«Жизненно необходимо». Ха-ха.

Разделавшись с пуговицами, я нашел в гардеробной ботинки, которые раньше были мне малы. Теперь они оказались впору. Пришлось потратить немного сил на победу над носками, а еще – повязать шейный платок. Платок я выбрал белоснежный, под цвет лица. Ха, неплохое было бы надгробие: «Граф Гленгалл. Не терял остроумия даже после смерти».

К зеркалу я все-таки подошел, и в этот раз твердо выдержал вид того, что там предстало. Да, этот юноша мертв, зато одет, как подобает джентльмену. Цилиндр на голове, правда, не держался – там, куда меня ударили, голова деформировалась, и шляпа тут же упала, так что из дома я вышел с непокрытой головой.

Тот берег реки, что краешком попадал на нашу землю, был пологим, так что этот вариант я отмел. Хотелось эффектного прощального жеста, поэтому я вышел за ворота, прошагал с четверть мили по пустой улице и вышел к мостику через ту же реку, но выше по течению. В голове царила приятная пустота – мысли все равно уже не понадобятся и ни к чему не приведут.

Обычно здесь было людно, но сейчас даже фонари не горели, мост был мрачен и тих. То, что нужно. Я крепко взялся за перила моста и кое-как перевалил свое неуклюжее тело на другую сторону. Умостив пятки на узком выступе и сжав обеими руками перила, я выпрямился.

На меня накатило облегчение. Жизнь имеет смысл, когда полна удовольствий и красоты, а какой смысл в такой полужизни? Старик Маккеллан говорил, что меня полюбят таким, какой я есть, но вот уж глупость: таким монстром, как теперь, меня уж точно не полюбит никто и никогда. Прощай, мир. Ты меня отверг, теперь я тебя отвергаю.

И я разжал руки.

Удар о воду боли не принес, зато холода и влажности – хоть отбавляй. Я стоически болтался в воде и ждал, когда начну тонуть, но так и не начал. Вместо этого меня подхватило течение.

Тут я запаниковал. Бен же говорил, что мое тело стало легче, ну почему я не догадался прихватить с собой какой-нибудь булыжник! Вода несла меня вдаль, перевернув на спину, и мне оставалось только смотреть в ночное небо, мучаясь от холода. Ладно, одежда рано или поздно намокнет и потянет меня за собой.

Но мой наряд был сшит из изумительно тонких тканей, которые, даже намокнув, веса прибавили несильно. Я зажмурился, чтобы наконец разрыдаться, но, конечно, мне не было оказано такой милости. Река, словно в насмешку, протащила меня мимо собственного особняка, потом – мимо темного лодочного сарая: похоже, неугомонный безумец Бен лег спать. Был соблазн позвать его и попросить кинуть мне булыжник. Но я гордо промолчал – никогда в жизни не попрошу его об услуге.

«Никогда в жизни», ха.

Постепенно богатые особняки вдоль реки сменились домишками похуже. Темза пересекала город с востока на запад, и к западу начинались бедные кварталы, в которых я не бывал.

В какой-то момент я заметил на берегу движение и понял, что на меня смотрит плохо одетый мужчина с бутылкой в руке. Видимо, забулдыга мирно выпивал, когда мимо него проплыло изысканно одетое тело джентльмена, укоризненно взирая на него, как кроткая Офелия, упавшая в поток. Он так смешно на меня таращился, что я ему помахал. Эффект получился что надо: бедняга заорал и бросился вверх по берегу с резвостью, которой я от пьяного не ожидал.

У меня в груди забулькало и захрипело. Я не сразу понял, что это, судя по всему, смех. Правда, рот я открыл зря – в него тут же попала вода, и я начал задыхаться. Кашлять с такой силой, как при жизни, у меня не получалось, вода продолжала булькать в легких, потом я случайно глотнул еще, и дело стало совсем плохо.

Как ни странно, умирать мне сразу расхотелось, вместо этого я отчаянно хрипел и отплевывался. Наверное, рано или поздно я бы все же утонул, но идея, которая в теории казалась привлекательной, при воплощении растеряла всю прелесть. Разве это смерть для джентльмена – болтаться в реке, пугая пьяниц?

Я замолотил руками по воде, пытаясь плыть к берегу. Течение здесь было медленнее, и мне это удалось с легкостью, которой я не ожидал, – будто сама река хотела поскорее выпихнуть из себя мое отвратительное тело.

Выбравшись на сушу, я полежал в песке, откашливаясь. Потом встал и горестно поплелся вверх по берегу. Вот будет забавно, если тот пьяница сейчас пробежит мимо! Квартал вокруг был убогий, у воды валялся мусор, окна хибарок слепо таращились в темноту. Больше всего мне хотелось чихнуть, но почему-то не получалось, – прямо-таки невыносимое чувство. Я печально плелся по улочке в тайной надежде, что от какой-нибудь крыши отвалится камень и положит конец моим страданиям. А если нет, буду бродить по городу до рассвета, как призраки в романах.

Но долго бродить мне не пришлось.

Крик был страшным – у меня кровь заледенела в жилах (точнее, заледенел мерзкий раствор Бена, но это звучит не так поэтично). Он донесся из узкого проулка, и за ним последовали другие звуки: возня, рычание, снова крик, потом кто-то бросился прочь по улице, не заметив меня. Но переулок не опустел – оттуда доносилось шипение, ругань и яростный шепот.

Потасовка грязных бедняков не имела ко мне отношения, и я уже ускорил шаг, чтобы пройти мимо, но звуки продолжались, жалобные и злые. В подворотню идти было страшно до смерти («Граф Гленгалл, главный остроумец Британии, безвременно покинул нас дважды»), но я все равно пошел. Если меня там прикончат, это значительно облегчит мне задачу.

В переулке, прислонившись к стене, сидел человек и прижимал к боку ладонь. Увидев меня, он поднял голову и сбивчиво зачастил:

– Эй, сюда, эй, вы!

Похоже, это была женщина – одежда была длинной, на голове с трудом держалась шляпка. Вид у женщины был такой непрезентабельный, что мне стало противно. Неделю назад я ни за что не подошел бы ближе, презрительно фыркнул и мимо прошел, но с тех пор успел пережить такое, что никому еще, кажется, пережить не удавалось, и сейчас медлил. Женщина тем временем завалилась на бок, продолжая издавать жалостные звуки. Я подошел ближе.

Левый бок ее пальто был темным и мокрым – видимо, ее ударили ножом. Женщина прижимала к ране руки, но кровь толчками била между пальцев и все сильнее пропитывала ткань. «Кровь – это удивительная жидкость, настоящее чудо», – сказал Бен, и в своем плачевном положении я оценил это чудо, как никогда. Неприятно было смотреть, как удивительная жидкость покидает чье-то тело, так что я кое-как опустился рядом, заторможенно положил свои руки поверх рук женщины и нажал. Мои слабые, мертвые пальцы не особенно помогли, но я не знал, что еще делать. Было тихо, только ветер катал мусор по мостовой.

– Не хочу, нет уж, я не помру, ясно? Не помру! – простонала женщина с ужасным ирландским акцентом.

Голос был какой-то знакомый. Я глянул ей в лицо – и дернулся от неожиданности. Либо у всех ирландок одинаковые голос и внешность, либо это садовница леди Бланш. Что ей делать так далеко от нашего квартала? Может, она не работала там постоянно, ее наняли просто выкопать канавки в земле? Все эти суматошные мысли бились у меня в голове, пока я ошалело зажимал рану и слушал, как она ругается и стонет. Она, конечно, была не моего круга, но у нее было то, чего мне сейчас так не хватало, – жизнь. Губы и брови кривились, глаза мокро блестели, пальцы, которые я накрывал своей ладонью, цеплялись за пропитанное кровью пальто.

– Тзнаешь какого-нибдь врача? – просипел я, озираясь. От пребывания в холодной воде голос у меня сел окончательно. – Вствай. Пшли.

– Не знаю я никаких докторишек! – взвыла она. Я попытался ее поднять и тут же сел обратно: я и себя-то с трудом поднимал. – Хочу к своим, они мне помогут, ай, как же больно!

У нее хотя бы есть свои, к которым можно пойти, – большое достижение по сравнению со мной. Шатаясь, мы кое-как встали. Я понадеялся, что она знает, куда идти, и просто брел, обхватив ее за пояс так, чтобы зажимать рану. Чувствовать близость живого тела оказалось приятно. Пользы от меня было немного, но она, кажется, этого не замечала и упорно ползла вперед, держась одной рукой за стену, а второй вцепившись мне в плечо.