Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Какая разница? Всех духов не упомнишь, но от угощения не откажется никто. А с ними лучше быть уважительным, Нуму. Знаешь историю про Кхому Неверующего? Пошел он как-то в горы пасти овец, а еды с собой взял мало. Поэтому, когда по дороге ему попалась статуя красной дакини, он пожалел для подношения даже горстки цампы. «Да что мне сделается», – сказал Кхома и пошел было дальше, но тут из камня выскочила сама демоница и со словами: «А вот что!» – взяла и проглотила его с потрохами.

– Но… Если она его съела, кто же рассказал эту историю? Овцы?

– Дурак ты, Нуму! Это ж не с одним Кхомой было. Сколько еще народу дре успели сожрать, разорвать или превратить во что-нибудь непотребное, вроде ослов или табуреток, пока Железный господин не усмирил их. Спасибо ему за это, конечно, – промямлил дядя и поспешно сотворил благодарственный жест.

Пхувер был самой заурядной деревней, какие в западных долинах раньше исчислялись десятками, но мне он показался просто огромным. И неудивительно! Никогда еще я не видел столько домов в одном месте… если честно, я вообще не видел других домов, кроме нашего. Здесь же их было почти полсотни, сложенных из камня или глиняных кирпичей, бережно расставленных на зеленовато-серой земле, как ларчики с дорогими пряностями. Некоторые были с заборами и внутренними дворами; у многих было два, а то и три этажа, и даже деревянные балконы и пристройки сверху! Правда, от оснований домов разило застарелой вонью, а на стенах проступали влажные пятна от скапливающихся внутри нечистот: ясно было, что там в тесноте и темноте держат скотину. На плоских крышах торчали черные от сажи курильницы и сушился хворост, издалека похожий на комья седой шерсти; в нем гнездились многочисленные, пронзительно кричащие и гадящие куда попало птицы. И все же жилища Пхувера, с их резными дверями, медными запорами и выкрашенными в яркие цвета оконными рамами, показались мне очень красивыми.

Мы остановились у дальнего родича, чьего имени я не помню; зато помню его широкие, свисающие, как мокрые полотенца, брылы и коричневатые подпалины на морде и на груди. Хвост усталого дзо еще мотался за воротами дома, а Мардо с хозяином уже завели разговор о торговле и других взрослых делах. Меня же отправили внутрь вместе с хозяйским сыном, которому, впрочем, не было никакого дела до гостя. Проводив меня на верхний этаж и усадив на лавку в дальнем углу, мальчик сразу исчез. Высокая женщина в заляпанном переднике вручила мне пиалу с холодной часуймой и поспешно вернулась к чану, клокотавшему на очаге посреди комнаты. Так я и остался сидеть в одиночестве, озираясь вокруг и пуча глаза не хуже давешнего идола.

Все в этом доме казалось мне странным и чудесным. Над порогом покачивались толстые косички из цветных нитей, призванные увеличить гармонию жилища; балки под потолком покрывала пестрая, нарядная роспись, и сквозь горько-сладкую дымку домашнего алтаря мне казалось, что все эти листья, бутоны и облака ползут куда-то, как медленные улитки, то скручиваясь спиралями, то волнисто извиваясь. У стен громоздились высокие шкафы с изображениями желтых, зеленых, розовых божеств и сундуки, обитые потемневшими металлическими пластинами; на невысоких полках сгрудились бесчисленные лопатки, щеточки, гребни и какие-то штуки, назначения которых я и представить не мог. Мой взгляд бегал туда и сюда и никак не мог остановиться, как одуревшая от меда муха. В конце концов меня даже начало слегка подташнивать.

По счастью, в это время дядя вместе с хозяином поднялись наверх, и, хотя время было уже позднее, все дружно уселись ужинать. Женщина в переднике расставила на низком столике ячменные лепешки с маслом, жареное мясо и пузырящееся варево из чана. Это был суп-тукпа с неведомыми мне овощами, рыхлыми и кислыми на вкус, – признаюсь, я тайком выбрал их из чашки и выпил все остальное. Потом меня уложили на заранее постеленное место, а взрослые остались пить чанг. Еще с полчаса я ворочался и комкал одеяло: меня тревожили пьяные, веселые голоса, острые запахи чужого дома, ползущие отовсюду, и тревожный свет луны, таращившейся через щель в занавешенном окне. Сердце дрожало, как пугливый заяц; но в конце концов усталость взяла свое, и я заснул.

***

На следующий день после нашего приезда мы с Мардо отправились на рынок у окраины деревни. Там собирались бродячие торговцы, везущие в столицу, великий город Бьяру, богатства севера и запада – шерсть, шкуры, масло, черные шишки битума и необработанные драгоценности, – чтобы обменять их на шелк и бумагу, тханка23 и украшения, вино и рис, растущий на богатых водою южных полях. В Пхувере они отдыхали и готовились к переходу через Мувер – отросток Северных гор, вытянувшийся вдоль долин, как положенная на зеленую скатерть лапа. Путь в обход хребта занял бы не один месяц, поэтому путешественники обычно шли напрямик, через перевал, прозванный Следом Змея. Говорили, что его проложил Лу-Вангчук, Царь Лу, когда бежал прочь от Железного господина. Прежде чем Эрлик успел застегнуть ошейник на его чешуйчатом горле, ловкий змей выскользнул из его когтей и упал с небес прямиком на гору Циг. Его золотое тело длиной в тысячу тысяч шагов и весом в тысячу тысяч быков примяло землю и камни под собой, разделив Циг на две вершины-близнеца, Цоцог и Огму. Дорога между ними считалась надежной и пригодной даже для повозок, но миновать перевал нужно было до середины зимы. В месяц Черепахи, когда холод и тьма набирали полную силу, в горах случались такие снегопады, что спящих яков заносило вместе с рогами; а еще опасней был зимний ветер, ползущий между камней и расщелин. Он выжимал слезы из глаз, оглушал уши злобным воем и сносил растерявшихся путников прямиком в пропасть. Поэтому, хоть по расчетам дяди времени на переход должно было хватить с запасом, тянуть с отправлением не стоило.

Так же думали и другие торговцы, собравшиеся в Пхувере в числе не меньше полусотни. Несмотря на ранний час, рынок уже парил от их дыхания, как поверхность закипающей воды. В белых лучах солнца блестели колеса повозок, щедро смазанные салом; рядом поедали сено черные яки, с золочеными кольцами в ноздрях, кисточками из крашеной шерсти в ушах и узорчатыми двойными покрывалами на спинах, – наш дзо по сравнению с ними выглядел как простолюдин рядом с нарядными оми. Некоторые из торговцев уже выставили добро на продажу: кто попросту на земле, постелив полосатые полотенца поверх замерзшей грязи, кто на невысоких деревянных столиках и плоских сундуках. Конечно, самое лучшее всегда приберегалось для столицы, но у меня все равно перехватило дыхание от восторга. Еще бы! Здесь были удивительные штуки, например, раковины из далеких морей, хрупкие, будто цветы, но ревущие почище снежных львов; слепые рыбы, которых ловят в пещерных озерах, а потом сушат под железными грузами, доводя до толщины бумажного листа; серебряные колокольчики Палден Лхамо, украшенные кисточками белой шерсти; шелковые платки, которые можно было протянуть сквозь игольное ушко; приоткрытые мешочки с шафраном и перцем, заставляющие прохожих чихать… Да и сами торговцы впечатляли не меньше! Были они всех мастей: черные, рыжие, пятнистые, с шерстью, натертой пахучими маслами, с пластинами янтаря и нитями бирюзы в гривах и ушами, оттянутыми до самых плеч рядами серебряных серег. Над их сморщенными лбами и насупленными в раздумье бровями нависали чудны́е шапки: одни походили на дохлых кротов, другие – на пышные хлебцы, а третьи – на рогатые полумесяцы или волнистые гребни петухов. А наряды! Наряды были таких цветов, которым я и названия не знал. Даже речь торговцев звучала непривычно: кто-то картавил, кто-то бормотал, кто-то так сильно присвистывал и придыхал, что я и половины слов разобрать не мог.

А вот дядя чувствовал себя как дома. Он сразу нашел в толпе кого-то знакомого, тот указал ему на второго, второй – на третьего… Вскоре Мардо уже трещал без умолку, утробно хохотал, размахивал лапами и поспешно перебегал с места на место, а мне оставалось только плестись следом и стараться не потеряться в мельтешении лап, хвостов и подолов. И хотя дядина болтовня казалось мне совершенно бесполезной, не прошло и часа, как мы уже стояли перед караваном торговцев, которые послезавтра отправлялись из Пхувера и могли взять с собой еще одну повозку. За главную у них была старуха лет тридцати пяти, толстая и крепкая, как бочка из дерева сал24; она не спеша подошла к Мардо, переваливаясь на кривых лапах. Роскошный парчовый наряд почти трещал на ее могучем теле, а коралловые ожерелья, в которых каждая бусина была размером с голову зайца, могли бы запросто сломать шею послабее. На буро-рыжей морде проступали уродливые шрамы – след от нападения зверя или разбойника. Как я узнал потом, старуху звали Чунгчунг Домо, Маленькая Медведица.

вернуться

23

Тханка – религиозные изображения.

вернуться

24

Сал, или шорея исполинская (Shorea robusta), – вид деревьев, растущий к югу от Гималаев. Древесина смолистая и прочная.

19
{"b":"724079","o":1}