет сложно.

По крайней мере, быстро и без потерь этого не сделаешь. Он мог сжечь полетные карты. Допустить такое тоже было нельзя.

– Двое на расстоянии прямой видимости, метров двадцать или тридцать друг от друга, активно ползают, прикрываясь деревьями, камнями, бугорками, стреляют по очереди поверх головы противника. Главное, не подходить к нему ближе сорока метров, а то он может и гранату кинуть. Шуметь побольше и нервировать, вроде вот-вот кинемся на него. Двое обходят с боков или со спины. Это уж как местность позволяет и как получится. Уже потом, когда в кольцо возьмем, как двое сзади подойдут, то один на себя отвлекает, а другой на немца кидается. Надо кого поздоровее, чтобы хватка медвежья была. Тут важно его несколько секунд в охапке крепко держать, чтобы не вырвался, нож не достал. Как раз и остальные подоспеют.

– Есть, говоришь, во взводе бывалые ребята? – покусывая губу, спросил Соколов.

Пока лейтенант, встав на колено за деревом, опять кричал немецкому летчику, чтобы тот сдавался, Мельников отобрал самых опытных бойцов и начал свое выманивание.

Приглядываясь к немцу, Алексей по его поведению понял, что тот сильно напуган. Может, этого летчика напичкали пропагандой, убедили в том, что после Сталинграда его в советском плену ждут страшные пытки или ужасная смерть? Чего он так отстреливается, куда ему бежать? Ведь из такого глубокого тыла никак невозможно прорваться к линии фронта. Или надеется на пособников-предателей? Может, верит обещаниям, что местное население, лояльное к фашистам, ему поможет?

«Вдвойне дурак! – Соколов зло усмехнулся. – Вы вообще наш народ не знаете, если такое о нас думаете и в это верите. Если бы не полетные карты, не маршруты и не расположение аэродромов, с которых вы летаете, то я с тобой нисколько не церемонился бы».

Стрельба велась со всех сторон. Бойцы истребительного батальона окружали летчика. Он начал метаться.

Соколов выкрикивал команды, опять предлагал немцу сдаться и продолжал прислушиваться. Тут всего в каких-то двухстах метрах от них началась бешеная перестрелка. Видимо, два других немца тоже не хотели поднимать руки.