Женщины расступились, и она бросилась ко мне на шею. По-моему, это были самые жаркие и искренние объятия за все время нашего знакомства. Слезы сами потекли у нее из глаз, она затряслась всем телом, и я прижал ее к своей широкой груди еще крепче. Женщины смотрели на нас с таким пониманием и сочувствием, что у меня вдруг у самого комок встал в горле и захотелось броситься обнимать их всех подряд, включая золотую администраторшу и окольцованную кассиршу.
Наконец Зина оторвала от моей в момент изрядно промокшей футболки лицо, блестящее, с потеками туши на щеках, и обратилась к только что бесновавшейся, а сейчас почтительно замершей толпе:
- Муж приехал... Год почти не виделись.
Кто-то из женщин всхлипнул, или это уже я сам по-режиссерски доиграл сцену и мне послышалось. Впрочем, от этих наивных лысух струилась такая теплая радость за нас, такая по-детски добрая энергия, что душа моя была готова выпрыгнуть от счастья и ощущения мировой гармонии. Но все же я ее взнуздал, дабы она не взлетела слишком высоко, а вместе со мной поднялась под крышу гостиницы в мой более чем скромный номер. Я нежно поцеловал Зинулю, размякшую и размокшую на моей груди, в висок, взял ее за плечи и повел к лифту. Когда за нами захлопнулись двери и кабинка, вздрагивая, понесла нас наверх, Зина кротко подняла на меня заплаканные очи, и мы вдруг расхохотались.
- Представляешь, настригли их больше, чем нужно, - смеялась Зина, кончиками пальцев растирая под глазами тушь. - Этих итальяшки отказались снимать и платить не хочут. Черт меня дернул с площадки раньше всех приехать... Но ты - актер! Ох, актер! Ты - глыба. Не-е, когда-нибудь я тебя на роль пристрою, - она выразительно подняла палец. - На ролищу!
Шампанское мы пили прямо из горлышка, поочередно вручая друг другу тяжеленькую бутылку, и это придавало нашей любовной сцене особую неистовость, этакий средневековый варварский шик. Кроме того, сам по себе сей исходящий реквизит был достаточно изыскан и прохладен, чтобы облагораживать и слегка остужать безудержную страсть, с которой сплетались наши тела на скользящих крахмальных простынях. Я в своем амплуа нео-казановы был на такой высоте, что куда там Майклу Дугласу с его "Основным инстинктом". Но и Зина, друг "Самсунг", Зина-мазина была великолепна. У тебя, наверное, сложилось о ней впечатление как об особе грубой, неотесанной? О, как ты не прав! Прежде всего, как любовница онапрофессионал экстракласса. Она тебе не разляжется - давай, дескать, утешай. Она сама творит, творит любовь, творит мужчину. Когда ее руки, слегка прижимая, поглаживают мои напряженные мускулы - шею, плечи, грудь, небольно вонзают ноготки в ягодицы, мне кажется, что она меня лепит, создает, и я чувствую себя колоссом, полубогом, наделенным силой неземной. И как легко я вздымаю ее белокожее, упругое тело, покрываю поцелуями трепещущий живот, крепкими руками обхватываю бедра и скольжу наверх, наверх, туда, где можно задохнуться меж двумя белоснежными холмами. Еще, еще... Не спеши-и-ить! Едва сдерживаюсь, чтобы не впиться зубами в розовый сосок. Вот она, эта минута, ради которой стоит жить и умереть - и умирают, гибнут в смертельном поединке, - минута, ради которой, в конце концов, пишут романы, бросаются в бой и покоряют вершины, минута, ради которой стоит родиться мужчиной.
Счастливая сила, едва сдерживаемая мною, вот-вот оторвет меня от земли, и я еще крепче прижимаю Зину, дабы вместе подняться над этой глупой, бесплодной суетой...
В самый кульминационный момент раздался стук в дверь. Конечно же, мы не сразу его услышали, а уже после всего, когда он повторился настойчиво несколько раз и наконец затих.
- Вот жлобиха! - возмутилась Зина. - Европейский культур-мультур.
Я припал к горлышку бутылки: с таким приспособлением легче было сыграть наив, дескать, я родился, удивился - так и остался. Сделал несколько глотков и как можно равнодушнее спросил:
- А кто это, как ты думаешь?
- Это как ты думаешь?! - еще больше возмутилась Зина. - Не строй из себя рыцаря, пожалуйста. Воображаешь, я не догадываюсь, что ты успел уже эту римскую проститутку подцепить?
- Бог ты мой, о ком ты так нелестно?
- О Франческе, о ком же еще?
- Глупенькая, - я поднес к ее ротику горлышко бутылки, - у меня с ней могут быть исключительно деловые отношения, я же в языках ни бум-бум.
- Зато ты другим местом бум-бум. - Зина сопроводила свои слова действием руки, от которого мне пришлось ойкнуть и перевернуться на живот, чуть-чуть разлив шампанское по подушке. - Твой язык ее как раз не интересует.
- Может быть, она хотела договориться об оплате. - я не слишком талантливо продолжал изображать целомудрие.
Зина выхватила у меня бутылку и поднесла к алым губкам:
- С нашими актерами я об оплате договариваюсь.
После паузы я залепетал:
- Кстати, Зинуля, я все хочу тебя спросить - быть может, это нескромно с моей стороны, но ты так давно знаешь меня... я думаю, ты не осудишь, в конце концов оценишь мою искренность... я всегда был с тобой откровенен... сейчас такая жизнь, что только в верных друзьях можно найти опору... не имей, как говорится, сто...
- Я попробую, - сделав крупный глоток, проговорила Зина.
- Что? - удивился я.
- Попробую повысить твою дневную ставку на сто баксов.
- То есть - триста?! - возликовал я.
- Но это, как говорил вождь мирового пролетариата, архисложно. За это мне придется половину этой ночи провести с Лучано.
- Кто такой Лучано?! - я приподнялся на локтях и приготовился сыграть Отелло.
- Продюсер.
- Он здесь?
- Да. В люксе на третьем. Сейчас скока времени?
Я взял со стола часы:
- Как раз полночь. Десять минут первого.
- В два я уйду, - решительно заявила Зина. - Сигарета есть?
- Зизи, ты - мой бог! - воскликнул я, прошлепав босыми ногами к джинсам, брошенным на стул. - Понимаешь, моей Наташке, доцюле...
- Я все понимаю, - грустно сказала Зина, выхватывая из пачки сигаретку.
Она действительно все понимала, все и всегда. Господи, почему я не мог на ней жениться? Не знаю. Все воображал себя рядом с Настасьей Кински. Зина хотела нормальной семьи, детей? Конечно, хотела. Однажды она как бы в шутку сама сделала мне предложение. Я глупо, бездарно сыграл удивление - вытянул морду, как дурак, и она тут же поспешила рассмеяться, неловко пряча смущение: "Да не пугайся ты - я пошутила!"
Бедная-бедная Зина! В сущности, всегда до слез одинокая. Почему так складывается? Ведь гёрл в общем-то классная. Ну, носик слишком вздернут, а так все на месте: фигурка просто божественная. Она с детства занималась художественной гимнастикой, звезд с неба не хватала, но в спортзале пропадала целыми днями: родители у нее были синюшные пьяницы... Я всегда испытываю какую-то затаенную вину перед ней. Хотя в чем я виноват? Она сама всегда меня находит. В общем, все банально. Как там у Есенина? "История, сердцу знакомая".
В ту ночь до двух часов я еще сумел отблагодарить ее достойно, по-мужски. В определенный момент, совершенно неожиданно для меня, Зина вдруг поднялась, оделась и ушла. Я не удерживал ее: ведь она ушла к Лучано... Завел свои командирские, подаренные когда-то отцом, - было ровно два часа и блаженно растянулся под одеялом: все, что мог, ты уже совершил - отбой!
Как пишут бывшие труженики спецслужб в своих малохудожественных детективах-воспоминаниях, еще только начинало светать, когда я подскочил на кровати от жуткого грохота в дверь. Зина влетела фурией:
- Дрыхнешь, блин-клинтон?! Вот дура я, пожалела, не разбудила тебя пораньше. Водителю твоему сказала, чтоб, козел, разбудил. Так он тоже спит внизу в машине! Давай в темпе!
Я поспешно облачился в игровой костюм, подобранный для меня оскароносным Микеле.
- Зин, а как там Лучано? С договором моим как?
- "Как, как"... нормально, как!
- Что, триста, что ли?
- Ну а ты думал? Фирма веников не вяжет.
