* * *

Поезд Дружбы закапчивал ужин в привокзальной столовой самообслуживания. Кроме перечниц с толченым кирпичом на столах были наперстки с иглами деревянных зубочисток, которые соотечественники осваивали с энтузиазмом удручающим. Увидев его, Аглая Рублева спрятала оскал своих прекрасных зубов:

- Явился не запылился!.. Ну, и как они? Страстные, говорят?

- Дайте поесть человеку, - сказал Комиссаров.

- Мы уже в гостиницу тебе собирались тарелку нести. Тефтели пальчики оближешь.

- Тефтели, действительно, неплохие, - ударяя на первый слог, сказала критик О***. - Больше мяса, чем хлеба.

- Но островаты будут. - Комиссаров потер живот под пиджаком. - Как можно так перчить?

- Перец, он мужикам на пользу.

- Может быть, венграм, А у меня, кажется, обострение началось.

- Язва?

- Угу. Желудка.

- А я-то думала, сейчас бутылочку раскрутим на четверых. Но у тебя-то язвы нет?

- Есть, - проявил мужскую солидарность Александр. Двенадцатиперстной.

- Эта в рак не перерождается. Ерунда.

- Ну, Аглая! - возмутился Комиссаров. - Ты, я вижу, сама деликатность.

- Пей меньше, если боишься.

- Что ты понимаешь во внутрипартийной жизни...

- Тогда профессию смени, не знаю... - Аглая задавила сигарету в грязной тарелке, отсыпала про запас зубочисток и щелкнула сумочкой. Ладно, мальчики: раз вы такие скучные, мы тогда к себе пойдем. Трусишки мерить - да, Ритуля? Вы, кстати, купили бы своим. Таких и в Будапеште может не оказаться. Безразмерные, трех цветов в наборе и, между прочим, производства Португалии - голову потеряют!

Мужчины остались одни.

- Начинают женщины звереть, - тоскливо сказал Комиссаров. - И это первый день. Что дальше-то будет? Да и в целом по Дебрецену обстановка не из лучших. Эти мотоциклы утром...

- Ну?

- Таки да! Недружественная акция. На утренней летучке выяснилось, что и перед другими отелями гужевались. Камнями, правда, не кидались, но кое-где и лозунги выкрикивали. Так что ты бы один-то тут не очень. Попарно давай. Береженого, знаешь... Да. Вот так и получается. Приехал поезд Дружбы, а дружить-то не с кем...

Уборщицы-цыганки убирали посуду. С гулким грохотом. Он покосился:

- И за что нас так не любят, а?

Шибаев со свитой проследовал в кабинет военного коменданта. Комиссаров и Александр остались в "предбаннике". По другую сторону стойки томились два старших лейтенанта. Красивые и статные, они недоверчиво косились на зеркальные очки одного из визитеров и меняли позы, одна вольней другой будто не в СА служат, а где-нибудь в американской, и черт сам им не брат. Один из них вспрыгнул на стойку и плавно опустил себя на рычагах рук.

- Из Союза, парни?

- Из Союза.

- Давно?

- Недавно.

- Из Союза откуда?

- Москва.

Оба старлея сделали вид, что Москва им нипочем. Исключив москвичей из разговора (но не из поля слышимости), они обменялись мнениями: "На обратном пути из Сочей заскочу, пожалуй, в белокаменную". - "Чего ты там забыл? Лучше в Питер слетай - это я понимаю. Культурный город".

- Кстати, парни, - оглянулся старлей, - Червонцев лишних, случаем, нет? На форинты меняю.

- Червонцев? Нет.

- Да вы не бойтесь. Я вам лучше, чем в банке сменяю. Нет? Жаль. Рубли мне вот как нужны. В отпуск еду.

- В Союз?

- Ну, а куда же.

Посуровевший было при намеке на валютные дела, Комиссаров отошел.

- Что, старлей, соскучились по родине?

Старлей взглянул свысока.

- Чего это мне по ней скучать?

- Ну... Чужбина все-таки.

- Не знаю. Лично мне здесь нравится. Моя бы воля, я б в Будапешт махнул. Не были еще в Будапеште? Ну-у... такой город! Озеро Балатон там рядом. И вообще. Но отбывать отпуска, к сожалению, мы обязаны в Союзе.

- Почему же "к сожалению"?

- Потому что в Союзе одни проблемы. Перекусить проблема, культурно с девушкой развлечься - тоже. Одни запреты: это радио не слушай, эту книгу не читай, этот фильм не смотри. А здесь по-другому.

- Свободы больше здесь! - не выдержал другой. - Понятно, Москва?

Комиссаров вынул из кармана сигарету и поднялся.

- Перекурю пойду. На свежий воздух. - В дверях он обернулся. - Вас бы отсюда в Приамурский укрепрайон! Там бы научились родину любить.

И хлопнул дверью.

- Туристы?

Александр кивнул.

- А он?

- Руководитель.

- Сочувствую, - сказал старлей.

Внизу под аркой Комиссаров отрывисто затягивался сигаретой:

- И это армия! Штыки! Опора!..

По пути с обеда творческая группа увидела стоящий у гостиницы "Икарус". Несмотря на приступ язвы, Комиссаров собрал людей на инструктаж.

- Сегодня, - объявил он, - даем концерт.

- Наконец-то! - сказала Нинель Ивановна. - А то мои девчата застоялись. Только нам зал нужен. Чардаш прорепетировать.

- Отставить чардаш. Пересмотреть программу под углом на бронетанковую часть. Часть, подчеркиваю, тоскующую по Родине. К вам, "Веселые ребята" это тоже относится. Никакого рока, никаких вихляний с микрофоном.

Руководитель "Ребят", он же солист предположил:

- Битлов, по крайней мере, можно?

- Никаких битлов. Все, что не наше, исключить. По-быстрому продумайте репертуар и мне на утверждение. Давайте!

* * *

К удовольствию танцевального коллектива ударник устроил сцену при посадке в автобус.

- Раз так, не еду на хуй! Палочки об колено! Я рок хочу играть!

Перекуривая у входа, Геннадий Иваныч снисходительно взирал на дауна во гневе:

- Переучивайся, рокер, на баян. Мой музыкальный тебе совет. Пушки заговорят, при деле будешь. Да и при политике мира с ним не пропадешь. Сыт, пьян, любим, и никакой цензуры-дуры. А почему? Национальный струмент.

- Ебал я ваш баян! Ребята, не просите! Не поеду!

"Веселые ребята", отбивая пальцы и не глядя по сторонам, торопливо загрузили свою обшарпанную аппаратуру. Так же молча втащили своего ударника.

Дверь закрылась.

Вооружившись красным шариковым стержнем, Комиссаров вынул проект репертуара. Александр отвернулся в окно. Залитая солнцем главная улица была по-субботнему оживлена. По-прежнему город был волнующе чужд, хотя глаза то и дело запинались на фланирующих соотечественниках из нетворческого состава.

Бронетанковая часть располагалась в бывшем дворянском гнезде. Ворота развели свои красные пятиконечные звезды, впустили "Икарус" и с лязгом закрылись. Комиссаров пошутил:

- И вновь я посетил...

Действительно: Родина.

Малая: оторвавшийся островок, об укрепленные стены которого разбивалась чужбина. Углубившись в старинный парк, автобус остановился у "Зеленого театра", обнесенного по периметру щитами наглядной антиимпериалистической пропаганды. Театр был - дощатый помост с задником и вкопанные в землю ряды скамеек. На задних рядах "артистов из Москвы" уже поджидали офицерши - молодухи с младенцами, запеленутыми во все, так сказать, импортное - розовое и голубое. Стволы вековых деревьев были окрашены закатом. Издалека приближалась бодрая маршевая песня. На ближнем щите был фотомонтаж под названием "Духовная агрессия против Страны Советов" - с рекламой образцов "подрывной" продукции: "Архипелаг ГУЛАГ", "Посев", "Грани", "Русская мысль".

Несмотря на ощущение абсурда, закурить на чистом воздухе было приятно.

Прибухали сапоги - по команде роты занимали места в партере.

Смущаясь, но с напором Комиссаров сказал:

- Люблю все это, знаешь? С детства гарнизонного. Армию. Единство содержания и формы. В ней все же наша суть - в мундире. Сними его с России, как пробовал Хрущев, - и расползется сверхдержава в кашу. Ешь, кому не лень... Не приведи Господь! Дай сигаретку.

От "Веселых ребят" подошел солист.

- Насчет ваших предложений.

- Ну?

Солист показал список.

- Вот это, это и это...

- Ну?

- Ведь я не запевала? Я лирик. И под электрогитары все это не пойдет. Тут нужен сводный хор с оркестром.