В Нижний нужно въезжать со стороны ярмарки, поэтому мы очутились на какой-то ухабистой улице с лавками, набитыми сибирскими товарами и снующими грузными, неторопливыми мужиками. Наш тарантас на несколько минут остановился у почтовой станции, и прохожие забросали меня вопросами, на которые я не успевал отвечать, а потом с грохотом поехал по плавучему мосту через Оку[120] до «гостиницы» (так русские называют отель), расположенной сразу на другом береге реки[121]. Видимо, сервис в ней со времен Олифанта значительно улучшился. Правда, нам пришлось самим подмести комнату, отказаться от матрацев и добиться значительного снижения платы за проживание.

Из моего окна открывался прекрасный вид на мост с его бесконечным потоком телег, дрожек и людей, двигавшихся на ярмарку и обратно, и на любопытное скопище речных судов – от огромных восточных астраханских барж до маленьких каноэ, которые курсируют по реке, когда мост разводят для пропуска больших челнов. Отель очень удобно расположен – менее чем в пяти минутах езды от центра ярмарки. На противоположной от моста стороне картина совершенно иная. Через загородные леса можно попасть на вершину холма, с которого открывается великолепный вид. Нижний, подобно Москве, Казани и другим русским городам обладает собственным кремлем, и прогулка по его валу – одно из самых приятных занятий, какие только можно себе представить. На западе виднеются медленно текущие навстречу друг другу две реки и прямое, пересекающее лес Московское шоссе, а потом все теряется за горизонтом. Ниже нас раскинулся деревянный город, погруженный в облако пыли, которая в дни ярмарки окутывает его весь день. Реку заполняли медленно плывшие с обвисшими в штиль парусами суда, туда-сюда снующие пароходики – одни сами по себе, а другие с длинными рядами барж, которые искривлялись, когда буксиры бросали якорь напротив города. Едва различимые песни моряков приятно ласкали слух. Река текла на восток, и на следующий день мы надеялись последовать за ней.

Вид с Нижнего Новгорода

В ярмарочном городке насчитывается примерно две с половиной тысячи лавок и чуть ли не двести тысяч человек, но, кажется, это число всех его посетителей. Однако изобилие здесь того, что может представлять интерес для путешественника, а именно европейских и азиатских товаров, не подлежит сомнению. Больше всего изумляют уральские железо и медь, китайский чай – как дорогих сортов, так и кирпичный, привезенный бухарскими купцами индийский и китайский хлопок, сибирские меха и разнообразная продукция закавказских губерний. Поскольку здесь не принято рекламировать свой товар и даже рассказывать о нем, приходится заходить в лавки и перебирать там все подряд: я, например, обшарил примерно шестьдесят-семьдесят лавок и в итоге стал обладателем сибирского ковра, жестяного фонаря, двух накидок из черной бухарской овчины, или, как их называют, карагасов, чая и трех карикатур на военную тематику. Все это я отослал на родину через англичанина, которого неоднократно встречал на пути сюда и уговорил приехать в Нижний, правда, не смог убедить его поехать со мной дальше.

Наше пребывание в Нижнем совпало с завершением ярмарки, и об этом возвестил спуск флага с ее офиса[122]. Процессия священнослужителей в торжественных одеяниях с хоругвями и прочими священными атрибутами шла по улицам, чтобы помолится благополучному завершению мероприятия и за всех его участников, и удачи ему в будущем – у русских это составляет большинство молитв. Приближение процессии православные встретили, сняв головные уборы и кланяясь, а несколько фигур восточного типа изгибом губ и покачиванием голов, облаченных в тюрбаны, демонстрировали гордую магометанскую надменность. Многие лавки уже закрылись, но после официального окончания торгов купцы со своими товарами оставались в городе еще две с лишним недели.

Я очень благодарен мистеру Гранту[123], англичанину, который возглавлял Волжское пароходство[124]. Он не только обратил мое внимание на многие товары, которые без него я бы, вероятно, упустил из виду, но и помог решить ряд формальностей. Путешествуя по России, иностранец, наряду с множеством других мелких забот, обязан получать новый паспорт в столице каждой губернии, по которой проезжает. Конечно, это правило строго не соблюдается, и обычно паспорт выдают для проезда сразу по нескольким губерниям – так, в год нашего турне в Петербурге этот документ предоставляли либо до Москвы, либо до Нижнего (в нем я получил его до Перми), в главном городе Оренбургской губернии Уфе[125] – до Астрахани, а там – уж до самой Варшавы. Правда, в этом мне всегда помогали добрые люди.

После тяжелого ярмарочного дня мы отправились в превосходный ресторан, где блюда, мало отличавшиеся от привычных нам, вина, часть из которых, кажется, были бордоскими и рейнскими, и обладающий чувством юмора мистер Грант заставили меня на время забыть, что я нахожусь в России. И только за полночь, когда выбритых официантов в белых фартуках сменили бородатые трактирщики в длинных кафтанах, вместо красного вина на столах появился чай, а взамен маршей военного оркестра на нас обрушились чудовищные гнусавые звуки группы цыган, я спустился с небес на землю.

Мне посчастливилось найти пассажирский пароход, который на второй день моего пребывания в Нижнем отправлялся в Казань. Судно принадлежало компании «Самолет»[126], но мистер Грант был так любезен, что представил меня капитану, служившему прежде в Волжском пароходстве. Этот отменный офицер, голландец по происхождению, был исключительно учтив и отлично знал фарватер. Мы должны были отчалить в девять часов утра, но нам намекнули, что лучше подняться на борт на пару часов раньше, иначе все свободные места займут возвращающиеся с ярмарки.

Поэтому мы покинули отель в пять часов утра 7 сентября, и так как мост был открыт для пропуска барж, то переправились через реку в маленькой лодке, сопровождаемые криками толпы, которую сдерживал казак с длинным кнутом. Пристань находится за ярмаркой, и берег, на котором она стоит, весной заливает вода, поэтому торговцам приходится ежегодно сносить и заново строить свои лавки. Обычно это место бывает довольно безлюдно, но в дни ярмарки здесь не менее шумно, хотя и не столь оживленно, чем на пристани у Тауэра[127].

Когда мы взошли на борт парохода, палуба уже была заполнена разношерстной толпой людей – русскими почти со всех восточных губерний, татарами из Казани, немцами из-под Саратова, персами и армянами из Астрахани, бухарцами и бухарскими евреями из Оренбурга, были и люди, направлявшиеся в Ташкент. Я думаю, что многочисленность иностранцев на нижегородской ярмарке несколько преувеличена, ведь обычно азиатские купцы далеко не ездят. В Кяхте ведется бартерная торговля с китайцами, в Оренбурге – с бухарскими и хивинскими, а в Троицке – с ташкентскими и кокандскими купцами. Многие из них осели в крупных торговых центрах – в частности, в Нижнем – и, в большинстве своем являются российскими подданными.

Однако на борту было достаточно людей, чтобы не скучать во время двухдневной поездки в Казань. Если на палубе толпилось множество богатых негоциантов (успешных в бизнесе сразу можно определить по их большим животам) в пестрых платьях, то в каюту набилось еще больше совсем уж богатых лиц в гораздо более роскошной одежде. Не ожидая ничего хорошего от предстоящей ночи, я, найдя свободный уголок, бросил туда свои пальто и плед и уже хотел было устроиться на палубе, но капитан, несмотря на мое сопротивление, уговорил меня перебраться к нему в каюту. Не только одежда и внешний вид, но и багаж моих попутчиков выглядели необычно. Всевозможные коробки и ящики – от гробов до корпусов повозок – деревянные, из коры, покрытые мишурой и фольгой, а то и с рисунками всей китайской флоры. Среди этих тюков, узлов и мешков мой английский чемодан выглядел совершенно неестественно.