– Вот это другой разговор, подруга! – обрадовалась Марина. – Вовчик, поди-ка сюда!

Сидя на бревне, Мономах не отрываясь глядел на свинцово-серую гладь воды. Где-то вдали раздавался радостный лай Жука, громадного ирландского волкодава. Когда-то привезенный маленьким щенком, пес стал постоянным спутником и лучшим другом отца. Сейчас, видимо, пес заприметил белку, загнал ее на дерево и теперь скачет вокруг, жалея, что не умеет летать или хотя бы лазать так же здорово, как этот маленький пушистый зверек.

Мономах любил это озеро, со всех сторон окруженное деревьями, уже покрывающимися зеленым налетом, который вскоре, при условии теплой погоды, превратится в яркую, свежую весеннюю листву. Собственно, это озеро и стало причиной, по которой Мономах выбрал тут участок для дома. Артем тогда находился на сборах и предоставил отцу решать, где лучше выстроить загородное жилище, и с тех пор ни тот, ни другой ни разу не пожалели о таком выборе.

В голове Мономаха лениво плавали невеселые мысли, наползая одна на другую, словно облака, заслоняя друг друга и не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Он думал о Муратове, который избежал справедливого наказания и теперь, скорее всего, неплохо устроится в какой-нибудь частной клинике на руководящей должности – похоже, у него сильные покровители. Такие, которые способны заткнуть за пояс даже такого человека, как Кайсаров!

Мономах думал о несчастной погибшей медсестре. Не столько, правда, о ней самой, сколько о тех, кого она оставила – бабушке, сыне и сестре-инвалиде. Как они без нее, без ее заработка и заботы?

А еще он не мог не думать о себе – о том, насколько сильно следователь Никифоров желает засадить его за решетку. Здравый смысл твердил, что этого не случится, ведь он, Мономах, не причастен к убийству, однако тревожный червячок сомнения не давал успокоиться: а вдруг все же?..

– Владимир Всеволодович, вот вы где!

Он едва не свалился с бревна – настолько не ожидал услышать этот голос в данный момент: перед ним, улыбаясь, стояла Суркова. Ее левая рука покоилась на холке Жука, сжимавшего в пасти длиннющий дрын.

– Сархат сказал, что вы пошли гулять с собакой, и я вспомнила, что вы любите делать это у озера, – добавила она, предвосхищая его вопрос.

– Что-то случилось? – спросил он, двигаясь дальше по бревну, чтобы освободить Алле место. Она присела рядом и окинула взглядом панораму озера.

– Здесь очень красиво, – сказала она. – Такой мирный пейзаж…

– Алла Гурьевна, давайте сразу к сути, ладно? – Мономах не был настроен философствовать. – Вы бы не приехали просто так, поэтому я делаю вывод, что что-то произошло. Видимо, нечто плохое?

– Ну к сути, так к сути, – вздохнула Алла, переводя взгляд на собеседника. – Я кое-что узнала по вашему делу.

– По моему?

– Не придирайтесь к словам, Владимир Всеволодович! По делу убитой медсестры, если вам так больше нравится, только вот ей уже все равно, а вы можете попасть в жернова правосудия по одному кивку Никифорова!

– Что, все настолько серьезно?

– Вы даже не представляете!

– Но что у него есть? – недоуменно развел руками Мономах. – Одни только предположения! Ни орудия убийства, ни других доказательств!

– Помните три составляющих, позволяющих определить преступника?

– Мотив, возможность и средство?

– Верно. Так вот, средство действительно пока не нашли, зато есть возможность: вас застали на месте преступления!

– Что само по себе удивительно! – пробормотал Мономах.

– Не думаете ли вы, что мне не приходило это в голову? Действительно, странно, что патруль оказался на месте убийства буквально через несколько минут после того, как вы обнаружили жертву: мы сейчас как раз выясняем, как им это удалось!

– Ну, а насчет мотива? – спросил Мономах. – Какой мне резон убивать Ольгу? Неужели кто-то поверит, что я имел с ней романтическую связь? А даже если и так – зачем мне от нее избавляться, ведь я не женат, и, даже если бы все выплыло наружу, мне от этого ни жарко, ни холодно!

– Это в том случае, если связь была добровольной.

– Ч-что?

Лицо Мономаха вытянулось, когда он начал осознавать, о чем говорит Алла.

– Никифоров разрабатывает версию о том, что вы преследовали Ольгу, пользуясь служебным положением.

– Каким положением? Она же работала в другом учреждении!

– Но раньше – в вашем отделении, верно? Кроме того, у Никифорова есть два свидетеля, утверждающие, что Ольга – не единственный объект ваших домогательств.

– Да какие еще свидетели?!

– Вам знакома некая Лариса Мутко?

– Кто-кто?

– То есть вы ее не знаете?

– Послушайте, Алла Гурьевна, вы хоть представляете, с каким количеством людей мне приходится ежедневно общаться? Если речь о пациентке, то неудивительно, что я ее не помню: я запоминаю диагнозы, а не имена!

– Мутко работает в отделении вашего коллеги Тактарова…

– Но тогда я могу знать ее только в лицо, а никак не по имени!

– Но она вас обвиняет в домогательствах.

– Абсурд! Пусть скажет мне это в лицо!

– Это можно устроить, причем без привлечения следственных органов: пусть ваш главный врач устроит вам очную ставку. В конце концов, такие проблемы обычно решаются в коллективе, если, конечно, не имело место физическое насилие…

– Насилие?! Алла Гурьевна, вы серьезно?

– Владимир Всеволодович, если бы я верила в эту информацию, то не пришла бы к вам, но я хочу, чтобы вы понимали всю серьезность положения.

– Вы сказали, есть два свидетеля. Кто второй?

– Анна Капустина. Ее вы тоже не знаете?

– Ну почему же, знаю: эта медсестра действительно работала у меня и была уволена.

– За что вы ее уволили?

– Это не имеет значения.

– Имеет. Так за что?

– За халатность.

– А поподробнее?

– Хорошо. Капустина едва не убила пациентку, по ошибке закачав ей в капельницу два несовместимых препарата, и только счастливая случайность спасла больную от смерти. Так достаточно подробно?

– Достаточно, только вот, по моим сведениям, Капустина написала заявление по собственному.

– Естественно, я не стал портить ей будущее и позволил уволиться.

– Есть кто-то, кто может подтвердить ваши слова?

– Разумеется – лечащий врач пациентки, которая чуть не отправилась на тот свет: если бы не его внимательность, так бы и произошло!

– Получается, у Капустиной на вас зуб?

– По-моему, она должна быть мне благодарна!

– Возможно, она так не считает? Вы правы в одном: свидетели нуждаются в тщательной проверке. Одно дело, когда они общаются со следователем, и совсем другое – когда им будет грозить очная ставка с вами. Смогут ли они лгать, глядя вам в глаза?

– А если смогут?

– Тогда будем думать, однако, если женщины врут, каков мотив? Допустим, Капустина мечтает отомстить, но как же Мутко, у нее-то какие причины?

– Только та, что она работает у Тактарова.

– Вы намекаете на вашу с ним давнюю вражду? – задумчиво потерла подбородок Алла. – Думаете, он может быть заинтересован в том, чтобы вам насолить?

– Я считаю, все серьезнее, – вздохнул Мономах.

– В смысле?

– Главврач сообщила мне, что с бывшего главного Муратова сняты обвинения во взяточничестве и хищении государственных и благотворительных средств, а Тактаров, как известно, являлся его правой рукой.

– Муратов что, возвращается?!

– Нет, слава богу, но…

– Понятно. Как это повлияет на вас?

– Пока никак. Во всяком случае, я на это надеюсь, а что будет потом – кто же может сказать? Но дело не в этом, Алла Гурьевна!

– Я очень хорошо вас понимаю, Владимир Всеволодович, – кивнула Алла. – Ужасно, когда преступник уходит от наказания. Еще ужаснее, когда тебе кажется, что ты сделал все для того, чтобы он отправился на нары, и прокурору остается лишь зачитать обвинение, но злодей, как мокрая рыба, выскальзывает из рук правосудия!

– У вас такое случалось?