Мои сиськи не силиконовые, они мои собственные, говорит она, и я не собираюсь ни увеличивать их, как это делают порнозвезды, ни стыдливо прятать. Она говорит, что не будет мириться с культурой насилия, которой общество пропиталось насквозь.

Я замечаю, что у Давида и Кристера, тоже, как и мы, устроившихся за общим столом, где все в перерыве пьют кофе, понемногу складывается представление о прелестях, которые Малин прячет под блузкой и которые, видимо, будут выставлены напоказ в бассейне.

Понимаю, что ты имеешь в виду, говорю я, но я, кажется, все же не большой сторонник того, как вы реализуете свою теорию на практике.

Я делаю глоток горячего кофе, и на секунду воцаряется полная тишина.

Ты хочешь сказать, тебе не нравится, как мы… что? – спрашивает Малин с настороженностью в голосе. Кристера и Давида явно заинтриговало то, как я теперь буду выкручиваться, но я не считаю себя обязанным выкручиваться, ни капли, потому что мне кажется, что не следует как-то щадить Малин и что-то утаивать от нее, тем более правду.

Возможно, я категорически неправ, говорю я, но тебе полезно будет услышать, что мужчины, которые заходят на ваш сайт, кстати, невероятно скучный, и выражают вам всяческое сочувствие, так вот, они делают это, чтобы поглазеть на титьки, будь то большие титьки, тяжелые титьки, продолговатые, крепкие, силиконовые – наверное, есть мужики, которые стали западать даже на малюсенькие девчачьи.

Я понимаю, тебя могут разозлить мои слова, я вижу, что так и есть, ты уже рассердилась, но тут злись не злись, ничего этим не изменишь, потому что лягушка не перестанет быть зеленой от того, что тебе это не по вкусу.

Я вижу, что моя речь произвела на нее впечатление, потому что она смотрит на меня, приоткрыв рот и выпятив губки, и хочет что-то сказать, но еще не определилась, что именно.

Однако это еще не все, продолжаю я, поскольку не исключено, что кто-то из женщин, плавающих с обнаженной грудью в бассейне, делает это с целью гордо продемонстрировать то, что вы обычно прячете. Просто об этом не очень принято говорить, по крайней мере, уж точно не в Швеции.

Я уже провел в аудитории

целый день, отличный, насыщенный денек, но все еще не освободился, можно сказать, я только начал, поэтому я перехожу к следующему слайду: бульвар Андерсена, транспорт движется в обе стороны. Главная транспортная артерия Дании и, чуть в стороне от дороги, возле ратушной площади, хрупкая фигурка в бронзе – писатель с книгой в руке. Он, кстати, сидит и в Королевском саду, плюс его изображение есть на почтовых марках.

Таким образом, продолжаю я, переходя к следующему кадру, и асфальт, на котором стоит памятник, и марки, как, разумеется, и все прочие физические оттиски и отпечатки, поддерживают историю Х. К. Андерсена на плаву. Да, все устроено именно так, хотя Русалочка и не особо впечатляет тех туристов, которые ожидают увидеть нечто вроде Эйфелевой башни, статуи Свободы или Биг-Бена.

Кто, кстати, до сих пор пользуется марками? Я спрашиваю об этом, сам не зная, к чему веду, просто что-то в аудитории мешает мне сосредоточиться.

Русалочка не только породила невероятное количество дешевых сувениров, – на сюжет сказки еще поставили мюзиклы и балеты, сняли фильмы, а в 2010 году она ездила за границу.

Пауза.

А точно ли это было в 2010-м?

Да, путешествовала, поскольку архитектор Бьярке Ингельс, тот, что построил высотку на Манхэттене и много где еще, если вы не в курсе, отправил ее ни много ни мало в Шанхай. Там она сидела в каком-то павильоне на всемирной выставке, а на набережной Лангелиние тем временем установили экран, на котором онлайн, с ужасной картинкой из-за плохой интернет-связи, транслировали, как она там сидит, в Шанхае.

Я делаю выжидательную паузу, присматриваясь к лицам в аудитории.

Многие были очень недовольны этим, ну, тем, что ее отправили в Китай, потому что ее место здесь, на камне в Копенгагене.

Хотя если принять во внимание, что китайцы купили компанию «Вольво», это очень даже в тему.

Никто не смеется моей шутке.

Я вдруг замечаю, что у меня от подмышек пахнет как-то иначе, не так, как всегда, и в ту же секунду мой взгляд падает на нарушителя моего спокойствия, прокравшегося в аудиторию и разрушившего мне весь процесс. Мой взгляд падает на Торстена.

Торстен стоит у двери. Торстен, заваленный материальными благами выше головы. Какого черта он тут делает? Никогда не поверю, что его заинтересовали Х. К. Андерсен, семиотика и вопрос одаренности. Единственная причина, по которой он мог прийти, – это чтобы собственными глазами взглянуть на типа, чьи пальцы забирались в киску его русской подружки.

Все это одно большое недоразумение,

такими словами я начинаю свой мейл Ольге, вернувшись час спустя в кабинет, но тут же стираю написанное, потому что чувствую, что мне страшно. И это не абстрактный, беспредметный страх, который мы встречаем у Киркегора. Мой страх, если задуматься, очень даже конкретный, и от него в животе что-то сжимается в комок. Я уже собираюсь домой, когда приходит эсэмэска от Бритты, которая пишет, что хотела бы при случае кое-что со мной обсудить, и это не добавляет мне оптимизма. Вряд ли можно ожидать чего-то хорошего, потому что она не пишет, о чем пойдет речь. Не надвигается ли на меня тень обвинения в сексуальных домогательствах? Не этим ли запахло? В такой ситуации уж они всем миром продемонстрируют свое неравнодушие. И Аннике это, конечно, не понравится.

Тем же вечером мы оба усаживаемся перед телевизором.

Анника забралась с ногами на диван, подобрав их под себя, мы только что начали смотреть новый эпизод сериала «Оранжевый – хит сезона» на канале Netflix. Мне кажется, он уступает предыдущим сезонам, потому что в нем ничегошеньки не происходит, притом что пустое действо еще и ужасно затянуто.

Что-то я выпадаю, какая-то скукотень, говорю я Аннике, наблюдая за тем, как заключенные женской тюрьмы в оранжевых робах выбираются с территории через дырку в заборе и купаются в близлежащем озере под умиляющий душу саундтрек.

Но Аннике так не кажется. Она совершенно не согласна. Говорит, что нельзя быть таким консервативным по отношению к новизне, которую предлагает мне эта серия, она берется объяснять, что мы только что стали свидетелями новой литературы, ожившей в видеоряде. Ладно, отвечаю я, потому что кому в этом разбираться как не ей, ведь она защищала кандидатскую по литературоведению, ее работа была посвящена тому, как на Британских островах воспринимали шведскую «рабочую» литературу 1930-х годов. Я не читал ее целиком, эту кандидатскую, но высказался в таком духе: в ней полно знаний, приобщиться к которым человечеству было бы очень даже полезно.

Она еще написала множество статей о том, что в датской поэзии часто встречаются буки и дубы, тогда как у шведских и финских поэтов в основном фигурируют хвойные деревья. Это довольно много говорит о флоре разных стран.

Я замечаю, что Анника смотрит на меня, вместо того чтобы следить за происходящим на экране, и понимаю, что это огромная жертва с ее стороны. Я поспешно улыбаюсь ей, но улыбка запаздывает. Она нажимает на паузу и спрашивает, все ли у меня в порядке. Из тебя в последнее время слова не вытянешь, говорит она.

Я отвечаю, что на работе не все гладко, но, по всем признакам, ситуация должна выправиться.

На экране в кадре застыла одна из заключенных, подметающая двор тюрьмы, пока остальные играют в баскетбол или курят. Они опять за высоким тюремным забором, все снова по-старому.

По Бритте сразу видно,

что на работе у нее сплошной стресс и не все складывается идеально, но, с другой стороны, у нее всегда такой вид, и совершенно необязательно, что за этим стоит конкретный повод. Бритта только что рассказала мне, как она счастлива тем, что ей дали кучу денег в виде гранта, и я ответил, что очень рад за нее. И добавил, что это, безусловно, заслуженно.