На ходу скидывая куртку и ботинки, в комнату влетел внук Дима.
- Дед, освобождай бук! мне нужно, срочно!
Анатолий оторвался от экрана, пристально вгляделся, выражение глаз внука не понравилось.
- Где планшет?
- Сломался, - Анатолий продолжал пристально смотреть. - Ну, деда, ну, чё ты, ну, трещина на экране, ничего не показывает. У Васьки тоже трещина была, так показывало. Ну, чё ты, я не виноват, на меня Митяй сел.
- На тебя сел, а почему трещина на планшете?
- В кармане был, - внук показал на брюки с накладным карманом, глубоким, до самого колена.
Кто карманы пришивает в таких местах, недели не прошло, как купил этот планшет, месячной пенсии не хватило, жена из своей добавила, - с тоской подумал Анатолий и уступил место, - это даже не обсуждается, - внук единственный и любимый.
Квартира большая, все разбрелись по своим комнатам. Дочь Ирина лежала на диване, с ноутбуком на животе, даже не посмотрела на заглянувшего отца. Сын у себя был один, любимая девушка куда-то удалилась, что редко случалось, и он засел за комп играть в стрелялки.
- Все играешь? - спросил Анатолий.
Сын улыбнулся ему и показал на наушники, не слышит.
Мила, жена Анатолия, возилась на кухне и смотрела, вернее, слушала по телевизору очередную занудную передачу о здоровье. Когда-то приобрел в каждую комнату и даже в кухню по телевизору. Но теперь зомбоящики никто не включает кроме жены, когда она готовит на кухне.
Увидев мужа на пороге, она заволновалась:
- Толя, что случилось?
- Что может случиться, если сегодня воскресенье и вся семья дома.
- Ты какой-то не такой.
- Какой не такой?
- Расстроенный чем-то.
- Все нормально, - успокоил он жену и вернулся в комнату, где внук играл в стрелялки, пощелкал пультом телевизора, ничего интересного не нашел. Продать ящик что ли, - вяло подумал он, но напрягаться не хотелось, даже мыслями.
Залегать на диван еще рано, ни газет, ни журналов, вообще никакого чтива, все книги сложены в коробки и вывезены на дачу для растопки.
Он потянулся к полке, где в ряд стояли дневники, густо заполненные его мелким почерком.
Записи вел с первого дня, как вышел на свободу в восьмидесятом, отсидев пять лет по антисоветской статье. В тот день пришлось побегать по почтам, разослать письма по адресам, от тех, кто остался на зоне. Все подробно записал, когда, куда и откуда посылал; с тот времени и пишет до сих пор. Начал с дешевых блокнотов, страницы выпадали, терялись, чернила бледнели от времени, текст уже не читался.
Первым полноценным дневником была книга для записей "Кулинарные рецепты", с веселым поваром на темно-зеленой обложке. Листы с заголовками "Состав" и "Приготовление" были плотными, разграфленными, одно удовольствие писать. Правда, на некоторых страницах попадались отпечатанные в типографии рецепты, но их было немного.
"Кулинарные рецепты" подарил невестке отец в восемьдесят восьмом, за два года до смерти. Анатолий раскрыл и восхитился, такой хорошей бумаги ему еще не попадалось, Мила поворчала, но куда деваться, пусть пишет, лишь бы не пил. Он купил еще одну, такую же, но обложка темно-серая, и поваренок не черный, а красный. Обе книги послужили до девяносто второго. Позже он уже приобретал ежедневники: пять коричневых - 1993, в том году зарегистрировал общественную организацию "Правозащитник", стал председателем, получил грант центра демократии и прав человека. Платил за аренду однокомнатной квартиры на первом этаже, вход со двора. Под свой кабинет выделил кладовку без окна. Обзавелся техникой, худо-бедно, платил опытному юристу. Исполнял текучую работу: пикеты в День политзаключенного и Конституции, принятой в том году и впервые защищавшей права человека, но прав как не было, так и нет. Умудрялся кому-то помогать, как говорят, адресная помощь, но в основном людям без адреса. Недавно встретил пожилую женщину, двадцать лет назад работала дежурной на вокзале. Сам забыл, она напомнила, как он бомжам покупал очки и лекарства, пытался организовать бесплатное питание, получилось, но ненадолго. Чинуши запретили, - антисанитария. Им надо было заплатить, но он так и не смог переступить через ненависть к ним как к классу.
За девяносто третьим годом три темно-красных ежедневника - 1994 и черный - 1995, записаны от корки до корки мельчайшим почерком, сам читал с помощью лупы, такой был период, насыщенный событиями. Дальше общие тетради с веселенькими сказочными героями на обложках, покупал себе и детям.
Жена несколько раз порывалась освободить полку, непонятно для чего, но он возмущался: такой труд, с руками оторвут, да еще заплатят. Когда? Когда-нибудь обязательно, может, после его смерти, значит, деньги внуку достанутся.
Потом завел электронную книжку, удобно, всегда под рукой, записи вносил несколько раз в день. Своеобразная медитация, остановка, выход из потока бытовых забот. В эти моменты бесполезно обращаться к нему. "Неужели не слышишь?" - допытывалась жена. Не верила, а ведь, в самом деле, не слышал, - удивлялся он себе.
Сын тепло комментировал: "Батяня со склерозником в астрале", дочь зло шипела: "Опять свой шизник заполняет, за это не платят".
Редкая привычка, статистики были бы в восторге, много лет записывать ежедневные расходы, как объяснял любопытным: из уважения к фактам. Что ж, пройдя в молодости судебный процесс, потом отсидка по антисоветской статье, на собственном опыте познал: бла-бла-бла не для серьезных людей.
Читали ли его записи домашние? Вряд ли, писал так мелко, жена говорила муравьиным почерком, кому надо разбираться, если даже через лупу не всегда сам мог разглядеть. Хотя подозревал, почерк не препятствие для жены. Да дочь грозилась доказать по отцовским записям, что брату все, что захочет, а ей ничего, но угроза пока не реализована, как и обещание получить наконец диплом юриста, ведь столько денег угрохано в ее учебу, кстати, обещала траты вернуть.
