Сквозь визг тормозов отчетливо прослушивался интернациональный мат других участников движения. Бледный от стресса таксист шумно выдохнул, вытер с лица пот, повернулся к «красоткам» и строго спросил.

– Чё это?

Те, помня наказ, молчали как партизаны. Таксист напрягся, отодвинулся к двери и, кивая на них, спросил уже у меня.

– Зачем это?

Вот что ему ответить? Рассказать про салон красоты? Времени на раздумья не было, и я сделал умное лицо.

– Концепция у режиссера такая.

Таксист прищурился, подозревая подвох, но я был штирлиц, не меньше.

– Э, какой странний кансепсия – проворчал он, трогаясь. «Э» ясно выражало, что он думает о нас и нашем режиссере.

С гримом и на этот раз было весело. Для придания мистики арендовались у стилиста демонические линзы. Ну, как линзы – белые кружочки с дыркой посередине. Когда же линзы были надеты, выяснилось, что от моргания они смещаются, сокращая обзор процентов на 80 в лучшем случае. Согласно киношной традиции, режиссер посоветовал не моргать. Хорошо, что не приклеить. Лошадь, арендованная у местного населения, увидев меня с такими глазами и крыльями за спиной, со страху попыталась залезть хозяину на ручки. Стилист в тот день много икал, когда я резвым галопом заходил в кадр и на слух пытался угадать, куда же ебашит лошадка подо мной. Слегка успокаивало, что у коня есть свои глаза, а в аральской пустыне врезаться в радиусе ста километров не во что.

После начались пляски с крыльями. Свирепый, словно громовержец, режиссер, сверкая лысиной, вдохновенно орал в мегафон, пытаясь перекричать ревущий вентилятор.

– Андрюха, дай секса! Эротики дай!

Но что-то пошло не так. Великолепные, искусно обшитые белым пером крылья полностью повторяли динамику настоящего крыла. Дьявольский механизм, к которому они крепились, висел за плечами и мощно толкал двухметровые паруса. Но сказать, что ангел машет крыльями, было бы самоуверенно, скорее крылья махали ангелом и создавали впечатление, что того штырит тяжелой наркотой под еще более тяжелый рок. Вентилятор ураганом выдувал из глаз линзы. Эротика, блять, это определенно моё.

Осталось самое простое. Сгореть на закате. Здесь повезло, одни крылья – один дубль. Я в прямом смысле, горел на работе, смотрел на красивейший закат и постигал глубину изречения Феллини: «Режиссер – это непосредственно Колумб. Он хочет открыть Америку, а вся команда хочет домой».

Нахрен Америку – хочу домой.

6:00. Грим.

Словно художник, точными, уверенными мазками она нанесла клей на скулы. Грация движений, сосредоточенность и внимательный взгляд в зеркало говорят, что девушка-гример из «допов» (приглашенных на день-два, из-за нехватки основных) и на проекте первый день. То ли дело ее вчерашняя коллега.

– Массовка, не тупим, садись.

– Я не массовка, я – каскадер, – пытаюсь поправить свой статус.

– Мне похрен. Вас тут восемьдесят рыл, ты чьих будешь?

– До обеда вандал, после обеда дублер хана. Но это не точно.

И вот малярная кисть, с прилипшими к ней разномастными волосами, густо елозит по моей физиономии под утренние киношные сплетни. Следом водружается вандальская бородища, и под ней все начинает зудить, тянуть и колоть. Глядя на недоброго парня в зеркале, главное вовремя заменить в мозгу лозунг исламских террористов на всеблагостный «Ом». Доброе утро.

Где-то между 13:00 и 16:00. Обед.

Непосвященным трудно понять, что такое прием пищи с приклеенными усами и бородой. Это постоянное ощущение, что ты с едой жуешь еще и волосы. Чьи-то волосы! Посему вопреки наказам (не улыбайся, не смейся, рот широко не разевай, и вообще молчи – будешь выглядеть умнее), ближе к обеду начинай корчить всевозможные рожи, и борода начнет отставать. Но это не точно.

– Вандал, где борода? Кто разрешил самим отклеивать? За самоуправство будете разговаривать с продюсером и оплачивать испорченные бороды.

– Какое самоуправство, она за кольчугу зацепилась и постепенно оторвалась.

– Ты эту сказку мне вчера рассказывал.

– Да? А, забыл, мы же сегодня прыгали верхом через огонь, клей оплавился, и борода отвалилась.

– Смотрю, у тебя много версий в запасе.

– Ты удивишься, сколько всего может произойти, чтобы к обеду отклеилась борода.

– Ну ты мастер врать!

– Ха, знала бы ты меня в детстве.

Между 19:00 и 24:00. Конец смены. Грим.

– Закрой глаза и не дыши, – другая гример щедро распылила на лицо спирт. – Не пожалели клей – никак не отходит борода.

– Это потому, что в моей щетине уже залежи этого клея. Я сегодня ночью встал в туалет, от дефицита сна решил глаза не открывать, благо маршрут нахоженный. Так вот, вернувшись не смог найти подушку. Оказалось, что все это время она была приклеена к лицу.

– Если спиртом не отмывается, попробуй вот это средство, или это, должно помочь.

– Но это не точно? Брызни лучше еще спирта. Вот, уже лучше. Наверное, когда вы подбухиваете, у вас всегда отмазка есть перед гайцами.

– Никому не говори.

6:00. Следующий день.

– Эй, вандал, давай на грим!

– Нифига, у меня сегодня шлем с забралом.

Собирательный образ гримера намеренно утрирован нездоровым воображением автора.

День первый. Хан.

Играю роль! Такую роль!

Да в этом гриме, безусловно, я король!

М. Боярский

Ну ладно, не король – хан, просто хан. Можно сказать, Андрюхан. Сценарий гениальный. Я, типа, местный авторитет, еду, такой по району, а тут тело разлеглось. Я ему- Э, ты кто? С какого квАртала? Шухрат-ака знаешь, белийшахадваналяшеснасать? А он такой, хрясь мне лопатой в ребра. Засада. Отметелили нас, даже не сказали с какого квАртала. Оригинальная фабула, я бы сказал, гениальная.

День второй. Бэтман.

Вот опять я опоздал на поворот

Подо мною конь не мой и конь не тот

«Машина времени»

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей… А, не, это другое кино… В старом рванье и стоптанных сапогах, шаркающей кавалерийской походкой подхожу я к конюшне на разбор лошадей и… глазам своим не верю. Мощной скалой у ворот стоит вороной фриз (конь), львиная грива на обе стороны, хвостом землю метет, копытом роет, словно нефть ищет. Сказка, мечта, джек-пот! Повезло, что до меня никто не забрал. Интересно, почему? Никогда не ездил на фризе, всегда хотел попробовать. Подхожу и понимаю, что в холке чуть ли не с меня ростом, шея от быка, жопа от бегемота. Сверху укрыт малиновой плюшевой попоной с кистями золотыми, чтобы седло современное скрыть.

– Что-то попона у вас подозрительно на штору из советских интерьеров похожа.

Красна девица-коновод смеется, в руки повод мне дает и говорит.

–Так она и есть, от бабушки осталась, она у нас в доме культуры работала.

–А зверь такой откуда?

–Это из проката, частный.

И вот еду я то ли на верблюде, то ли на слоне, натираю рудимент. Рудимент – это копчик, если что? Эх, забыл спросить, как зовут тебя, горбунок. Ладно, сегодня будешь Бэтман, такой же черный, загадочный и с ушами.

Великий и Ужасный постановщик трюков остановил суровый взор на малиновой шторе, покачал головой и произнес с южнорусской хрипотцой.

–Македонскай, ёпть! Татары на таких лошадях не ездили. На фоны.

Камера-мотор! Тыкдым-такдым. Скачу я по фонам, золотым кистями посверкиваю, сабелькой о сабельку дзиньк, остановились, поворот и обратно. По ходу понимаю, что повороты, согласно габаритам, в разы шире, а тормозной путь в разы дольше. Это как с малолитражки на фуру с прицепом пересесть. К тому же начал артачиться, нечисть ушастая, съемки – это не в прокате по расписанию девочек катать. В общем, разочаровался я – не для трюковой работы конь, так покрасоваться.

А товарищи мои в поте лица на передовой. Падают на скаку, лошадей валят, манекены топчут. Жуть. Вдруг слышу сквозь битвы лязги глас Великого и Ужасного, зазывающий на передний план, видимо, некоторых поубивали – надо массовость создать.