Все записи данных были понятны. Повторные результаты подтверждали, что процедуры ГБО были ничуть не действеннее фальшивых, когда пациенты просто сидели в комнате со слегка повышенным давлением на протяжении сорока процедур. Но исследования также показали то, на что мало кто обратил внимание: пациенты с черепно-мозговой травмой, которые прошли настоящее или поддельное лечение, стали чувствовать себя значительно лучше в отличие от тех, кто прошел только традиционную терапию, ту самую, которой я лечил сержанта Мартина. И разница была весьма значительной. Те, кто посещал все процедуры ГБО, улучшили свои показатели вдвое по сравнению с теми, кто лечился лишь таблетками и традиционной медициной. Само добавление кислорода не влияло на улучшение состояния, но процедуры его улучшали. Ключ крылся в самом процессе терапии, и результаты были удивительны. Возможно, дело было в вере пациентов и врачей, может быть, в социализации во время лечения или сработало что-то еще. Но причина крылась явно не в кислороде. Военные власти отказались от ГБО, когда было доказано, что оно неэффективно. Но сержант Мартин был прав – у него была надежда, и он действительно пошел на поправку. Я был рад за него, но ситуация в целом ставила меня в тупик.

Неужели это был еще один намек на то, что мы упускаем что-то катастрофически важное в современной медицине – эффект плацебо? Что я теперь должен был прописать следующему пациенту с черепно-мозговой травмой (ЧМТ)? Как я мог мог довериться собственному мнению, сделать правильный выбор и не дать ложных надежд?

Как оказалось, многие другие врачи тоже начинали сомневаться в своем профессионализме – и не без причины. В период с 1960 по 1990 года внушительное количество исследований доказало, что многие широко используемые способы лечения и считающиеся эталонными лекарства были не только бесполезны, но даже вредны. Ученые утверждали, что не стоит доверять мнению врачей, и предлагали полагаться на скрупулезный процесс сбора и структурирования данных клинических исследований. Такой подход использовал Samueli Institute при проверке эффективности ГБО для пациентов с черепно-мозговой травмой. Хоть я и верил в убедительные доказательства, я не до конца осознавал их важность, пока однажды мой поступок не стал причиной непреднамеренной смерти пациента. Тогда я полагался на золотые законы традиционной медицины, и этот случай был как настоящий удар под дых, от которого я до сих пор не могу оправиться. И меня не утешает то, что ошибка врача является третьей распространенной причиной смерти в США. Чарли – 66-летний бывший моряк, которого я госпитализировал с подозрением на сердечный приступ в 1985 году. Это была обычная, рутинная госпитализация, такая же, как десятки других каждый день. Он жаловался на боль в груди и тошноту, что являлось возможными признаками сердечного приступа. Его ЭКГ показало признаки сердечной ишемии и нерегулярное сердцебиение. В 1985 с такими симптомами обычно госпитализировали, и лечение заключалось в постельном режиме, морфии для снижения боли, нитратах для расширения коронарных сосудов, бета-блокаторах для уменьшения частоты сердцебиения и давления и снимающих аритмию препаратах, нормализующих сердечный ритм. Большинству пациентов вскоре становится лучше, и уже через несколько дней их выписывают, но некоторые остаются и проходят дальнейшую терапию.

Состояние Чарли было стабильным, когда я проверял его тем вечером перед уходом домой. Все показатели были в норме. Анализы крови говорили о том, что он перенес небольшой сердечный приступ и вскоре должен поправиться. «Увидимся утром», – сказал я ему.

Но тем вечером я, как обычно, читал медицинский журнал и наткнулся на статью об исследованиях, согласно которым я, возможно, вредил Чарли этими препаратами от аритмии. В исследовании участвовали пациенты, часть которых принимала препараты против аритмии, а другая – плацебо. Те, кто проходил весь курс лечения с настоящими лекарствами, умирали чаще, чем принимавшие плацебо. Я отложил статью и решил поднять этот вопрос утром. Интересно, кто еще читал эту статью? Должны ли мы прекратить давать людям эти препараты?

Но у меня не было возможности обсудить это с коллегами. Около четырех утра мне срочно позвонили из больницы и сообщили, что Чарли умер. Его сердцебиение настолько сбилось, что помочь было невозможно. Я примчался в больницу и встретил его рыдающую жену. Она спросила, что случилось. Я не знал, что ответить. Было ли это последствием сердечного приступа? Позже вскрытие показало, что дело было не в этом. Неужели я убил его, прописав ему препараты от аритмии, как и предполагалось в той статье? Это было самым логичным объяснением.

Использование лекарств против аритмии у таких пациентов прекратили, когда данные, приведенные в той статье, подтвердились. По общим подсчетам было установлено, что при их использовании после сердечных приступов медики убивали около пятидесяти тысяч людей в год. Доверие клиническому опыту наносило вред. И только исследование с использованием плацебо смогло выявить проблему.

На протяжении тысяч лет методы лечения выбирали и передавали из поколения в поколение, основываясь на опыте, который считался лучшим показателем. Но могут ли все накопленные знания как древней медицины, например, иглоукалывание, так и современной, как те лекарства, которые прописывали Чарли, быть неверными? Если так, то чем же объяснить исцеление пациентов?

Начиная с 1981 года мне посчастливилось работать в таких местах, где я смог изучить эти вопросы. Будучи директором отделения медицинских исследований при Армейском научно-исследовательском институте имени Уолтера Рида, я учил сотрудников мыслить критически, когда дело касается медицины, и использовать всевозможные скрупулезные методы изучения. Каждый год пять-шесть терапевтов проводили исследование по одной из основных медицинских проблем методами углубленного исследования и критической оценки. Я учил их использовать доказательные методы, чтобы избегать врачебных ошибок. Позже Национальный институт здравоохранения добавил некоторые из этих способов обучения в свой курс по клиническим исследованиям. Неужели одни и те же результаты могут быть достигнуты и при использовании древнего метода лечения, и при применении того, который используется сегодня во всем мире. У меня был шанс проверить это, когда я вступил в должность главы Отделения альтернативной медицины при НИЗ в 1996 году, а также отделения Традиционной передовой медицины при Всемирной организации здравоохранения в 1998 году. Некоторое время спустя, когда я стал генеральным директором Samueli Institute – некоммерческой организации, которая изучала пути исцеления и выздоровления, у моей команды был шанс с головой окунуться в анализ древних и новых подходов к лечению.

Эта работа позволила мне пообщаться с терапевтами, лекарями, пациентами и учеными со всего мира и задать три главных вопроса.

Во-первых, в какой степени методы лечения разных культур оказываются эффективными при их исследовании современными стандартами?

Во-вторых, каковы показатели улучшений в этих системах здравоохранения при их применении в типичных условиях?

И в-третьих, существуют ли какие-то общие черты, прослеживающиеся во всех древних и современных методах, которые могут объяснить суть процесса выздоровления?

То, что я смог выяснить в ходе моего изучения, я назвал «парадоксом исцеления». При тщательном анализе древние традиции лечения, такие как иглоукалывание или травы, показывают низкий результат, равно как и сегодняшние альтернативные методы: гомеопатия, пищевые добавки или мануальная терапия. То же самое касается и данных по современным традиционным методам. Большинство таблеток от боли, психических отклонений, язв, гипертонии или диабета малоэффективно – от 20 до 30 %. Более того, чем подробнее исследование, тем ниже будут эти числа. А что еще более удивительно, только треть результатов исследований, проведенных в лабораториях или в клиниках, может быть повторена и подтверждена. Соответственно, мы не можем быть уверены, что и 20 % – это правдивый показатель. Даже хирургия (если это не просто механическое вмешательство, как сшивание тканей или удаление опухоли) показывает минимальную эффективность. А когда эти методы работают, это может быть не по той причине, в которую верят ученые.