Полгода я писала роман, семейную сагу, ткала паутину несчастий, выпавших на долю трех поколений, думая, что успешно управляю героями, все нити в моих руках. Но что-то пошло не так, нити запутались в клубки, концов не видно, я чувствовала себя тоже несчастной. К весне отложила свою писанину, как говорила мама, посчитала остатки денег, увы, не хватало не только на кофе, но и еду любимой собачке. На морде Принца читалось: радуйся, что привык к тебе, а то бы давно сбежал от пшеничной каши без масла и куриных лапок.
Пришлось заняться русским языком с двумя школьниками. Но заработать не получалось: шестиклассник Дима все "терял" деньги, его мать, отца не было, устраивала разборки, на что их потратил, но он все "терял", и я работала с ним почти бесплатно. С девятиклассником Костей встречались по субботам, он долго просыпался, потом у него болела голова, занятие переносили на понедельник после уроков, у него опять болела голова.
Повезло в службе по трудоустройству: в школе-интернате ушла в декрет учительница русского и литературы, срочно нужна замена: конец апреля, девятый класс, скоро экзамены.
В последний день месяца меня ждали в школе. Я хорошо знала, где она находится, прошлым летом проходила мимо на дикий пляж. И года не прошло, улицу не узнать, куда-то делись частные домишки, на их месте строился высотный дом. Я переступала через строительный мусор и горы земли, натыкалась на заборы, попадала в непроходимые лабиринты, наконец выбралась к оврагу и, шагая вдоль кромки, вскоре увидела обветшалое трехэтажное здание в стиле псевдоклассицизма, архитектурный памятник ушедшей эпохе. Но не все так безнадежно: с торца начались ремонтные работы.
Прохладный сумеречный вестибюль удивил: почти все пространство занимал освещенный неоновыми лампами аквариум таких размеров, что в нем могла свободно резвиться акула.
Зрелище большеголовых рыб с выпученными глазами настолько привлекло, что я забыла, зачем пришла и стала наблюдать, как они плавали между камнями, водорослями и фонтанирующими из трубки пузырями воздуха. Рыбки такие яркие, такие праздничные, так привораживают, не знаю, как долго проторчала, любуясь ими, пока не почувствовала чей-то взгляд и увидела девичьи головки: темную и светлую, будто русалки высунулись из воды и с интересом разглядывают меня. Я засмеялась и подошла ближе. Юные девицы держались за руки: одна модельной внешности в шортах и майке, вторая с гладкой прической в длинном темном платье, старообразная. В неоновом свете на фоне аквариума подружки казались сказочными героинями, застрявшими в подводном царстве. Их ждет череда испытаний, и, как учит сказка, спасет дружба, а также добрые волшебники.
Быть может, я им казалась тоже сказочной героиней, вроде феи, хорошо, что не баба Яга, потому что не вызвала у них настороженности.
- Как зовут этих рыбок? - спросила я.
- Разные, но они не опасны для человека, - улыбнулась девочка модельной внешности.
Старообразная дернула плечом:
- Страшноватые, но не хищники, хорошо едят овсяную кашу. Вы, наверное, учительница? Вместо Ирины Викторовны? - Я кивнула. - Мы хорошие, - и обе засмеялись.
- Вам, наверное, туда, - догадалась вторая и показала на дверь с табличкой "Директор".
Я постучала, мужской голос ответил: "Подождите". Девочки пожелали удачи и удалились.
Дверь открылась, и относительно молодой мужчина высокого роста, богатырского сложения, блондин с голубыми глазами пригласил меня в кабинет. "Анатолий Кириллович Смирнов", - назвался он в ответ на мое сбивчивое объяснение и улыбнулся. Красавчик, жене не позавидуешь.
Он перевел взгляд за мою спину, я обернулась и увидела голову женщины с черными взлохмаченными волосами и резкими чертами лица.
- Толя, кто у тебя? - спросила она, в упор разглядывая меня.
- Новая учительница по русскому, - ответил он и стал перебирать бумаги на столе.
Женщина шагнула в кабинет, и засверкала золотисто-сине-зеленым костюмом, как экзотические рыбки в аквариуме.
- Я психолог, Галина Николаевна, жена Анатолия Кирилловича, идите за мной.
Она провела меня в тесное, захламлённое помещение. Все пространство, включая стол и два стула, занимали разноцветные папки, стопки бумаг и книги, с закладками и раскрытые.
Я достала диплом, трудовую книжку и журналы со своими рассказами, чтобы оправдать перерыв в работе.
- Очень плохо, что вы пишите, - сказала она, - дети будут вас раздражать, потому что все люди искусства страдают нарциссизмом. Жаль, ведь наши дети и без того обездоленные.
Я зачем-то стала с ней спорить:
- Среди нас очень мало преступников, почти нет, и польза от нас, согласитесь, есть.
Она хмуро посмотрела на меня:
- Андерсен был детоненавистником.
Это как обвинить великого сказочника во всех гнусностях мира. Где-то она это вычитала, я порадовалась за Андерсена, что не дожил до нашего времени. И заволновалась, что если психологам доверят цензуру художественных текстов, сколько нас в психушках окажется (тьфу-тьфу).
Она вытащила из кучи желтый лист с вопросами, освободила один из стульев и ушла.
