Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Все... Один!

- Francia? Olasz?? - на пятой чашечке спросила официантка.

- Sorry, - ответил он. - I don't speak Hungarian?.

- Rosszul beszelek angolul. Deutch??

Он развел руками:

- I am very sorry?.

Пот прошиб от этого контакта. Но, сокрыв свое советское нутро под приблизительным английским и натуральным лондонским пиджаком, Александр почувствовал себя уверенней: завсегдатаи отныне взглядывали с ободрительным сочувствием. Как на человека, у которого, несмотря ни Би-би-си, парламент и королеву, такого кофе по-турецки, как в Сегеде, отродясь не бывало. Он оставил сверху двадцатифоринтовую купюру - чтобы поддержать реноме лжебританца. Фунтов, дескать, куры не клюют.

В глубь уходила улица нарядных лавочек, При входе клиентов звякали колокольчики. Сверкали, обольщали, отпугивали ценами витрины венгерского социализма. В конце была площадь, а на ней университетский книжный магазин - возможно, рассадник вольнодумия...

Он толкнулся в дверь.

Отдел иностранной литературы был на втором этаже; всходил он с бьющимся сердцем. И в Москве есть спрятанный от публики (по улице Веснина и напротив посольства Италии) магазинчик западных изданий, но пища там духовная с душком: берешь, к примеру, солидно изданный в Нью-Йорке том с названием на супере как будто бы не предрешающим - "Freud or Pavlov?"? - а между переплетом вопрос заранее решен заокеанским ортодоксом - конечно, в пользу истязателя собак и с верноподданными ссылками на Маркса, Энгельса и Ленина.

Уверенно пройдя мимо книг из СССР к общечеловеческой экспозиции, интурист Александр не поверил глазам.

"Глупый пингвин робко прячет..." - он пробормотал. Дорогой мой "Penguin"! Заклейменный отцом соцреализма либерал в оранжевом овале! Вот где мы повстречались! Как мы скупали тебя у алчных индусов и наглых арабов в эмгэушные годы тотального голода - и по пятерке, и по десятке, а за "Lolit'y" и полстипухи! Глаза бежали по красно-оранжевым корешкам "пингвиновской" серии. И вдруг запнулись. Помимо классики, дозволенной и дома, сюда был вклинен черный том. "Ulysses"?! Тоже "Пингвин" и тоже "пейпер-бэк". Он извлек увесистую книгу. Руки дрожали. Волнение запятнало отпечатками пальцев графический образ кумира юности - тонкошеий ушастик в круглых железных очках. На внутренней стороне обложки сзади чернильный штампик стоимости в форинтах; сумма, по отпущенным ресурсам, баснословная, но Александр испытал благодарность: еще и на Будапешт останется. Да если бы и нет! Этим "Пингвином" из Миддлсекса заграничное путешествие, как говорит Рублева, самоокупилось...

В номере он завернул "Улисса" в несвежую рубашку и спрятал на дно своей сумки. Литература вроде бы не запрещенная, но, с другой стороны, переводом на русский не санкционированная.

* * *

- Почему ты на завтраке не был? - спросил Комиссаров за обедом, после которого им предстоял визит в колхоз.

- По причине отсутствия аппетита. А ты был?

- Несмотря на отсутствие. Кроме тебя, все были...

- Причем, с какими мордами! - врубилась через стол Рублева. - По агентурным данным, ночь была нежна, как Ритка говорит. Взгляни на них, писатель молодой. Уже не группа, а кроссворд в журнале "Огонек". Сиди и вычисляй: кто кого и кто кому. Я что-нибудь не так, начальник?

- Снова за эту тему...

- А тема на повестке дня, и ты в песок не прячь, как страус. Мне лично жалко этих "звездочек". А впрочем, оно закономерно. Под руководством Шибаева и этой старой про...

- Без мата! по возможности, - пресек Комиссаров. - На этот счет имею вполне определенные ЦэУ. Если промеж собой, то, в общем, допустимо.

- Ах, так? Учтем, учтем. А что же сам не следуешь?

О*** прыснула и пошла пятнами.

- А у меня, Аглая, принципы.

- В таком случае ты исключение. Потому что, если и дальше так пойдет, коллективчик наш в Москву вернется не только крепко спитым, но и прочно съё...

- Ну, я тебя прошу! - взмолился Комиссаров.

* * *

Колхоз, вернее - "производственный кооператив" имени Пушкина к зарубежному поэту видимого отношения не имел. А к победившему в стране поэта образу коллективного хозяйства - тем более. На всех крышах телеантенны, частных "Жигулей" - едва ли не у каждой калитки. Среди образцово-показательных коттеджей была только одна бревенчатая изба: музей крестьянского быта. По асфальту на элегантных мотоциклах "Панония" попарно пролетала молодежь - джинсовая, длинноволосая.

В кабинете председателя колхоза портрет Кадара блистал отсутствием. Зал рядом, куда их пригласили за стол, во всю стену украшало мозаичное панно - с беспредметным изображением.

Шибаеву все это в целом понравилось не шибко. Вынужденно усевшись не во главе стола, он повернулся к Иби:

- Говядина-свинина - это правильно. А вот чего это они вдобавок абстракционизм разводят?

Выслушав перевод с русского, председатель Иштван Сабо, могучий мужик лет пятидесяти в голубой и свежевыглаженной рубашке с расстегнутым воротом, сивоусый, загорелый и в светлых морщинках у глаз, добродушно улыбнулся, после чего у них с переводчицей завязалась беседа, с виду полная взаимопонимания. Председатель беззлобно, но и без особого интереса, как нечто давно уже знакомое, созерцал визави, которому Иби переводила резюме его венгерского монолога:

- Колхоз пригласил художника, известного и молодого (на взаимоисключающие эпитеты Шибаев нахмурился). Художник - это видение. Уникальное. Зная об этом, колхоз не навязывал художнику тему. Колхоз обеспечил художнику крышу, пищу, средства и помощников. Свободу самовыражения, разумеется, тоже. А потом заплатил из фонда кооператива. Хорошо заплатил. Потому что нам всем эта работа очень понравилась.

Шибаев проявил себя дипломатом:

- Со своим уставом в чужой монастырь, как говорится, не ходят. Но у себя в Москве такое безобразие мы лично - под бульдозерные ножи.

- Не для перевода?

- Почему? Своих мнений не скрываем.

Узнав о разногласии, председатель Сабо улыбнулся еще радушней, после чего дал знак женщине у дверей. В конференц-зал, ослепительно улыбаясь, впорхнули три девушки в национальных нарядах - расшитые сорочки с широкими рукавами, юбки с передниками, вязаные чулки - и поплыли вкруг стола, расстилая перед каждым гостем красную салфетку, на нее выставляя глиняный стаканчик, и в этот стаканчик наливая нечто прозрачное из огромной бутыли всем, включая самых маленьких "звездочек".

- Председатель Сабо просит отведать колхозной "палинки".

Шибаев поднялся.

- За солнце русской поэзии. За Пушкина! Пьем стоя.

Глоток огня пронизал насквозь.

Национальные девушки вновь облетели стол, расставляя закуски керамические блюда с кирпично-красными ломтиками шпика, с бритвенно нарезанным салями, с маринованными перчиками и патиссонами. Затем налили по второй, и со своим стаканчиком возник вдруг Александр:

- За солнце венгерской поэзии. За Петефи! Стоя!

Шибаев посмотрел нехорошо, но Комиссаров одобрил:

- Молодец! Проявил политический такт.

Вторая прошла соколом, а после пили, не вставая; в бутыли разве что на дне плескалось, когда пришла пора на ужин, накрытый во дворе. Не разбирая возраста, национальности и пола, Шибаев всех подряд хватал и целовал взасос, мадьяры же им жали руки и обхлопывали. Их, членов кооператива, почему-то стало очень много - и в коридорах, и на лестнице, и во дворе, где в светлых сумерках последнего апрельского дня на благовонных углях медлительно вращались вкруг раскаленной оси освежеванные туши ягнят, а врытые в землю гладкие столы ломились от вина в глиняных жбанах. Мотоциклетные выхлопы стихали у двора, молодежи прибывало все больше и больше; бесконфликтная, она как-то естественно вписывалась в общий праздничный круг, словно в этом пушкинском колхозе еще не ведали проблемы "отцов и детей": "отцы" звериной злобой не вскипали при виде джинсов и до плеч волос, и "дети" не ухмылялись по-крысиному на расстегнутые до смолисто-черных или седых грудных шерстей расшитые рубахи под темными пиджаками, на выглаженные брюки, заправленные в сапоги с гладкими голенищами и сломом лишь над каблуком. Обтянутые туго небесно-голубой джинсовой тканью раздвоенные ядра девчат-тинейджеров мирно уживались с пышными юбками смуглых баб, и лица, озаренные червонным золотом огня, отражали столь чистую, биологически беспримесную радость, что Александру вдруг сдавило горло: о, русская земля...

18
{"b":"72441","o":1}