С легким британским акцентом, который выдавал его происхождение (он был родом из Восточной Вирджинии), Малькольм сказал:

– Джереми рассказал мне, что ты знакома с его хорошим другом, наследником одного из наших уважаемых авторов.

– Да, – сказал Джереми с ухмылкой. – Только недавно узнал, что вы знакомы с Фрэнни Греем.

То, каким тоном он это сказал, заставило меня задуматься. Что именно Фрэнни рассказал ему обо мне? Я почувствовала, что у меня краснеют щеки.

– Мы с Фрэнни познакомились на Кейп-Коде.

До смешного короткое утверждение, учитывая, сколько места он занимал в моих мыслях всю прошлую неделю.

– Именно это я и слышал, – сказал Джереми. – Я говорил с ним в понедельник перед тем, как они с Лил уехали в Мэн.

– Лил?

Я угадала ответ раньше, чем он его озвучил – Лил оказалась девушкой Фрэнни.

– О, точно, – сказала я, хотя мне было очевидно, что Джереми прекрасно понимал, что о Лил я слышала впервые. Сердце забилось как бешеное. Со мной Фрэнни и словом не обмолвился о некой «Лил», но он ведь и не утверждал, что ее не было. Мне ничего не светит. Хотя если бы он узнал, что у меня есть парень, он бы тоже очень удивился. Но пусть между нами и не было никаких обязательств, новость о существовании Лил разозлила меня, и я почувствовала себя ужасно глупо.

Интересно, что Фрэнни рассказал Джереми. Что я, жалкая женщина, которая сама повисла на нем? Или он описал это как удачную возможность соблазнить девчонку, пока своя девушка в отъезде?

Малькольм закинул руку на плечо Джереми и сказал:

– Ну, ладно, ребятки, хватит этих «у кого там что и как». Сегодня идеальный день, чтобы выпить. Вперед, за мной, на первый этаж!

Малькольм – высокий, лысый и франтоватый мужчина с пухлыми розовыми щеками – обладал отменным чувством юмора и любил вести шутливые беседы с начинающими редакторами и секретарями «Ходдер энд Страйк». Примерно раз в месяц он собирал нас, чтобы выпить в «Гардсмане», пабе, который находился на 34-й стрит, в паре кварталов вниз по Лексингтон-авеню. На встречу в этот паб, с его простыми закусками, мишенями для дартса и высокими деревянными стенками вокруг каждого стола, Малькольм никогда бы не позвал писателя более солидного – для этого он предпочитал «Ле Перигор». Но, кажется, ему нравилось слушать сплетни, потягивая сухой вермут, пока мы за его счет набирали столько пива, сколько только можем выпить за час или около того. Мне нравилось беседовать с Малькольмом, особенно после того, как он возвращался из своей «обожаемой Британии» и рассказывал о том, как пил чай со своей «чудеснейшей подругой» Фрэнсис Партридж. Ей было восемьдесят семь, и она была автором одной из моих любимых книг, «Любовь в Блумсбери: воспоминания».

Я зашла в лифт за Малькольмом, Джереми и еще несколькими сотрудниками, и все вместе мы пошли к «Гардсману». Когда все взяли себе напитки и расселись, Малькольм пригладил свой шелковый галстук от «Гермес», поднял бокал и предложил выпить за Джереми, на которого, с разной долей зависти, смотрели все. Джереми поднял свою кружку и быстро выпил почти половину. Я, наверное, слишком пристально смотрела на него, потому что он тут же поставил ее обратно на стол.

– Что? Я не должен был пить?

Он обратился именно ко мне безо всякой тени дружелюбия в голосе.

– Ну, по-хорошему, так быстро нет. Во всяком случае, когда тост подняли в твою честь.

– Точно. Благодарю за урок этикета.

С этими словами Джереми поднял свою кружку и расправился с остатком пива одним глотком.

Когда Малькольм отошел за добавкой для нашего стола, я спросила Джереми, откуда он знает Фрэнни. Я просто не понимала, как эти двое могли быть друзьями. Фрэнни был само тепло и легкость, а Джереми казался мне мрачным и циничным.

– Школа-интернат «Шоэт». Первый год обучения, – сказал Джереми.

– Соседи по комнате?

Он покачал головой:

– Скорее соучастники преступлений.

– Что же вы делали?

– Марихуана, Кваалюд[6], вылазки в комендантский час, обычные развлечения золотой молодежи.

– Звучит не слишком-то угрожающе.

– А что такого делала в старшей школе ты? Писала ручкой на полях «Грозового перевала» из школьной библиотеки?

– Писать в книге ручкой? Ни за что, – сказала я.

– Что насчет выпускного альбома? Придумали что-нибудь необычное?

– Он был в виде литературного журнала.

Меня все еще удивляло, как Фрэнни и Джереми могли быть друзьями. Джереми произвел на меня впечатление типичного сноба из частной школы, он как будто уже оценил меня и наклеил ярлык простой девчонки из уездной школы, которой я собственно и являлась.

Я спросила Джереми, бывал ли он в доме Фрэнни в Труро.

– Был ли я в доме Фрэнни? Да я там практически жил. Я провел там лучшие каникулы в своей жизни. И лучшие Дни благодарения.

Он сказал это так, как будто для него это была большая честь, а еще он как будто обозначал свою территорию подобным образом. Неудивительно, что он так самодоволен, он-то ведь был частью этого литературного мира.

Малькольм проскользнул обратно в наш закуток и вручил Джереми еще одно пиво.

– Итак, красавица, – обратился он ко мне, – знала ли ты, что Джереми практически вундеркинд? Его сборник рассказов издали, еще когда он учился в старшей школе. Тираж был небольшим, но, тем не менее, это впечатляет. Прямо как «Вайнсбург, Огайо», только в «Шоэте»! «Анклав в Уоллингфорде».

Джереми показался мне тогда смущенным.

– Это все заслуга нашего учителя английского, – сказал он.

Мне самой не хотелось этого признавать, но я была под впечатлением и немного позавидовала тому, что Джереми уже с подросткового возраста обладал всеми ключами к литературному успеху: талантом, уверенностью в себе и связями.

– Хватит скромничать, – продолжил Малькольм, обращаясь к Джереми. – Учитель помог тебе, потому что ты и на самом деле был хорош.

Обычно Малькольм вел себя с авторами чуть более сдержанно. Кроме того, Джереми совсем не подходил под его любимый типаж – как правило, он предпочитал шутников-блондинов. Едва ли его интерес выходил за рамки профессионального. Значит, роман Джереми – это что-то действительно стоящее.

Затем, видимо, чтобы сменить тему, Джереми спросил, принадлежит ли моя семья к кругу Тилли и Генри в Труро. Я едва не поперхнулась пивом, затем стерла пену с губ.

– Боже, нет, – сказала я.

– Они не писатели?

– Это совершенно разные круги общения, – сказала я. – Деятели искусства выводят моих родителей из себя. Думаю, мои родители считают их слишком непредсказуемыми.

Я действительно не представляла свою мать на вечеринке у Генри. Как она провела бы пальцем по книжной полке, проверяя, есть ли пыль. Как смерила бы взглядом длинную косу Тилли, заявив, что для женщины ее возраста эта прическа слишком кокетливая. Сейчас трудно было поверить, что моя мама, такая сосредоточенная и прагматичная, когда-то мечтала о творческой профессии.

Мне неловко было от вопросов Джереми, поэтому я вернула разговор в прежнее русло, спросив Малькольма, читал ли он рассказы Джереми.

– Нет, – ответил он с блеском в глазах. – Возможно, нам стоило бы организовать публичные чтения.

– Да, давайте! – сказала я.

Джереми закатил глаза:

– О, боже, ну супер! Может, еще и проведем их в сарае, как в Средневековье? Сошьешь занавески для оформления сцены?

Малькольм похлопал Джереми по плечу:

– Ну-ну, зачем ты так?

Я не торопилась менять тему. Мне было интересно, что же такое написал этот золотой подросток и нет ли в его рассказах чего-то, что объясняло бы его дружбу с Фрэнни.

– Как мне найти этот сборник? Я бы с удовольствием его прочитала.

Джереми ответил не сразу. Затем, как будто ему по-настоящему неловко было от такого внимания, он сказал:

– Тираж был небольшой. Его не просто сейчас найти.

Почему-то я представляла себе Лил блондинкой с длинными волосами, которые никогда не становятся слишком пушистыми, как мои, а, напротив, завиваются небольшими колечками вокруг лба и ложатся на спину густой волной. Генри и Тилли, несомненно, обожают ее. Она могла быть поэтессой, или художницей, или делать что-нибудь невероятное из батика. Я уже представляла себе, как они с Фрэнни гуляют по лесным тропинкам какого-нибудь острова в штате Мэн. Он ложился бы на ковер из еловых иголок, чтобы запечатлеть стволы деревьев, а она собирала бы кору для своих инсталляций. После прогулки по острову они занимались бы любовью на матрасе, лежащем на полу старого маяка, а потом, еще до рассвета, засыпали бы там же. Просыпаясь, Лил бы потягивалась, как кошка, и говорила бы, что хочет что-нибудь вроде шоколадного пудинга на ужин, а Фрэнни спешил бы удовлетворить это ее желание.