Неизвестно, сколько времени у русских уйдет на то, чтобы расчистить потом фарватер, они уже пару раз удивили в эту войну, как приятно – своей неторопливостью поначалу, так и неприятно – в основном Руднев, а теперь и Макаров. Но на высадку второй армии месяца-двух должно хватить с избытком.

Когда три недели назад вице-адмирал Того лично прибыл на борт «Фусо», стоящего в военном порту Такэсики на Цусиме, удивлению командира корабля и всей команды не было предела. Действительно, бывший четверть века назад гордостью нового японского флота, его первый корабль сейчас, несмотря на две проведенные модернизации, безнадежно устарел. Да и у комфлота во время войны должны быть дела поважнее, чем инспекционная поездка по старым посудинам.

Но речь Того все поставила на свои места. Он объяснил построенному экипажу «Фусо», что император просит у них жертвы во имя Японии. Они должны своими телами и телом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови[1] принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит наконец высадить в Бидзыво армию, которая с суши возьмет крепость, что ликвидирует угрозу со стороны русской эскадры, которая трусливо отказывается выходить на бой.

Всем не желающим идти на почти что верную гибель – Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, практически не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа, – было предложено сейчас же сойти на берег.

Таковых на борту «Фусо» не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были повести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смысла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков.

По плану штаба флота, Окуномия тоже должен был оставить «Фусо» на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового эскадренного броненосца, переговоры о покупке которого только что завершились. Но случилось нечто совершенно беспрецедентное для взрощенного на жесткой субординации и самурайских традициях подчинения приказам Императорского флота офицера.

Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным флотом вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен меч[2], протянул в поклоне опешившему командующему и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить ему голову, избавив этим командира броненосца и весь его род от позора бегства с поля битвы.

Когда Того разрешил ему остаться на борту, а затем посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. Он посчитал, что головным желательно поставить транспорт «Ариаке-Мару», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Задачей парохода было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шести- и пятидюймовых орудий «Фусо», и точное выведение идущих в кильватере броненосных судов на фарватер, ведущий к проходу на внутренний рейд.

В качестве ориентиров для привязки предполагалось использовать пожары нескольких приметных строений на берегу. Разведка обязалась это обеспечить. Предполагалось, что занятые обстрелом «Ариаке-Мару» русские в темноте, скорее всего, примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-миллиметровки старого броненосца были способны не только утопить один-два дежурных миноносца, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора.

Того согласился с разумным предложением. И даже приказал установить на идущем на заклание старом броненосце два дополнительных шестидюймовых орудия…

Владивосток, Порт-Артур. Апрель – май 1904 года

Дверь комфортабельного номера «Астории», что на Светланской, превращенного во флотскую офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась. И обернувшийся на резкий звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими орлами на погонах и тросточкой в правой руке.

– Ну-с, господин главный хулиган с «Варяга», докладывай, как дошел до жизни такой? Неужто тебя, Вася, без присмотра на пять минут оставить нельзя? Ну зачем? Скажи, зачем ты этого чинушу-то несчастного пристрелил?

– Да ладно! С каких это пор без уха умирать начали? Лучше сам расскажи, как сходили?

– Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь… Родной, ты что в городе-то учудил? Я только успел из порта сюда доехать, как мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в «Ласточке» и сманил половину казаков гарнизона к себе на какой-то там еще поезд. И за это на нас уже войсковому атаману не один донос настрочили. Что застращал все чиновничество города, таская по площади умирающего асессора Петухова. Что не подпускал к нему патруль, паля из револьвера. За это, кстати, тебе грозит суд и куча иных «ништяков». И это все – за неделю с хвостиком, что мне не до вас тут было. Ну-с? И как я теперь отпущу тебя на бронепоезде в Маньчжурию? Ты же его пропьешь или в карты проиграешь!

– Ладно, давай по пунктам. В «Ласточке» я с армейцами не пьянствую. Вернее, не только и не столько пьянствую, сколько отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезда. И заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им пока как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? А разведку? Конечно, я с уже знакомым тебе хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окрестностях. Что это не понравилось их начальству – не удивлен. Но, брат, мне это фиолетово. Да и против царского указа не попрешь…

– Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы навострился подделывать?

– Зачем подделывать? Я не в курсах, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него попросил, получил обратно за подписью самодержца через три дня. Право на отбор любого личного состава в «особый бронедивизион Императорского флота „Варяг” под командованием лейтенанта флота Василия Балка». Ну и там еще кое-что, по мелочи, о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту в том числе…

– Не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он «чинил вышеупомянутому Балку», что его пришлось валить?

– Он, Петрович, мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, никак не мог отказаться. Началось все с того, что я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагончики были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны между прочим.

И вот. Этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: «…а давайте-ка мы небольшой гешефтик-с сделаем…» И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток – Никольск они сошли под откос и теперь требуется их замена, а мне – десять процентов от стоимости… Ну, или пятнадцать. Из особого уважения.

Я ему честно, сначала по-хорошему попытался объяснить, что вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет. Я молчу. Наконец, поняв мою дремучую тупость, фыркнул, выписал-таки. Расписался я в получении, пошел принимать. Так эта ж сука мне вагоны из сгоревшего в том году в Никольске старого депо подсунула, там даже оси к буксам так приржавели, что их паровозом не провернуть!