Ему хватает смелости задаться вопросом, какую часть себя он потеряет в следующий раз. Его интуиция и логика сходятся во мнении.

Вторую руку.

Ричард испускает вопль и со всей оставшейся в его левой руке силой бьет по клавишам. Звуки мелодии, хранящейся в памяти, от него ускользают, и сейчас он слышит только то, что звучит в реальности, вибрации, порожденные молоточками, войлоком, струнами и голосовыми связками, тишина вместо партии правой руки ощущается смертью, утратой истинной любви, горьким завершением отношений, разводом.

Кажется, будто он снова переживает свой развод. Ричард поднимает левую руку высоко над клавиатурой и замирает, обрывая исполнение как раз перед крещендо в первой части, тяжелый стук его сердца отдается в плече, и во внезапно наступившей тишине – его незаконченная песня, его прерванная жизнь. Он сжимает левую руку в кулак и со всей силы, как будто в уличной драке, колотит по клавишам и рыдает, снова преданный и убитый горем.

В Университете Чикаго семейные выходные. Грейс настаивала, что Карине вовсе не обязательно приезжать. Мол, в студенческом городке Карина уже побывала. В прошлом году они накупили в университетском магазине свитшотов, футболок, наклеек на бампер и больших кофейных кружек. Карина видит комнату Грейс в общежитии и ее соседку и узнает все последние новости каждое воскресенье, когда дочь звонит ей по «ФейсТайм». Карине подумалось: кажется, будто Грейс слишком уж старается отговорить ее от приезда, словно не хочет допускать мать в свою личную жизнь, отстаивает независимость или хранит какой-то большой секрет. Но Карину было не переубедить. Билет на самолет стоил вполне разумных денег, и она скучала по своей дочери.

Сейчас они сидят в «Коммон-Граундс», уютной хипстерской кофейне на территории университета, а рядом с Грейс расположился ее «большой секрет»: в одной руке у него тройной латте, другая покоится на бедре девушки. У Мэтта тщательно уложенные темно-русые волосы, едва заметная щетина и голубые глаза, которые искрятся весельем всякий раз, когда он открывает рот. Парень явно без ума от Грейс. И та тоже от него без ума, хотя старается в присутствии матери держать себя в руках.

– Грейс тут сказала, вы потрясающая пианистка, – говорит Мэтт.

Тыквенный латте застывает на полпути ко рту. Карина неожиданно забыла, что с ним делать. Она застигнута врасплох, растрогана тем, как описала ее Грейс и при этом даже прихвастнула. Потрясающий пианист у них Ричард, а не она. Или, может, Мэтт просто их перепутал. Или выслуживается перед матерью своей девушки.

Карина ставит чашку на стол.

– Да нет, это она о своем отце. Я всего лишь учительница музыки.

– Она потрясающая, – говорит Грейс, уверенно поправляя мать. – Но отказалась от собственной карьеры, чтобы сидеть дома со мной. Поэтому у меня детей не будет. Я не собираюсь сделать своему образованию ручкой, чтобы воспитывать какого-то там ребенка.

– Какого-то там норовистого ребенка, – улыбается Мэтт.

Грейс шутливо толкает парня в плечо, ущипнув его за бицепс. Карина пьет латте маленькими глотками и слизывает пену с губ, наблюдая за ними. Они определенно спят вместе.

Карина и Грейс близки, но подобные вещи не обсуждают, – похоже, черта, унаследованная еще от матери Карины, заодно с ее зелеными глазами и привычкой просыпаться до рассвета, даже если очень устала накануне. У Карины с матерью состоялся ровно один разговор на тему секса. Ей было двенадцать, и она уже не помнит точно, как звучал ее вопрос, зато помнит ответ матери – та как раз стояла у раковины спиной к Карине и мыла посуду: «Сексом занимаются, чтобы появились дети. Это священное таинство между мужем и женой. А сейчас пойди сними полотенца с веревки». И на этом все, точка.

Чуть больше Карина узнала от монахинь и подружек. Она помнит, какой испытала ужас и смущение, когда Зофия сказала ей, что Наталия делает парням минет под трибунами в спортивном зале. Карину потрясла эта новость – главным образом потому, что она имела весьма смутное представление о том, что такое минет, а спросить смелости не хватало. Но в любом случае она наверняка знала, что за это Наталия попадет в ад.

Когда Карине было шестнадцать, ее подругу Мартину, сорвиголову и красотку, отправили жить к тетке. Девушка вернулась через девять месяцев – вся какая-то притихшая и не поднимавшая ни на кого глаз. В городке о ней не судачил только ленивый. Мартина стала порченым товаром. Теперь замуж ее никто и никогда не возьмет. Стыд-то какой.

Карина представила себе брошенного Мартиной ребенка, дочку или сына, которого та никогда больше не увидит, и участь навек остаться незамужней. Прямо тогда и зареклась: она не останется у разбитого корыта, как Мартина, или в четырех стенах, как ее мать, прикованная к дому и своим пятерым детям: кухня, готовка, уборка днями и ночами на протяжении десятилетий. Карина не потеряет контроль над собственной жизнью.

Когда Грейс перешла в старшие классы, у них тоже состоялся «разговор». Карина была преисполнена решимости сделать его более содержательным, чем то «вразумление», которое она получила от своей матери, и намеренно не привнесла в него ни католической стыдливости, ни женоненавистнической мифологии. Никакого секса до свадьбы, никаких противозачаточных – все эти правила не от Бога, милая. Они были придуманы мужчинами. Мать и дочь ехали в машине на очередную футбольную игру Грейс, сидя скорее бок о бок, чем лицом к лицу, но это все равно было куда лучше, чем если бы Грейс любовалась материнской спиной, как в свое время Карина. А Карина говорила о презервативах и противозачаточных таблетках, венерических заболеваниях и беременности, близости и любви.

Секс не грех. Но ты должна позаботиться о себе. Предохраняться – женская обязанность. Сейчас, когда в голове прокручиваются эти слова, она морщится – так же она морщилась во время разговора в машине, заново переживая свою вину. Предохраняться не грех. Она сделала то, что должна была.

Не лжесвидетельствуй.

Лгать грешно.

Если у Грейс и осталось в памяти хоть что-нибудь из того разговора, Карина всегда надеялась, что она запомнила предостережение матери: Что бы ты ни делала, главное – не забеременей. Карина точно повторила это несколько раз и, хотя была за рулем и на Грейс могла взглянуть лишь искоса, все же чувствовала, как дочь смущается и закатывает глаза.

Сейчас Карина смотрит прямо на Грейс, и лицо той светится уверенностью. Она полностью контролирует свою жизнь. Карина рада, что ее слова были приняты к сведению, но она не имела в виду «не важно, что бы ты ни делала». Это она хоть как-то смогла донести?

– Зато я получилась классная. Так что оно того стоило, да, мам?

– Да, милая.

– Учительница в школе? – интересуется Мэтт.

– Нет, преподаю дома. В гостиной.

– А-а-а…

– Точно говорю, играет не хуже папы, но вся слава достается ему.

– Ты хоть общаешься с отцом? – спрашивает Карина.

– В последнее время нет. А что?

Карина не слышала ничего о Ричарде с того кошмарного июльского дня, когда была у него дома. Хоть он и не смог открыть ту бутылку вина, Карина все-таки не уверилась в том, что у него и вправду БАС. Скорее всего, это что-нибудь вроде туннельного синдрома кисти или тендинита – хворей, с которыми рано или поздно сталкивается любой пианист, досадных, но все же неопасных. Если бы у Ричарда действительно был БАС, разве он не рассказал бы об этом своей единственной дочери?

– Кажется, у него в следующем месяце запланировано выступление здесь, в Чикаго.

– Мне об этом ничего не известно, – пожимает правым плечом Грейс. – Зачем ты до сих пор следишь за ним? Мама, живи своей собственной жизнью.

Карина чувствует, как вспыхивают ее щеки. Короткое замечание Грейс выходит слишком уж колким, оскорбительной пощечиной, и больно задевает, в особенности из-за присутствующего здесь Мэтта, человека, который не в курсе непростой истории Карины. Но она верит, что жестокость Грейс была ненамеренной, и душит внутреннее стремление защититься. У них с Грейс за последний год состоялось много разговоров по душам на эту тему. Сейчас, когда Грейс учится в университете, Карина может позволить себе переехать. Может жить в Нью-Йорке, или Новом Орлеане, или Париже. Может бросить учительствовать и вернуться к карьере пианистки. Может построить новую жизнь. Или хотя бы отыскать ту, от которой отказалась. Может сделать что угодно. Ну или хоть что-нибудь.