– Добро, боярин, будет воск, – Дионисий протянул руку. – Обещаю.

– Вот и славно, – Самарин подтвердил договор крепким рукопожатием. – А теперь после трудов праведных предлагаю перекусить.

– А железо с укладом?

– Куда оно денется?

Андрей Михайлович чистил картошку под внимательными взглядами гостей. На кухню приковылял даже хромающий Лаврентий, сопровождаемый юным княжичем. Любопытный Тимофей сразу попробовал сырую картофелину на зуб, обиделся, долго плевался, и едва не заплакал, обманутый в ожиданиях.

– Сейчас пожарю на сале с луком, тогда и пробу снимешь, – успокоил ребёнка Самарин. – Вы такого ещё не едали.

– Как зовется сей плод? – спросил Ефим.

– Картошка, она же земляное яблоко. Вкусно, полезно, питательно. Некоторые болезни излечивает, но не помню какие. Ну уж если под водочку, да с солёным огурчиком, с груздочками, так вообще песня!

– Где такая растёт? Только в Беловодье, или как?

– Везде, – пожал плечами Самарин. – Сейчас уже поздно сажать, а на следующий год могу на пробу пару мешков презентовать.

– Что с мешками сделать?

– Продать, – пояснил сообразительный Лаврентий.

– Да, как-то так, – согласился Андрей Михайлович, и взял пьезозажигалку.

Газовую плиту гости видели ещё вчера, но маленький княжич испугался, когда из железного пальца удивительного боярина выскочила искра и зажгла на большом белом сундуке светящуюся синим огнём корону. Самарин заметил испуг, и в утешение протянул кусок сахара.

– Попробуй.

Мальчик отправил угощение в рот и поблагодарил невнятно:

– Спаси тя бох, болярин.

– Заговорил! Что же ты, Тимофей, такой молчаливый?

– Иван, – поправил княжич. – Ваня я.

– Не понял… А кто тогда Тимофей?

Дионисий смущённо кашлянул:

– Тимофей он для своих. Родовое имя.

– А Иван?

– Это уже по святцам для всех остальных.

Конечно, Андрею Михайловичу немного польстило, что его сразу восприняли как своего. Но и вопросов прибавилось. Получается, что княжич Иван Васильевич, это будущий царь Иван Грозный? Бабушка у него ещё вроде бы из Греции? Нет, из Византии, мать её за ногу. И зовут бабушку..?

– А бабушка у него Софья?

– Софья Витовтовна, – кивнул Дионисий. – Великого Князя Витовта дочь.

– Так Василий Васильевич на Москве Великим князем?

– Витовт в Литве.

Не сходится. Хотя она вполне может быть из Литвы по отцу, а гречанкой по матери. Византийкой, то есть. Нужно будет вечером в интернете уточнить. Или чёрт с ней, с этой бабушкой? Предки сами разберутся кто есть кто, а Андрей Михайлович во все эти дела влезать не собирается. Так, заработать чуток, и довольно.

Тем временем картошка пожарилась, и Самарин поставил сковородку на стол. Рядом – запотевшая бутылка вишнёвой наливки из холодильника, бутылка перцовки на меду, и бутылка крымского муската. Внезапно улучшившееся здоровье настойчиво требовало проверить его на прочность.

Над вечерней Клязьмой гремела разудалая песня. Осторожная рысь, выглянувшая из леса на запах шашлыков и запечённой в углях картошки, с большим удивлением разглядывала беспечных двуногих. Обычно они тихие и незаметные, пугающиеся малейшего шороха в кустах, а если и шумят, то с почтением и опаской. Или когда соберутся в стаю, оденутся в железо, возьмут в руки острые палки… тогда да, тогда двуногие храбрые. А эти почему орут?

– Ой! – Ефим, размахивая руками, опрокинул стакан с вишнёвой наливкой. – Прости, боярин, песню твою прервал.

– Ерунда, – помотал головой Андрей Михайлович. – Я их много знаю.

– Про то, как князь Владимир Мономах печенегов разгромил ещё раз спой! – попросил Лаврентий, по причине ранения сидящий не на траве, а в ярко-красном пластиковом кресле из уличного кафе. – Душевная песня.

– Не помню такой. Про печенегов вообще не пел.

– Так это… как там? Пусть бегут неуклюже печенеги по лужам…

– Другую спою, ещё лучше, – отмахнулся Андрей Михайлович, и мощно грянул:

– Это про кого песня? – с подозрением прищурился Лаврентий. – Артиллеристов не знаю.

– Пушкарей знаешь? Огненным боем воюют.

– Этих знаю. У нас на Москве тюфяки есть, что дробом палят, и две ломовые пищали. У них ядра каменные больше моей головы. Палят страсть как часто, иной раз по пять раз в день.

– Мощно, – одобрил Андрей Михайлович. Он почти всю службу просидел на складе, но с гордостью носил на петлицах и погонах перекрещенные пушки, и в глубине души испытывал слабость к большим калибрам. – Мощно, но мало.

– Чего мало?

– Пушек мало.

– А где же меди взять, боярин? – вмешался Дионисий. – Олово тоже из-за моря привозят. Какие уж там пищали, если бронзы на колокола не хватает?

– Железные делать не пробовали?

– Тюфяки как раз железные. И железа того уходит, что трём десяткам на добрые брони хватило бы. Нет у нас его. И знаешь, боярин, когда приходится выбирать… – Дионисий горько усмехнулся. – Вот приезжают на Москву немцы разные, хоть свейские, хоть данские, хоть аглицкие, да всё морду кривят. Дескать, в дикой Тартарии мастеров путных нет, и вообще людишки криворукие. А откуда мастерам взяться, коли работать не с чем?

– Совсем?

– Есть немного болотного железа, но так, слёзы. У нас ежели единственный топор сточенный на деревню есть, так уже за счастье. Сабли в бою гнутся… Охотники наконечники на стрелы из кости режут.

Андрей Михайлович начал понимать, почему его металлолом вызвал восторг и ажиотаж. Не понял одного – куда делись собственные железные руды? Где-то под Тулой должны быть месторождения, а в Выксе и Кулебаках, как в газетах писали, руду копали даже в подполе собственных домов, чтобы зимой не отогревать землю. Или сейчас там ещё не русские земли? Плохо когда не знал, да ещё забыл.

Впрочем, какое дело пенсионеру до средневековой географии?

– Ты, Дениска, на жалость не дави. Вот дам я тебе сталь, то есть уклад этот ваш, а ты его татарам же и продашь. Нужны будут деньги на войну с Дмитрием Юрьевичем, или как?

– Не продам, – упрямо мотнул головой Дионисий. – С голодухи буду помирать, а не продам. Зеркала только. А ещё есть?

– Их, значит, продавать можно?

– Миром, боярин, железо правит, а не блестящая херня.

Хм… обещал же себе за речью следить. Хорошие, однако, ученики.

– Железо, говоришь? Пищали, говоришь? А знаешь, Дениска, есть у меня мысль, и я её сейчас буду думать.

Оказия продолжить путь подвернулась гостям через четыре дня. Стародубский купец, чья расшива едва не черпала бортами воду, с превеликой охотой обменял болтающуюся за кормой лодку на трофейную кольчугу с дыркой от пули, и отсыпал горсточку серебра на сдачу. И, что самое характерное, он не задавал глупых вопросов ни о происхождении доспеха, ни о странном на вид повреждении. Мало ли… моль проела! А начнёшь расспрашивать, так следующему купцу твой товар недорого предложат. Меньше знаешь – дольше живёшь.