Медленно и тщательно президент отстучал: «Вот Белладонна, Владычица Скал, владычица обстоятельств».

Компьютер ответил: «Вот человек с тремя опорами, вот Колесо».

Лайнер сделал горку и заметался. Что-то проскребло по борту самолета, будто ногтем по школьной доске.

Президент написал: «А вот одноглазый купец, эта карта…»

«…пустая – то, что купец несет за спиной…» – ответил компьютер.

«…от меня это скрыто», – отстучал президент.

Засветился желтый круг.

Президент сделал глубокий вдох, как перед прыжком в темную бездонную воду, и написал: «Но я не вижу Повешенного».

«Ваша смерть от воды», – пришел ответ.

Засветился красный круг. Дисплей опустел.

Затем компьютер доложил: «„Когти“ выпущены, сэр. Десять секунд для отмены».

– Господи, прости меня, – прошептал президент, его палец потянулся к клавише «Н».

– Боже! – неожиданно вырвалось у капитана ВВС. Широко открыв рот, он уставился в иллюминатор.

Президент тоже посмотрел туда.

Сквозь смерч горящих домов и обломков, вверх, к воздушному командному пункту, метнулось, как метеор, страшное видение. Целых две драгоценных секунды понадобилось президенту, чтобы разобрать, что это такое: покореженный автобус «грейхаунд» с пылающими колесами, из его разбитых окон свешивались обугленные трупы. На табличке над лобовым стеклом вместо пункта назначения значилось: «Заказной».

В этот же миг, вероятно, его увидел и пилот, потому что моторы заревели на пределе своих возможностей, а нос самолета задрался так резко, что ускорение вдавило президента в кресло, как будто он весил полтысячи фунтов. Клавиатура и чемоданчик сорвались с колен капитана, обе вилки выскочили из розеток, компьютер упал в проход, заскользил по нему и застрял под другим креслом. Президент увидел, как автобус завалился набок, из окон посыпались трупы. Они падали, как горящие листья. Автобус ударил по крылу и борту лайнера с такой силой, что двигатель на консоли взорвался.

Половина крыла была грубо вырвана, второй двигатель запылал, как рождественская свеча. Куски развалившегося от удара «грейхаунда» упали в воздушную воронку и, засосанные ею, исчезли из виду.

Искалеченный самолет командного пункта стал заваливаться на крыло, два оставшихся мотора дрожали от напряжения, готовые сорваться с креплений. Президент услышал собственный крик. Лайнер потерял управление и, пока пилот пытался справиться с деформированными закрылками и рулями, снизился на пять тысяч футов. Восходящий поток подхватил его и забросил на тысячу футов вверх. Затем однокрылый самолет, завывая, стал падать с высоты десять тысяч футов, вошел в штопор и наконец под острым углом понесся к изувеченной земле.

Черные тучи закрыли его турбулентный след, и президент Соединенных Штатов пропал.

«Я в аду! – панически думала Сестра Жуть. – Я мертвая и с грешниками горю в аду!»

Ее охватила еще одна волна нестерпимой боли.

«Иисус, помоги!» – попыталась крикнуть она, но смогла издать только хриплый звериный стон.

Она всхлипывала, стиснув зубы, пока боль не отступила. Женщина лежала в полной тьме, и ей казалось, что она слышит вопли горящих грешников в дальних глубинах ада – слабые страшные завывания и визг, наплывавшие на нее, как вонь, испарения и запах обугленной кожи, которые и привели ее в сознание.

– Дорогой Иисус, спаси меня от ада! – молила она. – Не дай мне вечно гореть заживо!

Пронзительная боль грызла ее. Сестра Жуть свернулась калачиком. Вонючая вода брызгала ей в лицо, била в нос, и несчастная плевалась и вдыхала кислый парной воздух.

«Вода, – подумала она. – Вода! Я лежу в воде».

В лихорадочном сознании Сестры Жуть, как угольки на дне жаровни, стали разгораться воспоминания. Она села, ее избитое тело вздулось, а когда она поднесла руку к лицу, волдыри на щеках и на лбу полопались и потекла какая-то жидкость.

– Я не в аду, – сорванным голосом произнесла она. – Я не мертвая… пока.

Тут женщина вспомнила, где находится, но не могла понять, что случилось и откуда пришел огонь.

– Я жива, – сказала она громче.

Ее голос эхом отозвался в туннеле, и, раздирая треснувшие, покрытые волдырями губы, она закричала:

– Я жива!

Невыносимая боль терзала ее. Тело то ломило от жара, то трясло от холода. Она измучилась, ужасно измучилась, ей хотелось опять лечь в воду и уснуть, но она боялась, что если ляжет, то может не проснуться. Она нагнулась, ища в темноте свою холщовую сумку, и несколько секунд в панике шарила, не находя ее. Потом руки наткнулись на обуглившуюся и насквозь мокрую тряпку, женщина подтащила ее к себе и прижала крепко, как ребенка.

Сестра Жуть попыталась встать. Почти сразу же ноги подкосились, и она плюхнулась в воду, посидела, пережидая боль и стараясь собраться с силами. Волдыри на лице стали подсыхать, стягивая лицо в маску. Женщина подняла руку, ощупала лоб, потом волосы. Шапочка исчезла, волосы стали похожи на пересохшую траву на лужайке, все лето росшую без единой капли дождя.

«Я обгорела налысо!» – подумала она, и из ее горла вырвался полусмех-полурыдание.

Несколько волдырей на голове лопнули, и бедняжка быстро убрала руку, не желая больше ничего знать. Потом еще раз попыталась встать, и теперь ей это удалось.

Сестра Жуть коснулась рукой пола туннеля на уровне чуть выше своего живота. Она собиралась одним рывком выскочить из ямы. Плечи у нее все еще ныли от усилий, с которыми она отрывала решетку, но эта боль не шла ни в какое сравнение со страданиями, какие ей причиняли волдыри на коже. Женщина закинула сумку наверх: все равно рано или поздно придется выкарабкаться отсюда и забрать ее. Она уперлась ладонями в бетон и напряглась, чтобы оттолкнуться, но решимость покинула ее, и она стояла и думала, что если через год или два здесь пройдет какой-нибудь слесарь, то, пожалуй, найдет скелет вместо живого человека.

Наконец Сестра Жуть оттолкнулась. Напрягшиеся мышцы плеч заныли, локоть был готов подломиться. Но когда она стала сползать обратно в дыру, ей удалось поставить на край ямы колено, потом другое. Волдыри на руках и ногах лопнули с легким звуком. Сестра по-крабьи вскарабкалась на выступ и легла животом на пол туннеля. Она тяжело дышала, голова кружилась, руки опять нащупали и сжали сумку.

«Вставай, – подумала она. – Шевелись, ты, мешок с костями, или умрешь здесь».

Она поднялась, держа перед собой сумку, словно щит, и пошла, спотыкаясь в темноте. Ноги были как деревянные чурки. Несколько раз она падала, зацепившись за обломки и сорванные провода. Но останавливалась лишь затем, чтобы перевести дух и переждать боль, а потом опять выпрямлялась и шла дальше.

Сестра Жуть натолкнулась на лестницу и стала взбираться по ней, но проход оказался забит кабелями, обломками бетона и кусками труб. Она вернулась в туннель и отправилась искать другой выход. По дороге воздух в некоторых местах был раскален и нечем было дышать, и она делала несколько быстрых неглубоких вдохов, чтобы не потерять сознание.

Она ощупью шла по туннелю, наталкиваясь на завалы. Ей приходилось менять направление, она обнаруживала другие лестницы, которые вели наверх, к заблокированным площадкам или к люкам, крышки которых нельзя было поднять. Мысли ее метались, как звери в клетке.

«Шаг за шагом, – говорила она себе. – Шаг, а потом еще один, и ты дойдешь туда, куда тебе нужно».

Волдыри на лице, руках и ногах полопались от движения. Она останавливалась и присаживалась передохнуть, в легких свистело от тяжелого воздуха. Не было слышно ни шума подземки или автомобилей, ни криков горящих грешников.

«Там случилось что-то страшное, – подумала она. – Не Царствие Божие, не второе пришествие – но что-то страшное».

Сестра Жуть заставила себя идти дальше. Шаг за шагом. Один шаг, потом другой.

Она нашла еще одну лестницу и поглядела наверх. На высоте около двадцати футов, на лестничной клетке, виднелся полумесяц сумрачного света. Она карабкалась, пока не поднялась настолько, что коснулась крышки люка, на два дюйма сдвинутой той же ударной волной, которая сотрясла туннель. Женщина просунула пальцы между железом и бетоном и сдвинула крышку с места.