– О боги! Мне внести изменения в ваше расписание, чтоб вы могли поехать на похороны, сэр? Ведь будут же похороны, наверное…

– Господин Тупс, к чёрту расписания. Я отправляюсь сейчас. Немедленно.

– Со всем уважением, аркканцлер, вы обещали встретиться с Гильдией Счетоводов и Ростовщиков.

– К чёрту этих крохоборов! Скажи им, что у меня возникло срочное дело по части международных связей.

Тупс растерялся:

– Но это же не совсем правда, аркканцлер?

– Ещё какая правда! – отрезал Чудакулли.

Правила существовали для других людей. Не для него. И, внезапно понял аркканцлер, ощутив новый приступ боли, не для Эсме Ветровоск.

– Как долго ты вообще работаешь в университете, молодой человек? – обрушился он на Тупса. – Замалчивать правду – наша профессия! А теперь я пойду и разыщу свою метлу. Оставляю здесь всё в твоих надёжных руках, господин Тупс.

А в том, другом мире, который цеплялся за Диск, словно клещ-кровосос, запустив свои крючья в камни-порталы, один эльф вынашивал планы. Плёл заговор, чтобы свергнуть Королеву, которая так и не восстановила в полной мере свою силу с тех пор, как потерпела унизительное поражение от рук маленькой девочки по имени Тиффани Болен. Этот эльф задумал захватить власть над Волшебной страной и прорваться сквозь заслон камней, ведь защитный барьер сделался тонок, как паутинка, – по крайней мере, на время. Могущественная старая ведьма больше не стояла у них на пути. Некому было защитить обитателей Плоского мира.

Глаза Душистого Горошка сверкали, перед его внутренним взором вставали чудесные картины: беспомощные жертвы, над которыми можно всласть издеваться, тучные земли, где эльфы смогут забавляться с новыми игрушками…

И когда нужный момент настал…

Спустить утром тело матушки Ветровоск по узкой винтовой лестнице в тесном домике оказалось делом нелёгким, и от того, что нянюшка спешно осушила кувшин сидра, легче оно не стало. Но они каким-то образом сумели сделать это, не уронив свою ношу.

Когда они бережно уложили тело в ивовую корзину, Тиффани отправилась в сарай за тачкой и лопатами, а нянюшка тем временем немного отдышалась. Вместе они погрузили корзину в тачку, пристроив лопаты по обе стороны от неё.

Тиффани взялась за ручки, чтобы катить тачку.

– Ты и твоя ватага останутся здесь, Явор, – сказала она Фиглю, когда он и его воины появились из многочисленных укрытий и выстроились перед ней. – Это дело карговское. Вам нельзя мне помогать.

Явор Заядло, шаркая, переступил с ноги на ногу.

– Но ты ж нашая карга, и Джинни ж… – начал он.

– Явор Заядло. – Тиффани взглядом пригвоздила его к месту. – Ты памятуешь всекаргу? Неужто ты хочешь, чтобы её тень являлась вам и… до скончания века указывала, что вам делать?

Фигли хором застонали в ужасе, Туп Вулли так и вовсе разрыдался и попятился.

– Тогда зарубите себе на носу: с этим делом мы, карги, должны сами управиться. – Тиффани повернулась к нянюшке Ягг: – Куда мы пойдём, нянюшка?

– Эсме отметила место в лесу, Тифф. То, где она хотела уйти в землю. Идём, я покажу, – ответила та.

Лес начинался сразу за садом матушки Ветровоск, но Тиффани пошла вслед за нянюшкой в самую глубину чащи, где в землю была воткнута палка, перевязанная красной лентой. Путь показался ей очень долгим. Нянюшка подала Тиффани лопату, и они взялись за работу. Утренний воздух дышал холодом. Копать землю – нелёгкая работа, но матушка выбрала место с умом, почва здесь была мягкой и рыхлой.

Наконец дело было сделано – большей частью, надо сказать, усилиями Тиффани. Нянюшка, мокрая как мышь (по её собственному выражению), тяжело оперлась на лопату и сделала большой глоток из своей фляжки, Тиффани подкатила тачку поближе. Вдвоём они мягко опустили ивовую корзину с телом в яму, отступили на шаг и минуту просто молчали.

Не говоря ни слова, обе они торжественно поклонились могиле матушки, а потом снова взялись за лопаты, чтобы засыпать яму. Шурх-шарк, шурх-шарк – падали комья земли на ивовую корзину с телом, и вот уже на месте ямы вырос холмик, скрыв под собой тело матушки. Тиффани стояла и смотрела, как крупинки почвы осыпаются вниз, пока последняя частичка не замерла на своём месте.

Пока они выравнивали холмик лопатами, нянюшка рассказала Тиффани, что матушка не хотела, чтобы над ней была гробница или склеп и уж точно не хотела никаких надгробий.

– Камень всё-таки нужен, – возразила Тиффани. – Сами знаете – барсуки, мыши и прочие звери что угодно разроют. И пусть это всего лишь кости, а не сама матушка, мне бы вот не хотелось, чтобы кто-то раскопал тело до…

– До конца времён? – подсказала матушка. – Послушай, Тифф, Эсме велела сказать тебе так: если хочешь увидеть Эсмеральду Ветровоск, просто оглянись вокруг. Она здесь. Мы, ведьмы, недолго оплакиваем усопших. С нас довольно и радостных воспоминаний. Вот что нужно хранить и беречь.

Тиффани вдруг захлестнули воспоминания о матушке Болен. Бабушка Тиффани не была ведьмой – хотя матушка Ветровоск с большим интересом о ней расспрашивала, – но, когда она умерла, её старую пастушью кибитку сожгли, а тело положили в глубокую, аж шесть футов глубиной, яму, вырубленную в меловом теле холма. Потом яму зарыли, а сверху положили дёрн, который перед этим аккуратно сняли, и вскоре уже ничто не напоминало о могиле, кроме четырёх вросших в землю железных колёс кибитки. Но место это с тех пор стало священным, оно хранило память. И не только для Тиффани. Всякий пастух, проходя мимо, непременно поднимал глаза к небу и вспоминал матушку Болен. Матушку, которая ходила по холмам тёмными ночами, и свет её фонаря выписывал причудливые зигзаги. Матушку, одобрительный кивок которой в этих краях ценили дороже золота.

И это место в лесу, поняла Тиффани, станет таким же. Святой землёй. И день выдался хороший, если только может быть хороший день, чтобы умереть, или хороший день, чтобы навек уйти в землю.

Птицы уже пели высоко в кронах, ветер шуршал листвой в подлеске, лес наполняли звуки, в которых песни тех, кто ещё жив, сливались с душами ушедших. Лесной реквием.

Весь лес пел для матушки Ветровоск.

На глазах у Тиффани к могиле тихо подошёл лис, поклонился и отбежал в сторону, потому что объявилась дикая свинья со своим выводком. Пришёл барсук и остался, даже не взглянув на тех, кто пришёл раньше. Один за другим, к изумлению Тиффани, звери приходили к могиле и садились рядом, словно домашние питомцы.

«Где сейчас матушка Ветровоск? – подумала Тиффани. – Неужели часть её по-прежнему с нами?»

Что-то коснулось её плеча, и Тиффани подскочила от неожиданности, но это был просто упавший с дерева лист. И тогда в глубине её души прозвучал ответ на вопрос: «Где сейчас матушка?»

Ответ был: «Здесь – повсюду вокруг».

К удивлению Тиффани, нянюшка Ягг тихо всхлипнула. Потом отпила из фляжки и вытерла глаза.

– Поплакать иногда помогает, – сказала нянюшка. – Нет ничего плохого в том, чтоб всплакнуть о тех, кого любишь. Порой я вспоминаю кого-нибудь из своих мужей и тоже проливаю слезинку-другую. Воспоминания надо беречь, как сокровища, но нечего из-за них с ума сходить.

– А сколько всего у вас было мужей, нянюшка? – спросила Тиффани.

Нянюшка Ягг задумалась – похоже, погрузилась в подсчёты.

– Ну, моих-то собственных трое, – сказала она наконец, – а прочих мне и не сосчитать – пальцев не хватит.

Она уже улыбалась – возможно, вспоминала кого-то из особенно дорогих ей мужей. А когда вернулась из прошлого, то снова стала собой – улыбчивой неунывающей нянюшкой Ягг.

– Пойдём, Тифф, – сказала она. – Пора возвращаться в твой домик. Я всегда говорила: хорошие поминки сами собой не сделаются.