А потом был удар.
***
Первое, что она увидела, когда пришла в себя – это узкие прорези в костяной пластине, сквозь которые на нее пялились выпученные глаза. Страж навалился сверху всей тяжестью, распластавшись по ней, точно морская звезда. Вздрогнув, она отпихнула преследователя, и тот безмолвно откатился прочь, а потом с тихим шуршанием заскользил вниз, сползая по горе мусора. Из широкой спины, как белые знамена на коротких древках, торчали десятки птиц; острые клювы проткнули шубу, нижние рубашки, слой мяса и сала… и, кажется, перешибли стражу позвоночник. Его кожа была белой до синевы, а на усах, вокруг ноздрей и губ выросли кустики пушистого инея. Теперь-то он точно мертв?
Она осторожно сняла с мужчины маску; повела ладонью над приоткрытым ртом – и не почувствовала тепла; ткнула пальцем в затянувшийся мутью зрачок – страж не застонал и даже не моргнул. Пожалуй, о нем можно было больше не беспокоиться. Но стоило пошевелиться, как гора под нею заходила ходуном, треща и разваливаясь! Ломались кости, рвалась иссохшая кожа: она же упала в обломки жертвенных посудин-лодок, которые сама годами сбрасывала вниз, через золотую дверь! За прошедшее время лодок набралось так много, что они смягчили падение, но теперь со странным стеклянным звоном рассыпались в пыль.
Неужели она упала на самое дно башни? Где же тогда море? И ее Мать?..
Выбравшись из груды осколков и лохмотьев, она задрала голову: стаи белых птиц носились совсем рядом, остервенело вопя. Выходит, они со стражем упали неглубоко – всего на один уровень вниз; но почему?.. Тут она перевела взгляд на пол и подпрыгнула от испуга: никакого пола не было! Края провала соединялись коркою льда, такого чистого и прозрачного, что казалось – она стоит на воздухе, прямо над сердцем клубящейся мглы. На секунду стало страшно: вдруг лед провалится под ногами? Но, если подумать, он выдержал и швыряние тяжелых посудин, и давешнее падение…
А ведь не они одни рухнули с высоты! У подножия сорной горы, рядом с трупом стража, валялось еще два – хозяина дворца и его помощницы. Было в них что-то странное: будто мертвые тела состояли не из плоти и крови, а из кусков просвечивающей насквозь смолы… Казалось, что внутри просвечивает даже сеть сосудов, полных застоявшейся крови. Старик, упав, свернул себе шею; его драгоценные бусы лопнули и разлетелись по полу сверкающими каплями. Меховая юбка задралась, и на морщинистых ляжках и икрах она увидела следы укусов. Такие же покрывали живот и грудь женщины…
Скоро появились и те, кто их оставил.
Сначала она услышала тихий звон; потом из-за тонких, поросших изморозью колонн высунулись острые морды с утопленными в меху ушами. Лисы! Бока и длинные хвосты зверей покрывала густая шерсть, но вместо волосков в ней были тончайшие, почти невесомые ледяные иглы. Когда рассеянный свет падал на пушистые спины, те загорались переливчатыми, радужными всполохами. Звери были невелики ростом – меньше, чем псы, прирученные горожанами, – зато их было много. С минуту лисы осматривали ее, поводя золотыми глазами и пуская пар из ноздрей, а потом стали медленно, крадучись, приближаться. Никто из стаи не издал ни звука; только позвякивали вздыбленные иглы на загривках. Готовясь к худшему, она вырвала копье из посиневших пальцев стража и, когда один лис подался вперед, пытаясь ухватить труп за ногу, ткнула им в зверя. Тот отскочил, поскуливая, но в это время его товарищ уже трепал стража за рукав.
Может, стоило дать стае обглодать тело?.. Но мужчина уже изрядно окоченел от мороза, а мерзлое мясо, судя по недоеденным мощам старика и его помощницы, лисам не по зубам. Если они не наедятся мертвецом, могут приняться и за нее! Поэтому, упершись ногою в затылок стража (кажется, только оттуда не торчали птичьи клювы), она отпихнула копьем очередного падальщика; пусть думают, что страж – ее добыча. Часть зверей отступила, но другие принялись наскакивать на нее, тявкая и скребя когтями по панцирю. Они были не слишком сильны, но их было много! Пришлось махать оружием налево и направо, то пригибаясь, то шарахаясь в сторону, чтобы сбросить с себя самых настырных. Наконец, ей удалось поймать одного прыгуна за хвост. Лис, отчаянно извернувшись, клацнул зубами у ее горла; в отместку она размахнулась и приложила его хребтом об лед, а потом швырнула оглушенного зверя прочь. Тот с пронзительным скрипом проехался по льду – и тогда стая, заворчав, убралась восвояси.
Она же опустилась на кучу сора и сложилась вдвое, подперев подбородок коленями; на спине ныли ссадины, оставленные птичьими клювами, на пятках болели еще свежие шрамы. То ли из-за недавно перенесенной болезни, то ли от здешнего мороза ее знобило… Да еще и правая рука чесалась, будто она погладила медузу! Это в голое, красноватое пятно на запястье – туда, где раньше был панцирь, – воткнулись иголки из лисьего хвоста.
Сидеть на месте было нельзя. Выдернув из кожи блестящие волоски, она снова поднялась и, опираясь на копье, заковыляла к лестнице… Но тут же остановилась, издав шипящий свист: ступени, ведущие вниз, оказались наглухо затянуты льдом. Это западня! Клекоча от злости, она со всей силы ударила копьем по преграде – и не оставила ни царапины! Зато наконечник копья, жалобно звякнув, раскололся надвое. Здешний лед был прочнее железа – и заразнее, чем болезнь: когда она вернулась к мусорной горе, мертвый страж уже накрепко примерз к полу. Его тело мало-помалу приобретало ту же прозрачность, что поразила старика и помощницу. Она уже могла различить розовато-сизые мышцы под обвислой кожей щек и белые сердцевинки костей внутри толстых пальцев. Скоро он весь промерзнет; а ей-то что делать дальше?
Раз она не могла продолжать путь, то решила хотя бы поискать еды (вряд ли лисы питались только тем, что раз в год упало сверху!) и воды, потому что грызть этот странный лед совсем не хотелось. Он был тут повсюду: голубоватой корой оборачивал колонны, свисал сосульками с потолка, заползал за края провала, растекаясь по плитам пола… Она шла будто по поверхности застывшего озера, сквозь толщу которого виднелись бесчисленные обломки камня, куски металла, обрывки ткани и проводов. Временами над поверхностью выступали искореженные части чудны́х механизмов, давно уже мертвых. Шестеренки, шурупы, выпученные, стекла в железных оправах, поросших сначала красной ржавчиной, а потом – белым инеем.
Вдруг что-то прошмыгнуло у нее под ногами, чуть задев пальцы. Она отшатнулась, готовясь сражаться, но это был просто маленький зверек вроде бесхвостой мыши; разве что лапы у него заканчивались не когтями, а блестящими копытцами. Нащупывая ими мельчайшие неровности, кроха ловко взобралась вверх по ближайшей колонне и исчезла где-то под потолком.
Наконец, ближе к границе уровня, там, где дыхание моря смягчало мороз, лед стал тоньше, а местами даже оплавился и треснул, уступая место чахлым пучкам травы. В выбоинах на полу скопилась солоновато-горькая влага: достаточно, чтобы напиться. Пока она черпала воду, мимо проскользнула еще одна мышь. Интересно, удастся ли поймать ее на ужин?.. Зверек, судя по судорожному подергиванию носа, выискивал что-то – и вдруг замер на месте, постукивая сверкающим копытцем по насту. Она усмехнулась: пустая попытка! Эту преграду не брало даже железо. Но из-под крохотной лапки полетела труха; а когда мышонку удалось выдолбить ямку размером со створку мидии, он вдруг улегся внутрь. Стараясь не спугнуть зверька, она подошла ближе и присмотрелась: мышонок мелко дрожал, а наморозь вокруг него мало-помалу таяла – на пушистых боках оседали маленькие капельки воды. Наконец, зверек схватил со дна ямки что-то съестное и убрался восвояси.
Значит, этот лед все же можно растопить! Или повредить чем-то, равным ему по прочности. Она оглянулась: несколько мышей скакало поблизости, но чтобы пробить преграду в середине уровня, их понадобится пара тысяч! Как наловить столько? Они слишком быстрые… Правда, один зверек лежал неподвижно – и не пошевелился, даже когда она протянула к нему руку. Маленькое тельце было легким и очень, очень холодным. Поднеся мышь к лицу, она разглядела между комочками черного пуха тонкие ледяные иглы. Правую ладонь вдруг свело спазмом; зверек упал на пол и разбился на куски. Мех, кости, потроха – все разлетелось по полу, точно пестрые драгоценности: лиловые, красные, бурые, черные! Она потрогала собственные пальцы – на ощупь те были будто из сугроба.
